Чей-то зов

И в этот момент его девушку подхватил и унёс вихрь. Конечно, он пустился в погоню и гнался, выбиваясь из сил, пока не свалился от усталости. В крайнем изнеможении он попытался встать, но злодей с наколками ужасных драконов уже держал перед его горлом нож блестящий и тяжёлый.

– Мне не нужен в баре приживала, мои дочери справляются с работой. Твой пропуск сюда – имя успешного человека,– прохрипел злодей устрашающим голосом и несколько раз рассёк воздух перед лицом поверженного Стефано.

Произошла смена декораций.

… Перед его усталым мысленным взором мелькали люди, кафедры, книги, рестораны… Голова раскалывалась от невозможности решить некую задачу – шум в ушах, означающий крайнее переутомление, соединился со звуком фанфар. Он едва не уронил от волнения ножницы, которыми разрезал ленточку, открывая свой ресторан итальянской кухни в Сан-Франциско. Золотые буквы на фронтоне складываются в привычное «У Стефано», что означает торговую марку высшего класса. Их тридцать по всему миру, но именно этот стал самым желанным. Он смог, сумел вшить свой лоскуток в пёструю картину почитаемого города, где так привольно расцветает всё новое.

И всё ради и для… он посмотрел на грустную (неподобающе для такого случая!) жену, измученную ревностью и подозрительностью, истерзанную неравной схваткой со своими мыслями и сдавшуюся им. Тут Стефано уже ничего не мог поделать, в свои 75 лет он был чист, как стёклышко, и верен своей Розе, как дворняжка хозяину.

– Ах вот, значит, какую жизнь я мог прожить, – вытягивая себя из сна, думал Стефано, – там я тоже упорно трудился и даже достиг успеха. Однако как расходится это с моими усилиями здесь.

После кофе, уже за рулем старенького лендровера, он всё ещё переживал ощущение удачно завершённого дела, свой звёздный час, привидевшийся ему во сне.

Ноги сами привели Стефано к могучей сосне, знакомой до последней щербинки. Устроившись на подстилке из иголок и привалившись к шероховатому стволу, он почувствовал внезапный прилив сил.

– Всё идёт правильно, но мне не дано знать замысел моей судьбы. "Судьба – это желание свыше". Я – часть чего-то целого, оно живёт во мне и подчиняет. Такова воля единой силы, – на некоторое время успокоил себя Хозяин.

Оставленный невдалеке город чётко прорисовывался на синем покрове неба. До боли знакомый каждой башенкой, куполом, ломаными линиями домов, город-крепость, его дом – живой организм.

Нередко Стефано, казалось, видел тех, кто подобно ему, был частью Субасио: первопроходцев, одержимых идеей заложить на горе чудо-город, архитекторов, строителей, всех, когда-либо живших в его стенах, и путешественников – они оставили в нём свой труд, вдохновение, благодарность восхищённой души, и потому над городом кружила благословенная аура.

Стефано представлял как из небытия возникло это поселение, созданное, главным образом, в сознании множества людей.

Страшно подумать, как давно – пятьсот лет назад фантазёры и мечтатели облюбовали гору, с которой открывались необозримые пространства. Медленно и долго шло строительство, казалось, авторы проекта и исполнители наслаждались самим процессом. Прокладывались дороги и тропинки через нетронутый лес, по ним доставляли камни из недр соседней горы. На мулах и лошадях, в кожаных мешках и сумах, на грубых телегах строители возносили их на макушку, откуда открывался весь белый свет. Начертанный на пергаменте, а позже высеченный в мягком известняке на одной из башен – для всеобщего любования – план крепости год за годом, столетие за столетием превращался в город.

После крепостных стен, в которых по первости нашли пристанище и жители, и каменщики, оборонительной башни в центре, демонстрирующей силу и благополучие города, построили церковь, отличавшуюся строгостью форм, с фасадом как у древнеримского храма и невысоким куполом. Колонны с капителями, украшенными кудрявыми листьями аканта, подчёркивали устремлённый к духовному замысел автора.

Кампанила со шпилем, возведённая позже, была иная, похожая на нисходящий с небес водопад, но легка и воздушна. Как удалось достичь зодчим такого воздействия – непонятно, как, впрочем, непонятно вообще, откуда далёкие предки черпали свои знания, вдохновение, умение делать сложнейшие расчеты и ныне сохраняющие город-крепость, все его строения в первозданном виде.

Сегодняшние обитатели – соавторы предков. Они заключили свои музейные экспонаты в пышные рамы из цветов и растений. Крыши расцвечены коврами из ярких гераней и петуний, стены затянуты душистой зеленью жасмина, швы старых плит пешеходных дорожек прошиты крохотными маргаритками, на них в июньский полдень с пышноголовых  деревьев сыплется липовый цвет, его сладким ароматом пропитано всё. Даже спустя время, уже дома, открыв чемодан, с которым побывали в это время в Субасио, вы чародейством запаха вновь оказываетесь в благословенном месте.

Стефано находит самую высокую точку крепости, откуда доносится звук колоколов: теньканье сменяет ровное, спокойное звучание басов. Мелодия не уплывает в никуда, ею дышит пространство.

Субасио обозначен лишь на самой подробной карте, но его обитатели с закрытыми глазами найдут дорогу домой, ведомые колокольным звоном. Исстари живёт поверье, будто он снимает душевные отягощения, и в этом убежден каждый. Стефано догадывается, что магическая сила – от веры. Он вглядывается в абрис крепости на заднике небосвода – иероглиф, поющий славу бытию!

