Все жизни в свитке бытия

Что он ещё выдумал? После смерти Вероники Мила ни разу не заходила в хорошо знакомую раньше угловую двушку. Наконец–то закончилась игра в прятки. Пришло время определиться им с Павлом, кто они друг для друга.

День обещал быть тёплым. Мила задержалась с выбором наряда. Отчётливо поняла, что хочет удивить Климова, услышать похвалу. Выбрала маленькое платье, конечно же, выгодно обозначившее фигуру, и светлый кардиган. Островное лето – не черноморское. Осталась собой довольна, от духов отказалась, слегка протерла руки розовой водой.

Действительно, Климов минута в минуту посигналил в открытое окно жигулёнка. Изобразил пальцами пробежку. В свежей белой рубашке с высоким стоячим воротником он выглядел совсем иначе, чем она привыкла его видеть в мастерской за мольбертом. Павел вышел, открыл дверцу и, наклонившись, коснулся её лица. Поцелуй словно упорхнул. Оба стали быстро обсуждать цветение и запах черёмухи, уже усыпавшей крышу машины.

Мила не сразу узнала квартиру. Всегда неряшливая, заваленная книгами, старыми журналами, пыльными японскими черепками, жалующаяся немытыми окнами, напоминала запущенного больного. Вероника совсем не занималась домашним хозяйством.

Она изо дня в день плавно перемещалась из класса Художественной школы, находившейся в пяти минутах от дома, на продавленный диван. Обедала тем, что приготовил Павел, и принималась читать, перемежая занятие сном. Может уже в то время её тело покорилось неизлечимой болезни? Друзья-художники избегали унылую и ядовитую на слова Веронику. Даже на день рожденья, при вечном дефиците выпивки, званые, в гости, не приходили. Деньги не занимали.

Помещение, переустроенное и перепланированное, поражало уютом, чистотой и светом, вливавшимся с двух сторон. Сосновые полки были аккуратно заполнены, как в магазине, всевозможным подспорьем для рисования. Приятный запах смолы, скипидара, канифоли немного напоминал лёгкий дух опрятной церкви. Мила отмечала особую педантичность в расположении вещей и не могла поверить, что это тоже часть характера Павла.

В Художественной мастерской его тесный кабинет мало отличался от других. Он кажется был доволен произведенным эффектом: что–то тихонько напевал, ныряя на кухню и возвращаясь к столу. Накрытый зелёной тканью, у открытого окна, уставленный красивыми тарелками, он напоминал скатерть – самобранку из сказки.

– Занятно придумал, – отметила с улыбкой Мила. – Вспомнил ромашковую поляну?

Очередное появление и вовсе усадило Милу на стул. Под звуки песни из фильма «Ромео и Джульетта" в исполнении Лучано Паваротти, Павел с широкой улыбкой вынес большущий букет коралловых роз.

– Перецеловал все бутоны в благодарность за каждый прожитый тобой год. Только надежда, что мы с тобой встретимся, спасла меня от беспробудного пьянства и приковала на все эти годы к мольберту. Ты слышишь самые прочувствованные слова. Запомни. Такое не повторяют. Глаза у него увлажнились. Нет, из них двумя бороздками пролились слезы. Павел протянул букет. Мила растерянно смотрела то на него, то на цветы. Наконец, прильнула к нему и поцелуй пришёлся рядом с ухом, отчего оба расхохотались.

– Ты мне чуть не откусила ухо. В наказанье я укушу твоё. Он бережно поцеловал её обе щеки и с нежностью погладил завиток уха. -Жа-а-а-лко!

Павел принес вазу, поставил цветы на край стола и подвинул стул.

–Усаживайся – у нас будет долгий завтрак. Пока не попробуешь мою стряпню – не выпущу.

– Неужели ты автор всех этих умопомрачений?

– Да я ещё и не такое… могу. Двадцать лет практики… Крысы в лабиринте в какие сроки обучаются находить дорогу к еде?

– Всё перед тобой, приятного аппетита!

О ней заботятся! Мила почувствовала небывалый прилив энергии. На большой стене из потрескавшейся белой рамы неудержимо рвались соцветия нежно-лиловой сирени. Цветы изнемогали от тяжести лепестков и щедрого солнечного света.

В сознании возник и стал стремительно разворачиваться день, когда ветка была частью огромного цветущего куста. Рая и Виктор, их друзья, жили в стареньком родительском домике у реки. На время сбора папоротника они попросили их присмотреть за козой и кошками. Тогда-то и выбрала Раечка тяжёлую ветку махровой сирени и поставила её в зелёную бутыль.

Это были три дня блаженства: сирень, казалось, возникала на холсте сама. Плотные многослойные мазки играли со светом, наливались силой. Скоро сиреневое нашествие на полотне одержало победу. Ветка в бутыли сдалась и обмякла. Сеансы прерывались нескончаемыми поцелуями на зелёной пахучей ромашке двора, прогретой солнцем. Одежда перепачкалась зелёным, от их тел шел густой аптечный запах.

