Чей-то зов

Положительные эмоции в моей жизни зависят от мироощущения – мне нравится жить, каким бы боком ко мне не поворачивались события. Есть ощущение, что не зря живу: что-то очень важное в этой жизни я не сумела сделать. Возможно, так и уйду со свои долгом…

P.S. Поняла, что ни слова не сказала о правде.

Я стараюсь говорить правду. И нередко у меня это получается. Как радостна она, как сияет чистым светом! Она вызывает песню в душе. Всё преображается в её пространстве: становится лучше, выразительнее, красивее…

Правду говорю только такой же долгожительнице, как я, – моей собаке. Она меня точно не выдаст!»

Час синей птицы

Эта командировка не заладилась с самого начала. Среди дождливого дня, когда так хотелось спать… да хоть положив голову на свой письменный стол, а лучше – дома, на мягком… Прокуренный голос секретарши грубо вмешался в сладостную дремоту:

– Пока председатель на работе, подпиши командировку – и в бухгалтерию. Завтра «Марина Цветаева» идет на Южные Курилы.

Едва открыла дверь в кабинет председателя телерадиокомитета, как в нос шибанул запах отработанного алкоголя. Вступив на десятиметровую дистанцию к столу, поняла, что поспешила. Председатель, нагнувшись, что-то пытался засунуть в тумбочку. Остановившись, тоже ошиблась. Звук упавшего предмета и расползающийся в моем направлении вишневый ручей распространял ненавистный запах спирта. Я смотрела на почти живое существо с интересом и отступала.

– Что, не видела, как чернила разливаются? – нарочито грубовато прервал мои наблюдения бывший военный. – Быстро! Уборщицу сюда!

В коридоре меня пронял неудержимый смех, сменившийся раздражением. В командировку не хотелось. Ещё больше не хотелось с оператором Цапко – по причине полного несовпадения наших пазлов. И уж совсем не хотелось быть на людях, будто они могли знать моё поражение на вчерашнем разводе в суде. Бывший муж не сказал ни одного слова утешения. Это после пятнадцати лет жизни с таким ангелом, как я.

Хотелось плакать на первом подвернувшемся плече. Плечо Цапко для этой цели не подходило. Твёрдо решив придерживаться только позитивного отношения к жизни, отправилась обсудить своё невезение с подругой.

На Курилах интересно бывать туристом. Еще лучше – в компании с сопровождающим, влюбленным в красоты острова. Задание – подготовить сюжет из рыбообрабатывающего цеха и отснять видеоматериал для кинозарисовок всего за два дня – не оставляло времени даже для пустячной радости командировочных – окунуться в целебные источники.

Провонявшему рыбцеху, как преисподней, света, видимо, не полагалось. Поэтому, застряв в первой же канавке, полной рыбьих внутренностей, я подвернула ногу и до крови ободрала стопу. Сюжет мы отсняли, но горбуша превратилась для меня в личного врага.

Ночью в гостинице всё ходило ходуном, постояльцы пили водку. Среди них оказался литературный десант из Москвы. Поэты, распарившись в сероводородных ваннах, до утра завывали стихи. Один перепутал мою дверь с клозетом (замок вырвали прошлой ночью и ещё не вставили). Пришлось во всё горло звать на помощь его товарищей. Но оставить свой след он успел.

В шесть пятнадцать утра с видеокамерой на плече, со штативом и кофром стоял на крыльце Цапко и укоризненно смотрел на часы. Совершенно забыв о намерении относиться ко всему позитивно, я осознала, как мысленно произношу ругательное слово. Да провалиться мне со стыда! Человек ничего плохого не сделал.

«Горе мне, горе»! Откуда это? У любимой Цветаевой в другом контексте – о ГОРЕ. «Дай мне о го?ре спеть: о моей Горе?». Потому и крутится, что мне горестно.

И мы пошли. Я с кофром, где болтались, на мой взгляд, ненужные железяки. Поэтому хромоту утрировала. Скоро она стала настолько натуральной, что я едва плелась. Сашок, время от времени весело насвистывая, устанавливал штатив и с большим воодушевлением снимал.

Шли мы к мысу Столбчатый, в четырёх километрах от поселка. Кто-то продолжал громоздить препятствия: шторм навалил горы морской капусты, ноги постоянно разъезжались. В осклизлых ворохах, запутавшись в кустах морского винограда, среди тяжёлых малиновых медуз, переплетённых бинтами водорослей, копошились в дезориентации беспечные беспозвоночные. Набрав полный пакет шевелящихся крабов, осьминожек и прочего сброда, я возвращала их в море.

