Кровавая пыль дорог

– Вот смотри, Людота, вроде бы травинка примята, а смочит её дождик или по утру роса, и смотришь, а она уже опять поднялась. Как травинка, помятая ногой человека или копытом животного, поднимается потом вверх, как цветок, лепестки которого вечером закрываются, а с восходом опять раскрываются, и он наполняется красками и запахом и опять смотрит на солнце, так и человек должен не унывать, преодолеть все трудности и жить, жить для близких и чужих, жить для других, во имя других.

Прошло немало времени, прежде чем Людота поднял голову, посмотрел на Деяна и Станяту и молвил:

– Ну что же, значит будем жить дальше.

Глава 4

(738 г. от Р.Х.)

Деян торопливо шёл по узким улочкам. Он был одет, как и все жители города: в халат поверх длинной белой рубахи прямого покроя и в штанах длиной почти до щиколоток. Загорелый, с надетой на голову чалмой, он мало чем от них отличался. И только выбивающиеся из-под чалмы выцветшие до белизны русые волосы могли выдать в нём чужестранца.

Высокие дома, сложенные из глиняных кирпичей, смешанных с соломой и высушенных на солнце, примыкали друг к другу и образовывали приятную тень в этой невыносимой жаре.

Деян торопился. Его босые ноги быстро переступали по вымощенным камнем улочкам. Он только старался не наступить случайно в дерьмо, которое иногда попадалось. Когда на улице никого не было, он переходил на лёгкий бег. Спешить стоило не только потому, что им было запрещено покидать территорию, отведённую им для работы и проживания в доме Баруха, но и потому, что сегодня должен к ним прийти сам Барух, и Деян должен быть в кузне. В руках, стараясь не уронить, как драгоценную ношу, он нёс узелок, в котором была мука, кусок мяса, немного овощей и крупа. Отдельно в кармане халата лежал сладкий гостинец для Станяты. Здесь его называют рахат-лукум. Всё это он купил от продажи ножей, которые втайне от Баруха они сковали с Людотой. Ещё у него осталось несколько серебряных монет, которые он завязал в тряпку и спрятал под чалму.

Деян спешил. Сегодня они с Людотой должны отдать Баруху двадцать восьмой меч из восьмидесяти, после изготовления которых Барух обещал отпустить их на волю. Они долго спорили с Барухом по количеству мечей, которые они должны были сковать, но под конец сошлись на восьмидесяти, а не на сотне мечей. Правда, Барух выразил свое неудовольствие, когда Людота начал делать мечи гораздо быстрее, чем ожидал Барух. Это неудовольствие, а скорее жадность и жалость об упущенной выгоде, которая могла бы быть, закончилось тем, что Барух резко урезал выдачу продуктов, так что Людоте и Деяну пришлось изловчиться и втайне от Баруха ковать ещё различные изделия на продажу, чтобы как-то прокормиться. А с учетом того, что им ещё приходилось ковать наконечники копий по просьбе Богуша, впроголодь им было бы не прожить.

Деян подходил к задней стороне дома Баруха, ограждённого со всех сторон глиняным, как и все строения, забором. В этом месте к нему примыкала с плоской крышей лачуга, которую они перегородили и приспособили одну часть под кузню, а другую – поменьше, себе под жильё. Ночью, спасаясь от жары, они часто спали на этой плоской крыше, хоть чуть-чуть обдуваемой ветерком. А Станята вообще чуть ли не целый день проводил на крыше, с которой было видно и сад у соседей, с растущими там деревьями, цветами и кустами, и вся улица, с проходящими по ней людьми, и задний вход в дом Баруха, откуда он мог прийти к ним, и снующих по своим делам его слуг и рабов.

Деян издали увидел сидящего на крыше Станяту. Передав ему узелок с едой, он перемахнул через забор.

– Скорей, Деян, скоро он придет, – Станята никак по-другому не называл Баруха, только «он».

Деян мимоходом сунул гостинец в руки Станяты, забежал в кузню и прошмыгнул в каморку, где быстро сбросил с себя халат, рубаху и на голое тело набросил кожаный фартук. Людота мехом нагнетал воздух в горн, вокруг которого были наложены камни.

– Ну что, Деян?

– Нашёл покупателя, еду купил.

– А что невесел?

– Богуш сказал, что Драговист умер.

Людота нахмурился. Эта весть огорчила. Зачем теперь делать оружие, если не стало воеводы Драговиста, с которым все связывали надежды на спасение.

– Ещё он сказал, что пока подождите с оружием, так как прятать негде.