Коза не желала отдавать молоко. Набегавшись и выманив весь припасённый для неё хлеб, она сама подходила к кастрюльке, давая понять, что готова заняться настоящим делом. Вечерами, под звёздами, всё на том же ромашковом островке, они ели козье молоко с чёрным хлебом и мечтали, как совсем скоро будут жить вместе. Молодым специалистам по направлению полагалась комната в общежитии. Шли дни, когда они, кажется, дышали в унисон.

– Вчера я развел клоунаду, думал ты поймёшь и посмеёшься со мной. Видимо действительно лишку хватил. Я считаю себя мужиком, ну, в русском значении слова. Всё, что хочу в этой жизни, стараюсь сделать сам. Когда я САМ подготовлю поездку, дам тебе знать: жду тебя в … Мадресельве или еще где-то… Как тебе блинчики? Хочешь ещё?!

Мила почувствовала лёгкое головокруженье и прижалась спинке стула. Ответный импульс благодарности, нежности отменил речь. Счастье мягкими волнами накатывало на неё и возвращалось к Павлу.

– Теперь, когда я знаю твои планы, скажу о своих. Мы ещё зимой запланировали с японцем-орнитологом в июне поездку на Кунашир: я порисовать, он – поохотиться за голосами птиц. Ты дождёшься меня?

– Да! Конечно. Ты вернёшься за две недели до моего отъезда?

– Выходит так!

– Ты вчера сказала, что меня нет в твоих планах. Справедливо, если учесть, что мы в разлуке целых двадцать лет. Но это не вся правда. Мы почти каждый день были связаны душевно. Подумай обо мне, о нас. Мне хочется быть вместе.

– Климов, я почти не спала эту ночь, видишь, ввалились глаза. Что станет с моей красотой за две недели?

–Ты забыла, Подруга, что перед тобой художник. Когда решишься – я как Пигмалион займусь тобой основательно. Наведу такую красоту… Нравится мой ремонт? Так это всего лишь неживой объект. Что я сделаю с тобой, сам боюсь представить.

– Хочешь прогуляемся на море!

– Но я не готова!

– Заедем! Переоденешься.

Едва открыв дверь, Мила услышала призывный сигнал с планшета. Вызывала в скайп дочь Зоя:

– Мама, ты где с утра пропадаешь?

– У Климова.

– Климов мне нравится.

– А тебя никто не спрашивает.

– Ладно, мам, я же в шутку.

– У меня новость: друзья из Перуджи приглашают нас на неделю раньше приехать, у них в это время состоится Фестиваль Джаза. Ты как?

– Я рада приглашению.

– Мама, я могу взять отпуск и мы поедем с тобой.

– Душа моя, поговорим вечером, меня ждёт в машине Павел.

Голос Милы звучал ликующе.

Глава 3.

После женитьбы Климова на Веронике, а вскоре вышла замуж и Мила, взаимосвязь Павла и Милы, прервавшаяся на некоторое время, возобновилась, но уже совсем в другом качестве. Иногда можно встретить такую между братом и сестрой. Для них почти не было запретных для обсуждения тем.

Это сейчас рвутся в окно со своей радостью каскады зелени. Бесчисленные флажки плещутся на солнечном ветре, отдаваясь его движению. Нежнейший запах берёзовых листьев, как порождение помешанной на чистоте прачки, льнёт к тебе забытым детским существованием.

И Богу ли? Солнцу? Человеку – прежде всего – эта зелёная ода лета. Но как долго пришлось ждать!

Ежедневные сложности в своих семьях, (а у них оказались проблемные супруги), Павел и Мила разруливали сообща, как профессионалы-психологи. При этом, разумеется, никто из посторонних не был посвящен. Да и сами они не знали настоящей цены участия другого в спонтанных домашних "спектаклях".

Приходы осени добавляли печали. Затяжные парады с пёстрыми листопадами манили уйти, скрыться от ожидания перемен. Но лёгкие ветры – смычки пролетая над уходящей красотой, касаясь её, вздыхали нежно, шёпотом обещая новые свидания. Как не поверить. Всё в природе живёт ожиданием встреч.

Искренние, нежные отношения бывших влюблённых съежились до прозаической взаимопомощи. Встречи в Мастерских, на выставках, на телевидении, где работала Мила. Телефон – ежедневная связующая нить. Каждый верил, что настанет день… Совершенно запретной темой в разговорах были их собственные замершие чувства.

Нисхождение белого погружало Остров в вороха снежных бурь, пеленало с избыточной заботой каждую былинку. В снежном плену сладкого сна грезили о новом цветении, набирались будущей красоты посланцы следующей жизни – семена.