Александр, далеко учесавший вперед, через видоискатель увидел мои самаритянские подвиги. Дождавшись пока дохромаю, попытался ненормативной лексикой выразить своё отношение. Тут я поняла, что настал подходящий момент. На законных основаниях самообороны, без всякого отбора поражающих средств, я откровенно рассказала, как ненавижу мужчин, особенно со дня развода. Его ненавижу за принадлежность к полу и отсутствие джентльменских качеств – особенно.

Последнее обвинение попало точно в цель. Он с трудом открыл рот и произнес:

– Оставайся здесь. Жди меня!

Ушёл, не оглядываясь. Только когда он скрылся с глаз, я увидела, что кофр стоит на песке. Маленькая месть чуть-чуть успокоила. Но только чуть-чуть. Жалящая обида, поднявшаяся со дна души, была несовместима с наступившим дивным солнечным утром.

Стаи птиц носились над берегом и над водой. Одни бесконечно забавлялись, появляясь и исчезая. Тяжёлые, как гуси, чайки, объевшись, огромными колониями отдыхали, испещряя берег белыми пятнами. Бесконечно и деловито сновали мимо прожорливые, суетливые, на паучьих ногах, бекасы, раздражая беспримерным трудолюбием во имя желудка. Нерпы то и дело подплывали вс` ближе и ближе, заглядывая в глаза и в душу. Вода у берега кипела от идущей на нерест рыбы. Всё жило, ликовало, двигалось, связывалось между собой…

И только я никому не была нужна и сидела как пень посреди этого жизнеутверждения. Припекало основательно. Неподалеку берег подпирала красивая скала, похожая на баян с растянутыми мехами. Перебравшись в её тень, я почувствовала себя значительно лучше. Робинзон Крузо во мне оживился.

Очередной всплеск огорчения пришел вместе с чувством голода. Александр унёс нашу еду! Новый повод был серьезнее прочих. Я пошла пособирать какие-нибудь недозревшие ягоды. И тут-то… увидела её.

Она сверкнула на фоне неба, пролетела над моей головой и зависла над щелью в скале. Ну, если это была птица, то непременно райская. Её ярко-ярко бирюзовое, лазоревое, переливающееся на солнце оперение сверкало, как сполох опала. Конечно, я стала ждать её и дождалась много раз. Она носила корм птенцам. Всякий раз, как пуля, мелькала над головой и потом исчезала. В какой-то момент птичка приютилась на маленьком выступе и долго сидела, издали похожая на кусочек бирюзы.

Не отрывая взгляда от этого комочка, я стала шёпотом жаловаться ей, как обидел меня муж и несправедлива жизнь.

Чудеса бывают! Боль затихла, внутри становилось легко и светло. Уже захотелось пробежаться по берегу, растянуться на песке, подставив себя солнцу! Тут я вспомнила о кофре. И не ошиблась – там был фотоаппарат. В таинственном нутре и запечатлелось моё неожиданное утешение – синяя птица, десятки её отражений.

Есть час души, час тьмы. У меня есть Час Синей птицы. __

Миражи Монголии

Уже в детстве я знала лучший способ существования. Жить путешествуя! Об этой тайне никому не рассказывала, но готовила себя к таким дням. Предчувствовала: именно в дороге человек быстрее всего встречает необходимых людей, переживает нужный опыт, находит ответы на вопросы, а если повезёт – постигает истину. Любое перемещение в незнакомое пространство становилось для меня встречей с неизвестным, волнующей и желанной.

Слово «Каракорум» застряло занозой в памяти с тех самых пор, когда этнограф Елена Александровна впервые произнесла его – таинственное и узнаваемое. Так называлась новая столица Монгольской империи. Тогда, в студенческие годы, утвердилась мысль о неслучайности прибившегося слова, даже о крепкой связи со мной. Появилась смутная надежда увидеть Хархорум – ещё одно название города-фатума, города-призрака. Он возник в одна тысяча двести тридцать пятом году, словно по волшебству, в долине, где раньше ветер гонял шары перекати-поля.

Чтобы монгольские воины могли сорок лет праздновать свои блистательные победы, ни в чём не зная недостатка. Там ели, пили, веселились с пленёнными женщинами, охотились, обрастали доставшимися при дележе трофеями, планировали походы, принимали послов великих держав. А по истечении этого срока город быстро погрузился в забвение. Еще через сто шестьдесят лет шары перекати-поля, как ни в чём не бывало, чертили таинственные маршруты под бдительным присмотром огромных черепах – стражей долины.

Шли годы, я была занята делами, далёкими от существовавшей всего миг во времени монгольской столицы. Но она, так давно и быстро промелькнувшая, оказывалась всё время рядом, на слуху, и становилась всё ближе. Временами неожиданно являлись целые сюжеты из жизни исчезнувшего города. Сложилась картина бурная, суматошная, как на вокзале, будоражащая, с запахами еды, с укладом, несущим торжество завоевателей и вечное движение, как в наступающей коннице.

