Гвианские робинзоны

Затем вдруг он вспомнил о своем уродстве, закрыл изъязвленное лицо скрюченными пальцами и упал на колени, сотрясаясь от безудержных рыданий.

Робен заснул под банановым деревом. Его мучили кошмары. Когда он проснулся, то почувствовал, что лихорадка усилилась. Он снова начал бредить.

Но Казимир не растерялся. Для начала нужно было любой ценой устроить новому другу крышу над головой. Он полагал, что его хижина заражена. Значит, надо было как можно скорее приспособить ее к новому предназначению, сделать ее подходящей для больного. Он схватил мотыгу, глубоко взрыхлил земляной пол, собрал и унес подальше верхний слой почвы. После этого он засыпал пол раскаленными углями, а сверху покрыл его листьями макупи, которые ловко срезал своим мачете и принес в хижину, ни разу их не коснувшись.

Обеззаразив таким образом верхний слой, Казимир заставил больного встать, ласково приговаривая:

– Давай, компе, вставай… можно ложись там.

Робен повиновался, как ребенок, вошел в хижину, вытянулся на зеленой постели и заснул мертвецким сном.

– Бедный муше, – сказал себе чернокожий. – Такой больной. Он умирай без меня. Ах, нет, Казимир не хотеть это.

Приступ лихорадки разразился стремительно, почти молниеносно. Больной метался в бреду. Его затылок раскалывался от невыносимой боли; ему мерещились жуткие видения; перед глазами плыл кровавый туман, в котором корчились тысячи отвратительных скользких чудовищ, одно ужаснее другого.

К счастью, чернокожий старик отлично знал об опасности таких приступов и был хорошо знаком с туземными снадобьями, которыми пользовались здешние знахари.

На его любовно возделанном участке росло не только то, что годилось в пищу, здесь нашлось место для трав и других растений, которые креольская медицина успешно и повсеместно использует как лекарство.

Здесь рос калалу, из нарезанных ломтиками плодов которого готовят освежающий напиток, а если превратить их в кашицу, то получится самая смягчающая припарка. А еще – япана, или гвианский чай, одновременно тонизирующий и потогонный; кустики батото с невероятно горькими листьями, обладающими жаропонижающими и обеззараживающими свойствами, подобно хинину или салицину; тамаринд, из которого можно было приготовить слабительное, клещевина; дьявольский калалу, из семян которого делают настойку на тростниковой водке, отличное средство при змеиных укусах, и другие лекарственные растения.

Но состояние Робена требовало немедленного лечения более эффективными средствами. Казимир это хорошо понимал. Несмотря на обильное кровопускание, устроенное летучим вампиром его новому товарищу, приступ лихорадки грозил гиперемией, а то и кровоизлиянием. Тут срочно требовался нарывной пластырь.

Но где его взять? На пятом градусе северной широты! У негра не было ни шпанских мушек, ни нашатырного спирта, вообще ничего, способного вызвать нарывное действие.

Но старый доктор in partibus даже не думал опускать руки.

– Одну минутку, муше, я быстро идти и вернуться.

Он взял тесак, миску-куи и ковыляя отправился к воде.

– Вот, хорошо, – приговаривал он, наклонившись и внимательно осматривая берег ручья. – Вот еще, оно самое.

Он согнулся, поднял что-то и положил в свою растительную чашу, и так восемь или десять раз. Затем прокаженный вернулся.

Его не было каких-то десять минут.

Подойдя к больному с серьезным и сосредоточенным видом, он с бесконечными предосторожностями достал из чашки насекомое сантиметра полтора длиной, угольно-черного цвета, блестящее, с тонким хитиновым панцирем и подвижным утолщенным брюшком. Держа его за голову, Казимир приложил другую его оконечность за ухо больного.

Из тельца тут же появилось короткое жесткое жало и глубоко вонзилось в кожу.

– Ну вот, оно хорошо, – гнусаво пробормотал негр.

Он отбросил насекомое, взял второе и проделал с ним ту же операцию, только на этот раз за другим ухом. Потом третье, приложив его двумя сантиметрами ниже, затем четвертое, пятое, шестое…

Больной испускал крики боли, так невыносима была эта небольшая операция.

– Ну вот, ну вот, – приговаривал негр. – Вот так. Эта мелкая злая гадина быть хорошо для муше.