С крыши спрыгнул Станята:

– Он идёт, и ещё один с ним, пузатый такой.

– Деян, а ну-ка подбрось углей в горн, – Людота энергичнее начал качать мехами, после чего огонь ярче загорелся, и в кузнице стало ещё жарче.

К кузнице подошёл Барух с таким важным на вид арабом, что Людота усмехнулся, вспомнив, как его назвал Станята. Действительно, живот у араба сильно выпирал вперёд, а шеи вообще не было видно: плечи и сразу голова. И казалось, голова вообще не могла поворачиваться в отсутствии шеи, если ему нужно было посмотреть в сторону, то поворачивалось всё туловище, и от этого казалось, что владетель такого живота надменно смотрит на окружающий мир.

Барух, видя ярко пышащий огнём горн, и чувствуя уже на подходе к кузнице его жар, остановился, не доходя до кузницы, и крикнул:

– Людота, выноси меч! Почтенный Ясир бен Джазим Багдади желает его посмотреть и купить.

Людота перестал орудовать мехами, подмигнул Станяте, на что Станята улыбнулся, и вынес Баруху меч, выкованный им.

Барух принял его двумя руками и повернулся к покупателю:

– Взгляни на это чудо!

Араб с проворством, которое от него не ожидали вследствие дородности тела, взял меч, положил себе на голову и пригнул к ушам за оба конца, а затем отпустил, – меч вернулся в прежнее состояние. Затем он взглянул на клинок: по нему шел волнистый узор из сплошных изогнутых линий.

Людота положил на деревянный чурбан толстый гвоздь и знаком предложил арабу перерубить его. Ясир взмахнул мечом и рубанул по гвоздю. Гвоздь разлетелся на две половинки. Араб начал разглядывать клинок, но нигде не заметил вмятин. Под конец он достал свой меч и с размаху ударил им по мечу Людоты. На мече Ясира бен Джазима Багдади остались зазубрины. В знак восхищения он зацокал.

Барух взял у него меч, повернул его лезвием вверх, достал шелковый платок и легким движением набросил платок на клинок. После соприкосновения с лезвием на землю упали две половинки платка.

– Я покупаю его. Сколько за него возьмешь, Барух?

– Ну, ты же знаешь, уважаемый Ясир бен Джазим Багдади, что такой меч стоит столько золота, сколько весит сам.

Ясир чуть подумал и согласился:

– Он того стоит.

Деян, услышав это, очень удивился и, чтобы Барух не узнал, что он понимает их разговор, быстро отвернулся.

– Но я хочу, – продолжил Ясир, – чтобы на мече была надпись: «Я владетель мира».

– О-о, это замечательно, – залебезил Барух, – но только что подумает халиф, если узнает, что у тебя есть меч с такой надписью. Не лучше ли будет, если написать: «Во имя Бога благого и милосердного!», или, например, «Владетель прославится».

– Да, ты опять прав, пусть будет «Владетель прославится». Когда мне можно будет забрать меч?

– Деян, за сколько дней ты на мече сделаешь надпись «Владетель прославится»?

– По-славянски или на его языке?

– Конечно на его.

– Дней за десять можно… Ты только напиши на пергаменте, что надо написать, а я сделаю.

– Сделай за пять, ладно за шесть дней, и не днём более. Сделаешь, – принесу баранины, – Барух повел гостя прочь от кузницы.

– Уважаемый Ясир бен Джазим Багдади, ты можешь забрать свой меч через шесть дней. Позволь получить задаток.

Ясир молча кивнул и передал Баруху мешочек с серебряными монетами. Барух подкинул на ладони мешочек и оценил его вес. Он смотрел в спину уходящего Ясира и улыбался. У него была причина радоваться. Меч Людоты, который он подобрал при его пленении, уже окупил перстень, подаренный Саадет ибн Юсуфу, и принёс ему прибыль. А все двадцать семь мечей, реализованных ранее, уже принесли Баруху значительную сумму, которая состояла из арабских серебряных дирхемов и золотых ромейских солидов.

Деян проводил взглядом ушедших Баруха и Ясира и вздохнул:

– Хороший меч. Жалко отдавать такой в руки недругов.

– Не жалей, братко, – засмеялся Людота. – Да, меч красивый, и рубит хорошо. А я такой меч только на стену для красоты повесил бы. Сколько ты со мной работаешь, а до конца не осознал, что при таком способе ковки такой меч ничего не боится, кроме холода. А на морозе он ломаться будет. Представляешь, если опять они к нам сунуться… А так, пускай между собой воюют.

Станята, услышав такое, даже взвизгнул от восторга.