Юность Розы

– Так-так! Что за темные дела тут замышляются? Тайное заседание масонской ложи? – раздался веселый голос.

В дверях стояла Роза, с веселым удивлением глядя, как ее дядюшки шепчутся, кивают и многозначительно пожимают руки.

Вид у них был виноватый, как у нашкодивших детей, и Роза, сжалившись, не стала выяснять причину, наивно предположив, что братья расчувствовались и обмениваются впечатлениями от праздника. Не пересекая порога, она кивнула и быстро сказала:

– Женщине тут не место, а вы, загадочные джентльмены, оба нам нужны! Тетушка Изобилия умоляет станцевать старый добрый контраданс[11 - Контраданс – старинный танец, который исполняют четыре, шесть, восемь пар, стоящих друг против друга.], и я должна выйти первой парой с дядей Маком. Я выбрала вас, сэр, поскольку вы сама элегантность в танце! Не откажите, пожалуйста! А вас ждет Фиби, дядя Алек. Она ужасно смущается, но с вами, наверное, пойдет!

– Благодарю за честь! Спасибо! – с готовностью вскричали оба джентльмена.

Не подозревая о тайном заговоре, Роза с огромным удовольствием протанцевала виргинский рил[12 - Виргинский рил – английский народный танец.], а дядя Мак превзошел себя в элегантности и провел ее сквозь хитросплетения танца без единой ошибки, блистательно исполнив партию в центре. Оказавшись наконец в конце линии, Роза отошла в сторонку, чтобы дать партнеру перевести дыхание – тучный дядюшка Мак в честь торжественного случая решил идти до конца и танцевал бы до последнего вздоха, пожелай она продолжить.

Тем временем по обыкновению лохматый Мак-младший со скучающим видом подпирал стенку, с некоторым уважением наблюдая, как упражняется в прыжках его родитель.

– Замени меня, сынок! Розе еще плясать и плясать, а мне, старику, не угнаться, поэтому встань-ка вместо меня! – сказал отец, утирая пот с пунцового лица.

– Нет, спасибо, сэр! Терпеть не могу танцы! Кузина, если желаете, я побегаю с вами наперегонки вокруг дома, но бальная зала не для меня – слишком жарко! – невежливо ответил Мак, пятясь к открытому окну и радуясь, что нашел отговорку.

– Бедненький! Не страдай ради меня, прошу! Я, пожалуй, не оставлю гостей ради ночной пробежки, да и не рискну бегать по холоду в тонком платье! – ответила Роза, обмахиваясь веером – отказ Мака ничуть ее не задел, его прямота была ей знакома и забавляла.

– Лучше пробежка, чем жара, шум, газовые рожки и пыль! Кстати, ты ведь знаешь, как устроены легкие? – спросил Мак, готовый тотчас же дать подробное объяснение.

– Раньше знала, а сейчас забыла. Была занята другими вещами и забросила увлечения пятилетней давности, – ответила Роза со смехом.

– Хорошее было время! А это увлечение надолго? – спросил Мак, неодобрительно поглядывая на танцующих.

– Месяца на три, наверное.

– Тогда до Нового года! – С этими словами Мак спрятался за штору.

– Роза, дорогая, возьмись за его воспитание, пока он не одичал окончательно! После твоего отъезда мальчик зарылся в книги и не вылезал, а мы его не трогали, разве что мать причитала по поводу дурных манер. Воспитай его немного, давно пора оставить детские выходки и проявить достоинства! – взмолился дядя Мак, возмущенный сыновьей бестактностью.

– Он словно каштан – я хорошо его знаю и не боюсь колючек, а посторонние люди – нет. Хорошо, я возьмусь за него – вы будете гордиться! – с готовностью согласилась Роза.

– А в качестве примера возьми Арчи. Таких, как он, – один из тысячи, уверяю тебя, повезет же какой-нибудь девушке!

Дядя Мак продолжил сводничать и был доволен, что так ловко замолвил слово о своем протеже.

Последняя карета отъехала в половине второго.

– Боже, как я устала! – воскликнула Роза, рухнув в кресло.

– Что скажет мисс Кэмпбелл? – спросил доктор, он никогда не называл так племянницу, но в тот вечер это обращение не сходило с уст.

– Мисс Кэмпбелл пока продолжит в том же духе и будет веселиться, потому что ей очень-очень понравилось! – улыбнулась Роза, впервые познавшая радости «света».

Глава четвертая

Шипы и розы

Какое-то время все шло гладко, и Роза была счастлива. Мир казался прекрасным и дружелюбным, а исполнение самых смелых мечтаний – возможным. Разумеется, безоблачный период был краток, а разочарование неизбежно: юность всегда ищет рай, а найдя серый мир, полный забот и невзгод, плачет, пока не научится нести в него радость и волшебство с помощью добрых мыслей и праведного образа жизни.

