Тайная тетрадь

Незадолго до совершеннолетия младших сыновей дядя Бисав заболел и скоропостижно скончался. Остались его едкие фразы, его шутки и разные весёлые истории из жизни. Осталась и память о нём как о человеке чести, достойном и благородном человеке. К чему я это всё рассказываю? Сегодня сидел в приморском кафе с городскими друзьями. У одного из них зазвонил телефон, судя по всему, звонила жена. Он вышел, чтоб поговорить, и не вернулся за стол. Другой, что планировал с нами посидеть, передумал, сказал, что пойдёт прогуляться у моря и оттуда прямиком домой. У него недавно родился второй сын, и он себя считает многодетным отцом. Остался Махач Магомедов и я. Тут позвонили и Махачу.

– Я в городе… температура??? Сколько? Ты ему лекарство давала? Иду, бегу… Щас… Через 20 минут буду…

– Что-то срочное? Что там случилось? – спрашиваю я.

– У сына температура, сейчас самый кризисный возраст, нельзя без внимания оставить, зубы прорезаются, ему скоро два года…

– Что прорезается???

– Зубы… у мальчика зубы…?– говорит он мне, задыхаясь. Вроде бы мужик, аварец, чародинец, как он себя там ещё называет… викинг…

– У всех зубы, у жены зубы, у сына прорезаются зубы, вот у тебя, у этого, который убежал из компании, и у третьего, многодетного, который пошёл подышать на море, нет этих зубов, зубов вам не хватает, это главная проблема наших дней. Иди, а то могут домой не пустить, жалкий человек,?– сказал я и дальше молча наблюдал за дрожащим силуэтом, что метался в поисках такси, чуть не угодив под машину.

Я направился по ночному парку к себе домой. «Как всё меняется, куда мы идём, к чему мы придём?», – размышлял я по дороге. Это, наверное, городская культура, а я отсталый человек, пришлый, горец. Они все культурные, скорее, окультуренные жёнами, разница в том, что те сыновья, которых хотел отец выпустить на Белорусском вокзале, жизнь отдадут за отца, за Родину, за идею. А отдадут ли её наши дети, у которых «прорезаются» зубы? Это большой и сложный вопрос, на который у меня нет ответа. А у вас?

Гвеш къачарал (плохо одетые)

и гьенгеруял (хромающие) древнего Джурмута

В длинные зимние ночи в горах Джурмута люди от безделья и тоски придумали себе такое развлечение как гвеш къачарал (в дословном переводе – плохо одетые). В разных сёлах этот ритуал проходит по-разному. Если у нас они ходят зимой по домам, в селениях Камилух и Генеколоб, говорят, развлекают публику во время свадьбы. Они в масках и в своей особой одежде приходят во время танца жениха и невесты. Там и зовут их иначе – гьенгеруял, то есть «хромающие».

– Не думаю, что есть там какой-то глубинный смысл, скорее, от скуки это всё…?– говорю я отцу, надеясь вытянуть из него очередную историю.

– Просто так ничего не происходит. Если в том или ином ритуале не было бы смысла, он из поколения в поколение не передавался бы. Значит, есть там какой-то скрытый смысл, который нам непонятен. Это для этнографов и историков. Они были и у нас, в наших сёлах тоже выходили гвеш къачарал на танец жениха с невестой. Позже бросили эту традицию, а в Камилухе сохранилась,?– говорит отец и тут же продолжает:  – Ты был на свадьбе в Камилухе или в Генеколобе?

– В Камилухе был один раз. Видел, «гардан чI вай» (отрубание шеи) называется ритуал.

Эта картина меня унесла на несколько веков в древность. Гремел барабан, выла зурна, со стороны жениха вышел здоровяк с тушей огромного барана на плечах и под ритуальную музыку преподнёс этот дар представителям невесты. Самый ловкий и умелый джигит со стороны невесты должен был одним ударом кинжала перерубить позвоночник так, чтобы голова от туши отделилась.

Проходит это всё под музыку, долгий и довольно-таки нервный для обеих сторон ритуал – игра, пока ударит юноша кинжалом, идёт борьба нервов. Малейшая оплошность, и шея туши может быть отрублена или, наоборот, не до конца отрубят. Хотя никто из камилухцев мне не смог объяснить, почему плохо становится в случае неудачи от этого на вид забавного и безобидного ритуала.

Задача бьющего – поймать момент и одним махом отрубить, задача держащего – не дать отрубить, во время удара резко опустить или перенести в сторону тушу и ослабить удар. Если отрубят, то это очень болезненно воспринимает сторона жениха, это бросает тень на его тухум. А сторона, которая отрубит шею барана, как выигравшая, имеет почёт. Им должны оказывать уважение, выполнять все их капризы во время свадьбы.

