Корона ветреных просторов

Но Барни не хотел верить тому, что слышал.

– Нет, нет. Вы нашли корону и промолчали? – голос с пренебрежительностью слился воедино с дрожью на его губах.

– Да, – ответил раскаявшийся Франк. – Пронёс от вас её за пазухой. Как вор. На этом месте теперь появилось вот это, – крупные слёзы скатились по его теперь уже опухшим щекам. – И я чувствую, что эти символы зовут кого-то. И этот кто-то уже близко.

– Бред! – изрёк со злостью Фостер и вновь принялся заводить мотор.

Мотор не поддавался. Озлобившийся парень более не хотел разговаривать с Дженсеном, ибо считал его предателем и вором или по меньшей мере больным. А Франку было очень стыдно за то, что он совершил. Бедолага, перегнувшись за борт, сплевывал в воду что-то чёрное, вытекающее слизью из припухшего рта.

Мотор всё не заводился, хотя топлива в нём хватало. Желания находиться в одной лодке с Дженсеном у Фостера не было. И он не знал, что ему делать с тем, кого в этот момент он презирал. Франку нужна была помощь, но мог ли он помочь ему? Наверное, мог, нужно было лишь завести этот чёртов мотор.

И вдруг что-то оборвало мысли Фостера. Налетел сильный ветер, словно из ниоткуда, круговоротом закружив его сломанную лодку. Флажки и вёдра разлетелись по сторонам фьорда, а напор неистовой силы не утихал. Ещё ни одна сила на Земле так не лохматила шевелюру Фостера. Ещё ни одна сила на Земле так не пугала Франка Дженсена.

«Вот оно, – подумал Барни, – то чувство беды, что томилось под моим сердцем».

В мгновение лодка остановилась, и ветер утих. Теперь по её облезшим бортам стало что-то карабкаться. То, что было невидимо для глаз, но ощущалось всей кожей.

Напуганный и трясущийся Барни, схватив багор, приблизился к забившемуся в угол Франку, задав бессмысленный вопрос:

– Что это?

Но ответа, как и ожидалось, не последовало.

Равномерно, словно под сильным давлением, нечто принялось затягивать лодку под воду. Это что-то, цепко вцепившись в борта, похихикивало над обезумевшими рыбаками.

Вода хлынула со всех концов под скрежетание зловещей сущности, и лодка начала ломаться. Хруст досок поджигал огнём тревожные мысли. Они становились острее любого ножа. И вот уже чувство страха обрисовало рядом чьё-то присутствие, невидимое, смердящее, как сотня мертвецов. Плоть, обтекающая каплями воды, была огромной. Им ничего не оставалось, как сорваться вплавь до ближайшего берега, что они и сделали, призывая хоть кого-нибудь на помощь. Но помощи не было.

Существо не соизволило наблюдать за бегством в стороне, оставив лодку на волю глубоких фьордов, оно, будто тысячью змей, устремилось к спасающимся рыбакам. Вода, пронизанная неизвестной субстанцией, бурлила всплесками и потоками.

В одно мгновение достигнув человеческих тел, нечто сцапало их, утянув клубком на самое дно.

Простираемые из воды руки, как и обезумевшие голоса, исчезли. Теперь жизнь двух рыбаков, связанных по рукам и ногам, была под вопросом.

Глава 4. Корона

Мари Дженсен, аккуратно достав из своей старой сумки металлический стетоскоп, словно что-то хрупкое и дорогое, попросила немощную Глорию Берг немного оголить грудь. Глория никогда не была ворчливой старухой и всегда делала то, что ей советовала Мари. Её пальцы расстегнули верхние пуговицы тонкой сорочки, и заботливому сострадающему взгляду приоткрылся небольшой участок потемневшей обрюзгшей кожи.

Они находились в небольшой разрисованной цветами комнате, что в вечерних сумерках пламенела закатным солнцем.

Кресло-качалка, на котором сидела Глория, слегка поскрипывало, но при всей изношенности его буковых частей было её любимым креслом.

По правую руку от мадам стоял незатейливый чёрный столик, на котором в витиеватых лакированных рамках красовались фотокарточки её близких и родных. По левую руку, на стене, висела картина неизвестного художника с изображением Эйфелевой башни в Париже, обвешанная искусственными жёлтыми нарциссами.

Старая мадам словно утопала в седине своих длинных волос, лежащих на плечах, но никогда не давала Мари их остричь. Мари более и не настаивала на этом, и единственное, зачем она приходила к мадам, – это справиться о её здоровье.

Астма одолевала её, но более того Глорию одолевали мальчишки из соседнего дома, кидавшие камушки в её окна. На этих детей она частенько жаловалась всем кому ни попадя, и только заботливая Мари сумела решить насущную проблему. Разговор с родителями хулиганов был коротким, но продуктивным.

Приложив головку стетоскопа к груди страдалицы, Мари вслушивалась в звуки её сердца. Это сердце пожилой женщины своим глубоким биением напоминало ей сердце матери, к которой она частенько прижималась в детстве. Сколько лет прошло с тех пор, как они прекратили общаться, – не сосчитать. Хотя иногда отец Мари, Альфонсо, писал ей краткие письма, в надежде вернуть дочь под своё господское крыло. Как бы сейчас сложилась её судьба, если бы она выбрала иной путь?