На самом деле все вышло просто превосходно. Не прошло и четверти часа, как за ушами больного вздулись два огромных волдыря, наполненных желтоватой жидкостью, произведя нарывной эффект, аналогичный тому, который достигается после двенадцати часов наложения нарывного пластыря.

Больной, казалось, заново родился: хриплое дыхание стало мягче и ровнее, яркие от лихорадки щеки побледнели. Произошло настоящее чудо, причем без всякого вмешательства цивилизованной медицины.

– Фламандский муравей, он хороший, да, – сказал Казимир и не мешкая взял длинный шип пальмы кунана и проколол оба волдыря, откуда брызнула бледно-желтая жидкость. Он было собирался приложить к проколам клочок хлопка, пропитанного маслом из плодов пальмы баш, но не стал рисковать, чтобы не занести проказу.

– Хорошо!.. Да, хорошо…

Робен пришел в себя, вернее сказать, его болезненное беспамятство сменилось мягкой сонливостью. Он с трудом поблагодарил своего спасителя и мгновенно уснул.

Добрый старый негр совершил настоящее чудо. Впрочем, это чудодейственное средство с практически моментальным эффектом было донельзя простым. Самая обычная народная медицина, ничего сверхъестественного. Укусы фламандских муравьев чрезвычайно болезненны. Яд, который поступает в тело жертвы через жало, в том числе вызывает немедленное образование нарывов. Похожая картина наблюдается после укусов кипящих муравьев из Экваториальной Африки. Кожа вздувается волдырями прямо на глазах, словно под воздействием кипятка. Последствия укуса совершенно идентичны тому, что наблюдается после наложения нарывного пластыря.

Когда больной проснулся, тропическое лечение завершилось крепкой настойкой из листьев батото. В результате через двадцать четыре часа Робен, хотя еще и очень слабый, был вне опасности.

Кто научил старого негра использовать такие средства, действие которых столь невероятно сходно с теми, которые применяют наши врачи, всеми этими жаропонижающими и вытягивающими препаратами? В самом деле, не был ли нарыв от укуса муравья целительнее того, что вызывает шпанская мушка? А настойка листьев батото, спасшая столько жизней лесных скитальцев, чем она хуже хинина?

Вот вам чудесное сближение, удивительная связь между тем, на что способны дикари, читающие книгу природы, и премудростью ученых, чахнущих над медицинскими фолиантами!

Беглец, наконец вырванный из хватки тропической лихорадки, был спасен. Немилосердную природу удалось победить, но ему по-прежнему грозила человеческая ненависть.

Прошло всего четыре дня, и Казимир, отсутствовавший несколько часов, вернулся, объятый ужасом:

– Мой компе!.. Там злые белые, идти сюда, к нам!

– Ох!.. – ответил Робен, глаза которого засверкали как молнии. – Белые… враги. Нет ли среди них индейца?

– Да, так. С ними калинья.

– Ну что же. Я еще страшно слаб, но буду защищаться. Я не сдамся живым, слышишь!

– Слышу, да. Но я не дать убить мой белый сын. Никуда не ходить… Быть тут, под листьями макупи. Смотреть, как старый Казимир сыграть шутка с плохая белый.

Беглец попробовал поднять свое мачете. Увы, оно все еще было слишком тяжелым для него. Затем, вспомнив о тех средствах, которыми располагал его компаньон, Робен забился под ворох зеленой листвы и затаился в ожидании.

Вскоре послышался топот быстрых шагов, а за ними раздался грубый голос, подкрепленный хорошо знакомым щелчком взводимого курка.

Вместо приветствия вновь прибывшие ограничились фразой, которая и в цивилизованных странах не предвещает ничего хорошего, а здесь прозвучала одновременно мрачно и нелепо:

– Именем закона, откройте!

Чернокожий, не дожидаясь повторного окрика, тихо открыл дверь, и в проеме показалось его обезображенное лицо.

Белые в ужасе отшатнулись, словно увидели гремучую змею, а индеец, который явно не ожидал подобной встречи, просто остолбенел.

На несколько секунд на поляне воцарилась тишина.

– Заходить, – сказал Казимир, пытаясь изобразить на лице выражение самого сердечного гостеприимства. Это была, впрочем, напрасная попытка, от этого его черты сделались еще уродливее.

– Это прокаженный, – пробормотал один из белых, одетый в форму тюремного надзирателя. – Я ни за что на свете не полезу в его хибару, там вмиг подцепишь каких-нибудь блох, клещей, а то саму проклятую заразу, что его сжирает.