Чей-то зов

– Женщина так хитро устроена: творит жизнь, может всё сделать не хуже мужчины, но ей нужна поддержка, вроде той, когда мы руку подаём при выходе из машины. Что она сама не может? Обходительность, внимание – вот что надо любой женщине. Мариуччо понизил голос и проникновенным шёпотом изрёк:

– Любой красавице и умнице нужна оправа и никто кроме мужчины не может её соорудить. По тому, как преподносит он свою женщину и что в ней ценит, и другие её принимают. Бывает, и посмотреть не на что, мышь серая, а найдётся умник – разглядит в ней такое… Обхождением и вниманием из неё королеву сделает, обзавидуешься!

– Но она мне не говорила об этом, о внимании.

– А вы часто разговариваете? – немного стесняясь спросил Мариуччо.

– Нет. Всё больше о делах… с расстановкой произнес Стефано,

и голос его сник, лишился силы.

– Стефано, а ты "даешь своей жене комплименты"?

– Что? – не понял Стефано.

– Ты же знаешь, что покойная моя Сандра так и не выучила итальянский как свой родной, и когда я долго не хвалил её, она напоминала:

– Мариуччо,    ты почему не даёшь мне комплименты? Я без них зачахну как цветок без полива, без них я могу забыть, что я – самая-самая!

– Ну, что с ней было делать? Я научился видеть, как Сандра делает из нашей жизни танец. Как же её не хвалить! Твоя Лусия хочет, чтобы ты её замечал, – убежденно произнёс он и продолжал рассуждать:

– Сыновья далеко, видитесь редко, София – хорошая дочка, но у неё молодая, горячая жизнь, а ты ушёл в свои пампасы. Лусии одиноко, это опасная болезнь. Прости, Стефано, у меня небольшой опыт по этой части. Думай сам.

С этими словами он взялся за горлышко большой бутыли с беловатым напитком и налил по маленькой рюмочке. Глотком лимончелло заканчивалась каждая их встреча.

Ужин уже ждал Стефано, но он по заведённой привычке заглянул в зал ресторана и остался доволен – несмотря на поздний час, все столики заняты. Лусия приготовила, как он просил, форель. Нежнейший рыбный запах сказал ему, что она удалась. Не желая нарушать семейный обычай, им же и заведённый, не вести за едой серьёзных разговоров, Стефано отдал должное рыбе, подкладывая лучшие кусочки Лусии, передал ей привет и мешочек чечевицы от Мариуччо, и, когда жена принесла мятный чай с кедровыми орешками, он решился на разговор.

– Лусия, ты часом не заболела?

– Это видно?

– Только слепой и глухой не заметит.

– Я нарушила твой покой, сожалею, Стефано…

– Да не о покое я печалюсь. Что надо сделать, чтобы ты стала прежней Люсией?

– Ты винишься оттого, что мало уделял мне времени? Каждая женщина – Королева своей семейной державы. Сколько бы внимания не оказывали подданные – ей всё мало. Она тихо рассмеялась.

– Стефано, ты уверен, что хочешь знать правду?

Люсия была серьезна, но глаза её поддразнивали. Стефано сделал движение плечами – так хорошо известное ей, означавшее нетерпение.

– Ты был мне хорошим мужем и хорошим отцом для наших детей, у меня нет на тебя обид. Причина моей, как ты сказал, болезни не в нашей с тобой жизни, она, наверно, во мне самой.

Лусия села поудобнее, некоторое время молча рассеянно смотрела на Стефано, и, в какой-то миг преобразилась внешне: подобралась, как бы истончившись телом, и подавшись в сторону мужа и улыбнувшись, стала говорить мягко и вспоминающе:

– Помнишь, когда мы узнали друг друга, то просто провалились в любовь, в запредельность, где каждый для другого был величайшим сокровищем. Время, проведённое вместе, взрывалось фейерверками счастья. Хотелось вывернуться наизнанку, только бы любимый ещё больше радовался… Было ощущение, что вот-вот откроются тайны бытия… Мы кружились в объятиях мира, и казалось, так будет вечно…

Когда чувства стали остывать, родился первенец Марко… И любовь, будто набравшись сил, снова хлынула в наш дом.

В другой раз её принесла малышка Софи…  Открыли ресторан. Возникали новые всполохи счастья, но они так быстро гасли…

Мне хотелось вновь пережить тот высокий накал, что нёс нас на крыльях вначале. Появились честолюбивые желания: стать хорошей матерью, умелой домохозяйкой, бухгалтершей, наконец. А ты не забыл, Стефано, как в сорок лет я танцевала бергамаску и тарантеллу на празднике города. Ты мне говорил тогда, что я прирожденная танцовщица. Говорил? Я добивалась успеха и, убедившись, что очередную задачу выполнила на отлично, тут же теряла интерес и намечала новую, чтобы, миновав её, бежать дальше.

Стефано никогда не слышавший от своей жены подобных исповедей, сидел молча и напряженно. Интонации Лусии выражали чувства, которых он не знал. Услышанное входило в него как вода заполняет некогда пустое русло. Сметая всё на своем пути, новая картина жизни устанавливалась стремительно и без его участия.

Остановившись на секунду и взглянув на мужа, который, она и так чувствовала, не пропустил ни одного слова, продолжила:

– Так я пролетела свою дистанцию. Но случилось короткое замыкание: в его свете я увидела, что получилось, и протрезвела. Бег в никуда закончился… Тайны заволокло пеленой – даже в конце я не знаю, в чём смысл моей жизни. Тогда для чего я проделала свой путь? И чем он отличается от пути пчелы или муравья? Мне стал неинтересен мир, который сама же и создала. Подумать только, Стефано, я продремала целую жизнь! Мне так жаль… Я хочу узнать тот, существующий вечно… по законам, не зависимым от лукавого человека. Если ещё не поздно… Пожалуй, я сказала всё.