На свадьбе, где я присутствовал, невеста была из Тляраты, они впервые видели такой адат, и представитель невесты не имел опыта, чтоб отрубить одним махом.

Камилухцы выиграли, и все выскочили с тушей по кругу танцевать. Это была такая завораживающая картина. Лунная ночь, большие почерневшие от дыма вековые кастрюли, куда целиком бросают целого барана, под ними костры, варёное мясо, на которое умелый цIивур (шеф-повар) насыпает соли и преподносит к столам.

Недалеко от костра зурна, барабан, рослые, высокие джигиты и стройные девочки танцевали свой древний танец, который нигде в мире не увидите, кроме как в древнем Джурмуте. Я шёл со свадьбы по узким улицам древнего аула. Яркая лунная ночь, почти как солнце, освещала часть узких улиц, другая сторона, куда не попадал лунный свет, была во мраке. Камилух находится на месте слияния двух рек. Шум реки, музыка плачущей зурны под такт бьющего барабана образовали своего рода оркестр природы и жизни. Всё было красиво и гармонично.

Я всё думал и думал над ритуалом «гардан чIвай» (отрубание шеи). Что же это может быть? Кто это всё придумал и для чего? Почему проигравшая сторона так болезненно это воспринимает? Много вопросов осталось.

– Довольно-таки рискованное дело это. Особенно когда народ выпивший. Беспорядочная толкотня, в середине человек с кинжалом. Были случаи, когда кинжал попадал в ногу или руку того, кто держит тушу,?– говорит отец.

– Что же это может быть, смысл какой? – спрашиваю я, чтобы получить хоть какое-то объяснение.

– Предположим, если сторона жениха преподносит козла или здорового барана, шею которого одним махом не отрубят, это демонстрирует материальный достаток, богатство рода, куда идёт невеста. Если сторона невесты отрубила шею барана, это тоже своего рода демонстрация силы, доблести и достоинства её рода.

– Скажем, мы тоже непростые, уважьте нашу девочку. Я примерно так понимаю, может быть, и другой смысл,?– говорит отец.

«Всё может быть,?– думаю я,?– может и не быть этого, не исключено, что там заложен совершенно иной смысл».

Вернёмся к нашим гвеш къачарал (плохо одетые) и гьенгеруял (кривоходящие).

Скажем, что это чисто развлечение. Смысл-то хоть какой должен быть? В нижней части Джурмута гвеш къачарал приходят зимой в гости без спросу. Обычно их бывает одна пара – мужчина и женщина, их сопровождает группа молодых людей. Гвеш къачарал заходят в дом и начинают развлекать собравшихся и хозяев дома.

Они танцуют, делают жестами разного рода смешные вещи, жена гвеш къачарал начинает бить мужа своего. Это тоже для горцев смешно, хотя в наше цивилизованное время такое вполне может быть, и сегодня такой ритуал уже не покажется смешным. Они не разговаривают, всё жестами, иначе голос выдаст, кто за маской. Хозяин дома, чтобы избавиться от непрошеных гостей, даёт сушёное мясо, бутылку водки или ещё что-нибудь. После подарка они делают заключительный танец и уходят.

На следующее утро на годекане, дома, везде обсуждают ночные приключения гвеш къачарал, и встаёт главный и любопытный для всех вопрос: кто играл под маской в ту ночь? Наиболее успешным считается тот актёр, которого никто не разгадал.

У камилухцев гьенгеруял (кривоходящие в масках) появляются на свадьбе во время выхода жениха и невесты. Если кто-нибудь бросит на невесту купюру малой стоимости, например, 50 рублей, они высмеивают его жадность.

Держит одну сторону купюры на земле один гьенгеру, другую сторону оторвать от земли пытается другой. Он не может, знаками просит джамаат прийти на помощь, обращается к тому, кто бросил, чтобы пришёл на помощь поднять такую тяжёлую и большую купюру. Тут ритуал уже приобретает определённый смысл. Высмеивают жадность.

Это всё вообще не изучено. Вместе с тем древние аулы Нагорного Дагестана опустошаются, идёт массовое переселение на равнину, в города. Всё ассимилируется, выросло целое поколение горцев, которое не то что не видело эти истории, ритуалы и образ жизни, но и не слышало об этом, ибо предки его тоже не слышали. Растёт второе поколение городских горцев.