Слова, способные хоть отчасти передать чувства, толкались, просились наружу, но застревали, словно натыкаясь на невидимую

преграду и, наконец, хлынувшие слёзы освободили дыхание:

– Господи! Как я был неправ, когда гордился своим вкладом … а где все это время была моя Лусия?

Стефано пришёл в себя на дороге, ведущей к другу. Туда он устремлялся всякий раз, когда, жизненные дела загоняли в темноту.

Откуда бы вы не приближались к Кастелуччо, вам не миновать извилистого серпантина, бегущего через множество тоннелей, исчервивших лесистые горы. Пока машина не спеша утюжит горные склоны, глаза не раз благодарно обнимут оставленные внизу пространства богатой и вольной страны. По ним проводят «кровь земли» многочисленные ручьи и привольная река, подчинившая долину. Нрав водных артерий непостоянен: зажатые теснинами, они, выражая недовольство, ревут, ворочая камни, а вырываясь на простор, разливают своё серебро и несут обитающих рыб бережно и неспешно, как терпеливая мать.

Дорога взбирается всё выше в горы, растительность постепенно убывает, открывая снежные шапки на дальних вершинах,

откуда тянет холодком.

И вдруг, за очередным витком появляется разноцветная долина: алые поля сходятся к горизонту. Это маки. Среди них вкрапления изумрудного и фиолетового – травы. В пурпурном цветении возникают подвижные тёмные пятна – стада лошадей и овец превращают лубочную картину в реальную жизнь. Склон, покрытый колышущимися травами, подобно живому существу, наблюдает, как всё происходит.

Стефано вышел из автомобиля на цветущую твердь и бросился в самое нутро луга, чтобы всем телом прижаться и впитать медовый запах трав и сыроватый – земли, услышать деловитое жужжание пчёл и увидеть голубой покой небес. Он лежал и ощущал, как между ним и землёй появилось единение. И в тот же момент его душа откликнулась и запела… время исчезло. Поднимался он нехотя, как из объятий Любящего нас…

Осталось всего ничего – один виток вокруг горы, на вершине которой развевался флаг над харчевней друга Мариуччо.

Хозяин длинного стола – вот он собственной персоной. Седые усы аккуратно пострижены и спорят белизной с колпаком, торчащим как корона от жёсткого крахмала. Друзья обнялись. Оба не доверяют словам и чаще всего при встречах молчат.

Их жизнь проходит на виду друг у друга с детства, и все изменения видны без слов. Мариуччо знает, что друг всегда ужинает дома со своей семьей и идёт готовить кофе, до которого оба охотники. Стефано, усаживаясь за длинный стол, где обычно размещается дюжина гостей, в распахнутое окно видит только что оставленные горы с ледником посередине, алый луг, разделённый ниткой дороги, клубящиеся облака с позлащённой каймой, и внезапно ощущает себя маленьким и растерянным перед огромным миром.

Присутствие живого существа заставило его обернуться: величавой поступью, достойной знаменитого тореадора, подносящего ухо поверженного быка даме сердца, к нему приближался друг Мариуччо – лохматый кот с мышью в зубах. Стефано убрал ноги, открывая проход коту на кухню, к хозяину, и рассмеялся.

Увиденное являлось метафорой его жизни, только кто тот хозяин, ради которого он ловит своих мышей… Блуждающие мысли вернули его внимание к многажды обласканным глазами произведениям природы, развешанным по стенам. Косы лука, увесистые булавы копчёных ног на крепких крючьях, расставленные на полках соленья…

Стефано с любовью обводит взглядом полки со злаками в длинных стеклянных банках: вот знаменитые чечевицы, выращенные Мариуччо на лугу внизу – оранжевая, зелёная, рядом золотое просо… У Стефано есть подозрение, что вся компания поддерживает связь, а пучки мяты и лиловой лаванды время от времени погружают их в гипноз, чтобы не смущать человека.

Глоток крепкого кофе обычно устанавливает между друзьями сердечное единство, и иной раз это заменяет им беседу. Но не сегодня. Стефано несколько раз откашлялся, как бы освобождая словам дорогу, и, когда чашки были определённо пусты, он, заглядывая внутрь на разводы произвольно сложившегося рисунка, словно силясь прочесть его, проговорил:

– С Лусией что-то неладно, Мариуччо.

– Она сказала?

– Нет, она не говорила. Видно. Она враз сникла, как трава осенью. Всё было, как всегда, Лусия ни на что не жаловалась, как обычно…– растерянно добавил Стефано. Выждав, пока друг поймет серьёзность проблемы, он продолжил:

– Что делать? Такого не было: она не хочет говорить.  И не смеется, – выложил самый последний аргумент.

Мариуччо осторожно передвигаясь вдоль стола и смахивая с него что-то невидимое, оберегая тишину маленького пространства харчевни, дошел до барной стойки, и, словно обретя рядом с ней уверенность, решительно повернулся    к другу и, подойдя к нему ближе, чем обычно, выдохнул:

– Ты её обидел!

Стефано недоумённо взглянул на товарища.

– Чем это?

Мариуччо напрягся, было видно, что разговор ему даётся трудно.

– Ты не замечаешь её жизни!

– Как не замечаю? С утра до вечера вместе. Я вижу всё, что она делает. – Стефано говорил медленно, словно вглядываясь в оставленную позади жизнь.

– Не об этом речь, Стефано. Она устала ждать, когда ты выглянешь из своей бочки.

– Какой бочки, что ты несёшь?

Ответ прозвучал растерянно.

– Знаешь Диогена, который голым ушёл из мира, оставил там всё и поселился в бочке, чтобы быть ближе к Богу? Ты, как он, мудрствуешь, живешь сам по себе.

– Ну и что?