Послушав сердце немощной старушки, Мари принялась выслушивать её лёгкие.

– Дышите, – нежно говорила она. – Не дышите.

А Глория, смотря на неё, как заворожённый зверёк, старалась всё делать правильно.

– Небольшие шумы в лёгких, моя дорогая, – покачала головой Мари, убирая её волосы за плечи.

– Как старый, изношенный мотор, – посетовала Глория.

Она была брошена своими детьми без внимания и по-матерински всегда радовалась приходу Мари, хотя ничем не могла отплатить ей за заботу.

– Попьешь чаю, милая? – спрашивала всегда она.

И Мари не смела ей отказывать. Пусть чаепитие и сопровождали длинные памятные разговоры.

Кем была Мари Дженсен в округе? Спасительницей? Или той, что всего лишь уделяла нуждающимся своё внимание? Мнения были разными. Большинство жителей Рейне относилось к ней предвзято. Ведь она, имея только лишь образование медсестры, брала на себя слишком много обязанностей, а оказывать медицинскую помощь Мари не имела никаких прав, так как официально нигде не работала. Но те, кто пользовался её услугами медсестры, частенько платили ей, кто чем мог, и она всё чаще и чаще находилась в Рейне с ними. Порою Франк ругал её за это, но она редко прислушивалась к нему.

Новость о пропаже двух рыбаков появилась ближе к вечеру, когда обеспокоенная Клер Фостер зазвонила во все колокола. Второй, узнавшей о случившемся из числа родственников, была, конечно же, Мари, потому что Клер видела её у старушки Берг и в первую очередь беспокойной тенью устремилась туда.

Чуть позже на перешейке местные рыбаки наткнулись на пропавшую моторную лодку, заполненную на четверть почерневшей водой. Её надломленные борта, будто надкусанные кем-то, приоткрыли жуткую картину случившегося. По одной из версий, озвученной пьяницей Карлом, причиной таких следов могла быть чья-то зубастая пасть. Он припомнил стаю касаток, что видел давеча у северного фьорда, и слухи, словно тени, расползлись сами собой. Теперь уже мысли каждого болтливого сумасброда обрастали неутешительными домыслами. Они завеяли смертью ещё сильней, когда отбуксированную покорёженную лодку увидели остальные жители Рейне. Это всё, что им удалось отыскать. Барни Фостера, как и Франка Дженсена, никто найти не мог. Ни тел, ни прочих обстоятельств их исчезновения, кроме того, что они отправились проверить сети, не было. И эта прискорбная новость разлетелась по округе молниеносно, а потом уже обрушилась неподъёмным грузом и на плечи Сэл.

Отведя младшеньких в спальню, она решила таким образом защитить их от громогласной молвы, обрастающей чудовищным слухами. Ведь пока никто толком ничего не знал.

– Эми? Займи брата, – попросила она сестру и, захлопнув дверь комнаты, выбежала из дома.

Девушка не могла избавиться от нервной дрожи, охватившей её бледные пальцы, как и от зудящей сдавленности в области груди. Матери не было, и она не знала, известно ли ей хоть что-нибудь о пропаже отца.

О произошедшем Сэл узнала от мальчишки, что пробегал мимо их дома, и своим встревоженным видом наверняка напугала его. Но он говорил правду, он не мог такое придумать.

Она забыла совсем обо всём, кроме этого ужаса, пришедшего непрошеным гостем к ней на порог, даже о том чёрном пакете, отнятом встревоженным отцом прямо из её рук. Лишь тревога пульсом билась в набухших висках, да так, что подкашивались ноги.

Первым делом напуганной ланью Сэл побежала вдоль берега, пытаясь увидеть в воде хоть что-то необычное. Возможно, они ранены, и им нужна помощь, или же, при самом пугающем стечении обстоятельств, их утопленные тела унесло подводным течением в море. Она старалась не думать о таких ужасных вещах, но они, словно пули, пробивались в её пульсирующее сознание.

«Боже, как только придёт ночь, поиски прекратятся, – думала девушка, и слёзы сами собой накатывались на её покрасневшие глаза. – Он ушёл рано, даже не позавтракал», – выла она, крича во весь голос: – Отец!

Но ответа не было. Ни молитвы, ни долгие поиски не могли вернуть ей родного человека. Бог был степенным и слепым.

Она выбилась из сил, и ей ничего не оставалось, как вернуться домой, к недоумевающим Эми и Генри.

– Они одни и наверняка напуганы, – тревожилась она. Но только часть этого предположения оказалась верной.

Мать, вернувшись раньше неё, не стала утаивать от детей новость об исчезновении их отца. Они вместе с ней, в один голос, выли белугами, обнявшись на просевшем диване. А Сэл, застыв в проёме бледной молью, созерцала всё это и не могла пошевелиться.

– Он жив. Он жив, – твердила она. – Успокойтесь! Ведь не ясно ничего!

Но Мари почему-то была непоколебимо уверена в смерти своего мужа. Она не могла успокоить себя, а детей тем более.

Где-то там, на окраине деревушки, разрывалась в слезах и Клер Фостер, и она, наверняка, была совсем одна.