Любящие родственники с тревогой ждали, когда и Роза утратит иллюзии, что обязательно должно было произойти, как бы они ее ни берегли: ведь до сих пор девочка прилежно училась, путешествовала и занималась хозяйством, не сталкиваясь с испытаниями и искушениями светской жизни. А обладая состоянием и громким именем, от них не спрячешься. Доктор Алек, считая, что опыт – лучший учитель, предоставил Розе пройти далеко не последний жизненный урок самостоятельно, искренне надеясь, что он будет не слишком суровым.

Октябрь и ноябрь пролетели незаметно, приближалось Рождество с веселыми затеями, походами в гости и добрыми пожеланиями.

Роза сидела в маленьком кабинете, примыкающем к гостиной, и готовила подарки для близких друзей, число которых с приближением Рождества с каждым днем росло. Выдвинув все ящики комода, она извлекала изящные безделушки и перевязывала их яркими лентами.

Вообще-то девушка за подобным занятием должна выглядеть счастливой, но Роза была грустна и иногда небрежно швыряла очередной запакованный сверток обратно в ящик, словно не испытывая теплых чувств к адресатам. Вошедший доктор Алек удивился и встревожился: он подмечал любую перемену и, стоило племяннице нахмуриться, тоже мрачнел.

– Ты не отвлечешься на минутку от этой красоты? У меня перчатка прохудилась… – начал он, подходя к столу, заваленному лентами, тесьмой и оберточной бумагой.

– Да, дядя, конечно!

Повеселев, Роза протянула обе руки к изношенной перчатке с готовностью и радостью, которые делают самую маленькую услугу неоценимой.

– Вижу, госпожа Щедрость вся в трудах! Тебе нужна помощь? – спросил дядя, оглядывая разбросанные вещи.

– Нет, спасибо! Разве что верните мне удовольствие, а то все надоело… Что за радость дарить подарки чужим людям? – голос Розы слегка дрогнул.

– Я не дарю тем, кто мне не дорог. Не могу себя заставить, особенно в Рождество, когда любое действие должно идти от сердца. Если вся эта красота для близких друзей, то у тебя, кажется, их очень много.

– Я считала их друзьями, но во многих ошиблась, сэр.

– Отложи работу и расскажи мне все, дорогая! – попросил дядя, усаживаясь рядом.

Однако Роза лишь крепче ухватилась за старую перчатку, пылко произнеся:

– Нет-нет! Я с радостью зашью! – Затем, опустив взгляд на шитье, добавила: – Я вряд ли смогу поведать, какая я стала плохая и подозрительная, глядя вам в глаза!

– Хорошо, я готов к самым страшным признаниям, ведь ты последнее время грустишь и о чем-то волнуешься – я заметил это по твоим глазам и по голосу! Неужели на дне чаши, столь сладостной поначалу, оказалась горечь?

– Да, дядя, горечь есть. Признаюсь, хоть и стыдно… Вдруг вы, как в детстве, убедите меня, что микстура не такая уж горькая и к тому же полезна!

Она замолчала на минуту, проворно штопая, а затем все девичьи беды вылились сплошным потоком.

– Дядя, половина из всех, кто со мной добр, любят не меня, а то, что я могу дать, и я ужасно несчастна, хотя раньше радовалась и гордилась тем, что нравлюсь людям. Вот бы у меня совсем не было денег – тогда я поняла бы, кто настоящий друг!

«Бедная девочка! Осознала, что не все то золото, что блестит, и иллюзии начинают рушиться», – подумал доктор, а вслух произнес с сочувственной улыбкой:

– Теперь и подарки не в радость, и Рождество испорчено?

– Нет, есть люди, в которых я ни капли не сомневаюсь! Поздравлять их приятней, чем когда-либо, потому что в каждый стежок я вкладываю душу и чувствую, что вы, тетушка Изобилия, тетушка Джесси, Фиби и мальчики будете рады любой мелочи.

Она открыла ящик, где лежали красивые аккуратные свертки, в которых были упакованы сделанные своими руками подарки. Нежно перебирая их, поправила бант из голубой ленты на увесистой коробке, и при мысли о тех, кому предназначались дары, на лице появилась улыбка.

– А эти… – Роза открыла другой ящик, небрежно и грустно вороша пестрые пакеты, – эти я подарю лишь потому, что их от меня ждут. Этим людям нужна дорогая вещь и нет дела до меня, еще и злословить за глаза будут, если дар окажется недостаточно щедрым! Чему тут радоваться, дядя?

– Действительно, нечему… Однако, возможно, ты к кому-то несправедлива, дорогая. Не позволяй зависти и эгоизму некоторых подорвать веру во всех людей. Неужели никто из подруг тебя не любит? – спросил он, читая имена на свертках.