Стефано сидел не шевелясь, с закрытыми глазами. Он видел перед собой две параллельные дороги, восходящие в небо, по ним брели два одиноких путника.

– Это только начало Пути, – подумал Стефано. – Вселенная бесконечна. Значит, мы с Лусией обязательно встретимся.

Ложь в моей жизни

Мать подруги – мой пример в жизни, во многих и многих житейских ситуациях. Жилетка, в которую можно поплакаться. Моментальный отклик на любое событие. И даже кредитор, ссужающий меня деньгами беспроцентно, не ограничивающий во времени. Зовут её тётя Пана, почти всю жизнь работала в институтской библиотеке. Ей 95 лет по паспорту, и каждый момент – другой возраст, в зависимости от настроения. У неё полный энергии и оптимизма голос тридцатилетней женщины и уйма вредных привычек, которые она отстаивает как исключительно полезные.

Она видела и пережила много человеческих опытов. Считает, что всё насылается исключительно для того, чтобы занять человека чем-нибудь в жизни.

Одна из наших бесед неожиданно приняла исповедальный характер, и вот что я услышала:

«Сколько себя помню, столько и лгу. Постоянно. Всем. По необходимости. По настроению. По привычке. Для развлечения. Специально, чтобы отвести удар.

Зачем люди породили слова? Слова заменяют действия. Чтобы управлять страной разумно, нужно вложить много разного труда и умений. Используя слова, можно ничего не делать и обещать, что через двадцать лет мы будем жить при коммунизме – кум королю.

Во лжи спрятан секрет собственного благополучия и сохранности. Мы его получили от наших далёких предков. И каждый человек трудится ежедневно, развивая его неустанно упражнениями, закрепляя в генах. Воспитывая своим примером потомство. Это исключительно «плодотворный» труд, сто?ит только незашоренно посмотреть на наше общество.

Естественный отбор поощрял ловчил и хитрецов-обманщиков, оставлял способных не моргнув обмануть и съесть. Так что ложь помогала сохранить свой набор генов и уничтожить чужой. На этом держатся кланы властителей мира. Такой же отбор прослеживается в сообществах воров. Наш язык – оружие лжи, превосходящее все другие силы.

Бедный Блаженный Августин! Сколько искренних слов он истратил, убеждая, что человек не вправе лгать. А мы живем в эпоху, когда само понятие правды устарело. Это чувствует каждый, об этом говорят нынешние философы. Если честно подходить, то лингвистическая ложь – норма жизни. Она в основе мировой политики. Ежедневное доказательство – экран телевизора.

Я дожила до глубокой старости, расчищая себе жизненный путь этим самым ментальным оружием – ложью. Неуступчивая с детства, упрямая, скоро поняла, как отстаивание своей правды портит жизнь. «Прозрение» началось с того, что быть евреем опасно, позорно и невыгодно. Поскольку внешность не поменяешь, рыжие волосы и еврейские гены пропечатаны в каждой клетке, пошла по пути революционных комиссаров – изменила фамилию, имя, отчество. Вместо Ализы Самуиловны Штейнберг невероятными усилиями – уговорами, подкреплёнными подкупом, – я стала Прасковьей Семёновной Головановой (имена придуманы автором рассказа). Под этой фамилией закончила в Томске институт и была направлена в библиотеку самого северного города на Сахалине. Мужем моим стал финансовый работник НКВД.

Совсем недолго пожили вместе. Его арестовали и упрятали так, что

следов не сыскать. Это потому, что его расстреляли. Узнала об этом много лет спустя, когда получила извещение о реабилитации. Всё у нас забрали тогда до последней ложки, мне позволили жить в общежитии рыбообработчиков. Жуткое событие совпало со смертью во время родов сестры в Хабаровске, у которой осталась рождённая дочка. Невероятной изворотливости и усилий стоило претворить в жизнь возникший план.

Срочно изобразила свою беременность с помощью стёганых накладок. Всем, знавшим меня, рассказала и показала, что в положении.

И поехала на похороны сестры. О рождении дочки у сестры, естественно, не говорила. Привезла своего якобы недоношенного ребёнка, девочку Алёну, которую зарегистрировала как свою дочь.

До самой своей смерти моя дочь так и не узнала, что она не мой ребёнок. Наше общество длительное время совало нос в частную жизнь, и ретивые граждане, вытаскивая тайну наружу, чувствовали себя достойными правдолюбами. Быть вдовой врага народа с ребёнком, значило быть отверженной. Хотя в городе в последующие двадцать лет не было ни одного библиотекаря с высшим образованием, я оставалась рядовым библиотекарем, которому всякое продвижение по службе заказано. Это только два примера из моей жизни.

Ложь во спасение помогла мне продержаться долгие годы. Всё это время я находилась в обществе книг и личностей, их создавших. Они научили меня отличать правду от лжи и видеть собственные ошибки и слабости. Но видеть – это не значит избавиться. Скорее, это помогало видеть недостатки других людей, приобрести чужие опыты, в том числе и обмана, себе на пользу.

Особенно впечатляет анатомия человеческого разума и духа Далай-ламы, которую он раскрывает в своих книгах. Его Святейшество сам практикует тренировку сознания под руководством опытных наставников с четырех лет. Здесь есть над чем подумать.