Отражение. Литературные эссе

Для него самого все было исчерпывающе и прекрасно высказано: шулерство, возведенное в ранг добропорядочного (!!!) мастерского искусства, в жизни проигрывает, расшибается вдребезги об искрометную импровизаторскую выдумку картежников рангом хоть и пониже, но смекалистее, веселее, незашореннее никакими правилами. Ну, примерно так же, как легкомысленный и недалекий Хлестаков, сам того не осознавая, переигрывает доку-городничего со всеми его хитроумными приспешниками. Нечаянно, неосмысленно, но тем вернее и смешнее! Такая интрига, в отличие от тогдашних шедевров европейских комедиографов, и не нуждается в хитросплетениях вокруг пышных юбок. Здесь русский нрав, невероятная способность к изобретательности, ерничеству, умение… левой пяткой за правым ухом почесать, да при этом еще и немалую выгоду извлечь.

О, Гоголь был мастер из повседневной реальности извлечь эти фантасмагоричные сюжеты, должно быть, поэтому его произведения были настолько притягательны для творческого переосмысления и заимствования художниками, композиторами, театральными и киношными постановщиками. Кажется, нет ни одного произведения Николая Васильевича не переведенного на язык живописи или музыки, некоторые – не по одному разу! Да взять хоть бы "Ревизора" – уже в наши дни Дашкевич написал по нему оперу, а А.Чайковский в 1980 году – балет, мне довелось его видеть тогда же, в 80-х, в Мариинском театре в Ленинграде, очень смешное зрелище! Мои мальчики хохотали, глядя, как взяткодатели таскали девиц кордебалета в юбочках из ассигнаций, вручая их Хлестакову. Между прочим, это был первый в их жизни балет и первое посещение оперного театра.

Эх, жаль самому Николаю Васильевичу не довелось услышать и увидеть всех этих опер, балетов, симфоний, навеянных его произведениями. Он был о музыке самого высокого мнения: «Она, музыка, восторженнее, она стремительнее обеих сестер своих. Она вся – порыв; она вдруг за одним разом отрывает человека от земли его, оглушает его громом могущих звуков и разом погружает его в свой мир. Она властительно ударяет, как по клавишам, по его нервам, по всему его существованию и обращает его в один трепет. Он уже не наслаждается, он не сострадает, он сам превращается в страдание; душа его не созерцает непостижимого явления, но сама живет, живет своею жизнью, живет порывно, сокрушительно, мятежно. Невидимая, сладкогласная она проникла весь мир, разлилась и дышит в тысяче разных образов…"

Вот и за "Игроков" взялся великий Шостакович, и ровно через сто лет после рождения пьесы сочинил в 1942 году оперу. Не хотелось ему упускать из незавершенки Гоголя ни слова – и получалось длинно… Выйти из этой коллизии Дмитрий Дмитриевич не сумел и поступил в точности, как Николай Васильевич: оставил оперу со словами "незавершенная". Разумеется, впоследствии он использовал музыкальный материал в одной из своих симфоний, но и опера не была забыта. В 1978 году Геннадий Рождественский, кое-что подкрутив в наследии двух гениев, выпустил оперу в концертном исполнении. К сожалению, это была единственная попытка.

Мистика вокруг Гоголя все плела свои замысловатые кружева. Случайное ли это совпадение, но в том же 1978 году публика увидела телефильм Романа Виктюка "Игроки". В ролях блистали Александр Калягин (Ихарев), Валентин Гафт (Утешительный), Леонид Марков (Швохнев), Александр Лазарев (Кругель)… Материализованной метафорой предстала в этом фильме и великолепная Маргарита Терехова, сыграв… колоду карт по имени "Аделаида Ивановна".

В 1992 году телеверсию "Игроков" представил Сергей Юрский. А в начале 2000-х совершенно изумительный спектакль по сюжету Гоголя сделал Олег Меньшиков в театре Ермоловой: остроумный, музыкальный, невероятно актуальный по только что прокатившимся в России жульническим девяностым годам. (Кстати, спектакль также снят на пленку, чему стоит от души порадоваться). Я его видела в сценическом воплощении и была в полном восторге.

Ну, и наконец, экранизация 2007 года Павла Чухрая, фильм "Русская игра". В сюжет Чухрай сценарист внес упрощающую понимание всего противостояния ноту: не добропорядочный мастер шулерства проигрывает компании остроумных и смекалистых жуликов, а заезжий итальянец оказывается наказанным русскими ребятами. Ну, вроде как "знай наших!"