Путешествие – это приобщение к сокровенному естеству мира. Родившееся в глубине духовное желание утверждает власть над тобой. Оставив себя прежнего, ты вступаешь в неведомую страну, всматриваешься в чужую жизнь, в спутников, чтобы открыть, воспринять самую суть новых явлений, осмыслить их, претворить тем или иным способом в свое богатство.

Можно представить это как переход в иную реальность бытия. Главное в путешествии – обновление. Оно невозможно без паломничества, где ты остаёшься один на один с природой, чтобы воспринять нерасторжимую общность, понять, как связаны мы и как необходимы друг другу. Для этого надо соприкоснуться с её тайнами. А где они? Вообще-то повсюду. Для меня они начинаются с первого шага намеченного пути.

Дорога, подобно наставнику, припасает тебе обучающие впечатления. До поры до времени они скрыты. Но как только ты готов их принять, они проявляются. Надо быть очень внимательным, чтобы не пропустить знаки. В путешествиях своя магия, не стоит искать там правила и соответствия повседневной жизни. Зов дороги, у кого он случается, трудно описать словами. Может быть, так: невыразимые чувства – потребность души в определённом опыте.

Как бы хорошо я не подготовилась, не изучила маршрут, не знала культурные особенности – толща времени, к которой адаптированы местные, для меня – неисследованная планета, никак не меньше… Бесконечные пространства располагают к несуетливости.

Монгольские дороги, а точнее, их отсутствие, а ещё точнее, их бесконечное количество, сбивает с толку. А как же разобраться? И какое выбрать направление при таком однообразии – многообразии. Водители-монголы, наподобие птиц, имеют природой встроенные навигаторы. По крайней мере, у меня была возможность в этом убедиться. Если бы не это чудо, терпеливые грифы попировали бы нами на славу!

Ближайшая задача – попасть на берег озера Оги, где располагался наш лагерь, и встретиться с семьёй пастуха-кочевника, единственными жителями этого пустынного места – была водителем выполнена безупречно. Мы не сделали ни одной попытки заблудиться и уложились в назначенное время.

Пятьсот километров – это путь до ночлега. А там до Каракорума рукой подать.

Стояли первые дни октября с его робкими ещё, только утренними морозами, инеем на траве, низким небом. Ближе к полудню нехотя выкатившееся из-за гор, проспавшее солнце принялось за свою рутинную работу: его лучи достигли земли и начинали слизывать иней с короткой травы и прогревать твердь. Казалось, сама благодать явилась показать свою трогательную заботу терпеливой природе.

Вывалившись из машины, мы поодиночке разбрелись по траве, подставляя себя теплу и неге. Короткая растительность, покрывающая все видимое пространство, привставала от земли и, выпрямляясь, хорошела и пушилась, отдавая вовне необыкновенно тонкий, нежный аромат. Так пахнет в больших и чистых гостеприимных домах. Мы все подбирали и подбирали слова, способные хоть приблизительно обозначить привлекательный запах. Выделили ноту свежести.

«Степная воля пахнет так, как пахнет Князь всех трав – типчак»!

Калмыцкий поэт Григорий Кукарека.

Водитель из местных сказал, что это самое распространенное растение Монголии, которой отродясь питается всё живое. Выходило: все яки и лошади, коровы, козы, овцы, верблюды и свободно пасущиеся свиньи едят в основном эту травку, потому что она в большинстве и покрывает бесчисленные лбы сопок, предгорья, долины. Когда мы позже попробовали разные продукты, сохраняющие непревзойдённый вкус свежего и живого мяса, молока, сыров, то решили: типчак в истории кормления животных, а значит, и народа вместе с ними, совершенно бесценен.

Солнце, уже смахнувшее иней с травы, преобразило покров земли на глазах из белого в изумрудный. Хотелось без цели бродить и блаженно дышать вкусным настоем. Кое-кто отправился «по надобности». Кстати, на бесконечно просматриваемом пространстве это решается изумительно просто. Изредка стоят, как суслики, невысокие камни. Туда ты и можешь

сходить по нужде. Остальные, как только ты взял определённое направление, деликатно отвернутся и до твоего возвращения будут заняты неторопливым разговором.

Прогуливаясь рядом с машиной, я заметила под ногами жёлтый кружок с дырочкой посередине. Переводчица Соёлджин сказала, что это часть украшения одежды, вроде пуговицы, и добавила:

– Здешняя земля нашпигована мелочами прежних человеческих существований. Мы стоим на Великом шёлковом пути. Он до сих пор подобен бесконечно движущейся ленте транспортёра.