Мы с отцом на берегу Каспия в Махачкале скучаем по горам, по аулу и периодически возвращаемся туда разговорами. Воспоминания, ностальгия, рассказы о жизни и быте в горах, отец вспоминает всю свою жизнь, которую прожил там, я о детство своё. Периодически в наш разговор влезает мой 12?летний сын и задаёт вопросы, которые сложно ему объяснить. Не объясняю, сложно словами, да и не хочется…

Приключения горских мальчиков в Цоре

Было лето 1984 года. Меня, ученика четвёртого класса, отец повёз в районный центр Тлярата. Такой своего рода подарок от отца аульскому мальчику за успехи в учёбе. В таких суровых нравах нас воспитывали, не то что «нынешнее племя». Мы шагали по базарчику, навстречу шли люди и здоровались с отцом. Видно, тут отца хорошо знали, уважали и любили.

Подошёл к нам человек солидных лет, поздоровался и с большим вниманием стал слушать беседу отца с одним из его знакомых. Отец прервал разговор, меня слегка потянул за волосы и сказал этому мужчине:

– Асадула, ты видишь вот этого лохматого волчонка? Постриги его и верни к цивилизации, а то он совсем оброс.

Тот посмотрел на меня с лёгким прищуром и с улыбкой:

– Тоже мне волк, видал я много таких волков, следуй за мной,?– и направился к будке над речкой. Подстриг, продул колючие волосинки из-под рубахи, шлёпнул слегка по затылку и отпустил. Когда я начал вытаскивать помятые рубли из кармана, взял их из моих рук и вложил обратно в карман, добавив:

– Иди!!! Ты же волчонок, а волки не платят.

Я в недоумении вышел, даже забыв поблагодарить, и направился на поиски отца.

На следующее лето отец со своим другом готовились поехать в Белоканы на лошадях. За пару дней до этого они купили отару барашек, чтобы продать в Белоканах и Лагодехи. Гнать овец через большой Кавказский хребет – дело нелёгкое, и они решили на помощь взять меня и ещё одного десятилетнего молодца по имени Ибрагим. Отец оставил коня на перевале и поехал на машине в Цор, а своего друга и нас отправил пешком через перевал вместе с отарой. С Большого хребта вниз был крутой спуск, извилистые тонкие тропинки ведут в густые леса Джаро-Белоканов.

Весь день мы шли по лесу. Кругом полумрак из-за густого ряда деревьев. Щебет лесных птиц, размеренный топот впереди идущего коня и мелкий топоток отары сливались в единый слаженный оркестр. Когда спустились на равнину, уже стемнело. Во рту у меня пересохло, живот подводило от голода, ноги ныли, умоляя об отдыхе, а конца дороге всё не было, шли и шли мы за стадом. В ночной мгле был еле различим силуэт идущего впереди дяди Магомы, за ним тонкой белой ниточкой тянулась отара овец.

В какой-то момент раздался душераздирающий то ли крик, то ли вой, то ли стон, и мы встали как вкопанные. От страха я буквально прирос к земле, перед глазами всплыли ужасные картины из страшилок детства. В горах много рассказывали о встречах людей с кавтаром в лесах Цора, и истории эти редко заканчивались хорошо.

Ибрагим молчал, я несколько раз потёр уши, не послышалось ли мне. По его виду чувствовал, что не послышалось, и мы оба боялись спросить, что же это было. Мы пошли дальше. Через час с небольшим замелькали огоньки. Навстречу вышел молодой человек из Белокан и повёл нас к кунакам. В Белоканах была совсем иная жизнь, ничуть не похожая на аульскую. Маленький провинциальный городок у подножья горы, утопающий в зелени. Мягкий субтропический климат и много солнца. Много фруктов и овощей, растущих в каждом огороде, маленькие изумрудные и, главное, безопасные речушки, спустившиеся со снежных вершин, что белоканцы называют на свой лад булахом. Опьяняющий аромат цветущих роз, виноградные лозы и уютные навесы, а под ними – топчаны, чайные самовары, мангалы для шашлыка, тандыры для хлеба почти в каждом дворе, и приветливые гостеприимные кунаки. После трапезы мы, как подкошенные, свалились в постель и заснули мертвецким сном…

Крики, хохот и шум во дворе разбудили меня утром.

– Ле, Назирав!!! Люди!!! Есть тут кто??? – кричал дядя Магома, или Сер МухIама, как называли его в Джурмуте.

– У вас, падарал, кушать не бывает что ли? Налейте сто грамм, разожгите костёр, подайте кушать, что вы за народ, чёрт побери…

Борода придавала Магоме сходство с Емельяном Пугачёвым, а вот пышные усы и густая шевелюра отсылали к фотографиям молодого Иосифа Джугашвили после ссылки. У него всегда бывали дорогие красивые кони-иноходцы. Он пил чачу и не пьянел, сколько бы ни пил. Иногда во время дружеского застолья брал пандур и, аккомпанируя себе, пел старинные песни. Пел и шуточные, когда компания пьянела.