Фильм "Русская игра" сделан при всем при том настолько мастерски, весело, я даже бы сказала залихватски, что… пересказывать не стану, надо смотреть! Ну да, появились новые сценки, пляшущие цыгане, бордель, но…Чухрай не испортил Гоголя. Видимо, еще и потому, что, как и во всех предыдущих постановках более чем 150-летней давности, играют в комедии непревзойденные мастера сцены: Сергей Гармаш – Утешительного, Сергей Маковецкий – Швохнева, Андрей Мерзликин – полковника Кругеля. Бог мой, как они отплясывают в трактире, сводя с ума гордого своей шулерской выучкой итальянца! Это ведь невозможно заложить ни в какой сценарий, – но это настолько в духе гоголевской прозы, его преувеличенной и цветистой реалистичности! Поскольку в драматургических произведениях Гоголю с его потрясающе многоцветным и богатым слогом было не разгуляться, я думаю, он бы только порадовался умению режиссера и артистов расцветить действие импровизаторской игрой!

Хорош в своей добропорядочной искренности и Джулиано ди Капуа – в роли итальянского шулера Лукино Форца. Авангард Леонтьев замечательно представил подставного чиновника из приказа Замухрышкина. Словом, и ансамбль сложился редкостный, и темп великолепный, и очень трогательна финальная сцена, когда шулерская компания, благостная и притихшая, занятая починкой жилетов, катит по степи в бричке под русскую народную песню…

Кстати, очень хороша в фильме и музыка Юрия Потеенко, мастера своего дела, четырежды лауреата премии «Золотой орёл» в номинации «Лучшая музыка к фильму» (2010, 2013, 2016, 2018 годы). Да и фильм в целом не обойден наградами – и за режиссуру, и за костюмы, и за экранизацию в целом.

С отступлением от фильма Павла Чухрая, хочу процитировать занятого в спектакле у Меньшикова актера Виктора Сухорукова, который прекрасно ответил на вопрос, а почему, собственно, Олег выбрал для постановки гоголевских «Игроков»? Почему к комедии неустанно возвращаются?

"Это мужская история, мальчишник. Николая Васильевича Гоголя еще современники поругивали за то, что у него в пьесах нет любовных треугольников, женской перчатки, вуальки, туфельки… Ну что ж… История действительно жесткая – без сантиментов. Но главное, есть богатейшая идея, где каждый найдет свою тему, поймает свою мысль, которая либо покоробит его, либо вызовет усмешку. Теперь я знаю точно, что Олег эту историю давно облюбовал – он вообще обожает Гоголя. В "Игроках" заложена стихия игры, озорства, куража…"

Добавлю: стихия русского характера, непредсказуемого естества, импровизационного полета натуры, не признающей правил и ограничений. Творческой натуры! А, может быть, Николай Васильевич вполне сознательно и не стал, в угоду критикам, "подтягивать" свою комедию, дав волю импровизации постановщиков? Жизнь, мол, сама подыграет!

Робинзон Крузо: что страшнее одиночества

Выдохнула! Завершилась моя яблочная страда, грибные походы, плита, ароматы, банки. Заготовительная эпопея имеет свою прелесть – но до определенного предела. Вечером прилегла на диван с легким чтивом: чтобы уснуть крепче, без маяты. Взяла «Робинзона Крузо» – столь известные вещи можно читать с любого места, открываешь наугад и погружаешься в увлекательное повествование!..

Поверьте, так оно и было. Открыла наугад и прочла: «Перед ужином помолился: насколько я могу припомнить, за всю мою жизнь это была моя первая трапеза, освещенная молитвой».

Я вклинилась в роман с того места, как бедный Робин, уже провернувший кучу дел по обустройству на необитаемом острове, прихворнул и теперь уже по-настоящему испугался, что некому будет ему в болезни и воды подать. В задумчивости я полистала книгу на более ранние страницы: «Должно быть, я простудился… Страшно боюсь расхвораться: каково будет тогда мое положение без всякой помощи! Молился богу в первый раз с того дня, когда мы попали в бурю под Гуллем, – но слова молитвы повторял бессознательно, так путаются мысли в голове».

Десять дней лихорадки, перемежаемой мыслями о боге, о своей беспомощности, вещими снами, раскаянием, что душа его до сей поры не знала истинной веры. «Правда, когда я ступил на берег острова и понял, что весь экипаж утонул, и один только я пощажен, на меня нашло что-то вроде экстаза, восторга души, который с помощью божьей благодати мог бы перейти в подлинное чувство благодарности. – Припоминает Робин с раскаянием. – Но восторг этот разрешился… простой животной радостью существа, спасшегося от смерти: он не повлек за собой ни размышлений об исключительной благости руки, отличившей меня и даровавшей мне спасение, когда все другие погибли, ни вопроса о том, почему провидение было столь милосердно именно ко мне».