Принцесса поневоле

– Анжелика, я с тобой несогласен. – раздалось в микрофон из третьего зала.– Если ты не любишь, это ещё не значит, что плохая музыка. Под неё так классно отрываться. Ваще ничего так не убаюкивает. Ничё не понимаешь, только эта группа. Я её могу часами слушать. Я, конечно, музыке не учился, но ты зря… Я, знаешь, какой потом добрый становлюсь. Даже уроки иногда делаю…

Эта неожиданная исповедь рассмешила окружающих.

– Хорошо, пусть будет так, – сказала Анжелика миролюбиво,– хотя у меня другая точка зрения на этот набор звуков. Но давай сравним группу «Земляне» и  Kiss. Ведь абсолютно разное направление. У «Землян» есть проблема. Они до нас пытаются достучаться, рассказать о том, что чувствуют, а Kiss?

– А я английский не знаю. Поэтому мне всё равно, о чём они поют, хоть просто ля–ля–ля– раздалось снова из третьего зала. – главное, что заводит… Ну да, «Земляне» тоже хорошо, только, Kiss– баще…

– Ладно, о вкусах не спорят. – вмешался кто-то из взрослых. – Я вот что хочу понять, ты сказала, что музыка– это вечность. Как это понять?  Как уже сказали, что наш мир материален. А музыка, это мгновенье. Мы услышали звук, и его уже нет…

– А вы когда–нибудь слышали орган. Вот он звучит в старом костёле. И кажется, что столетия замерли. Что не было ничего между прошлым и будущим, есть только эти звуки. Они… Это сложно сказать. Они волнуют и тревожат. Нас не будет, а музыка останется. И тот же ветер будет шелестеть листьями. И морской прибой перебирать гальку. Будут таять сосульки, и чирикать воробьи. Нас не будет, а звуки будут жить…

– Значит, вечность – это звук. – не унимался оппонент. – А звук боли… Ты крикнул, и его уже нет. Но ведь это тоже звук.

– Нет, вечность – это значит созвучие. Это не только созвучие в звуках, но и в делах и событиях. Например, подвиг Зои Космодемьянской – это суровое, жёсткое созвучие. Её нет, мы голоса её не знаем, но я думаю, если попадём на то место, где она погибла, услышим шум деревьев и всё увидим своими глазами. И эту память нам вернут звуками. Как звонок первого сентября. Сколько бы времени ни прошло, но когда мы его слышим, мы всегда вспоминаем этот день. Разве не так. Созвучие – это сама жизнь.

– Но жизнь – это вита, а созвучие – это симфония. – возразил кто–то.

– Я знаю, что с латыни это так переводиться. Но не всегда надо переводить дословно. Или вы несогласны? Вот пройдёт неделя, вы услышите Kiss и вспомните наш сегодняшний спор.

– Во, классно, урок физики, закон Ома, звучит Kiss, закон Ньютона– звучит Чайковский. Главное, потом музыку не перепутать, и всё о'кей будет. – ответил тот же голос, и все засмеялись.

Время незаметно приближалось к восьми вечера, то есть к дискотеке. В микрофон раздался голос Артура: «Прошу всех внимания. Вы не будете возражать, если мы сделаем перерыв и откроем танцевальную часть вечера? Возражающих нет…».

Римадзе увидел, как Анжелика поднялась и направилась в сторону выхода. Она была недалеко от него, когда к ней подошёл Артур и пригласил на танец. Его примеру последовали остальные.

Под негромкие и приятные звуки песни Тото Кутуньо медленно двигались пары. Всё было как в замедленном кино. Римадзе с какой–то непонятной грустью наблюдал за Анжеликой и Артуром. Анжелика, нескладная девочка, уже подающая надежду в будущем превратиться в знающую себе цену девушку. Лишь быстрые огоньки мерцали на потолке.

Всё закончилось около одиннадцати часов. Но, расходившиеся не прекращали что-то обсуждать, спорить, соглашаться и не соглашаться. Римадзе вышел один из первых, чтобы не упустить Анжелику. Выход из кафе был только один. Но… Увы. Она, как всегда, успела скрыться до окончания вечера.

Ноябрь 8. Федот да не тот

Вот уже почти две недели, как группа Высоцкого не встречалась с Анжеликой. Спартак Палладович несколько раз звонил в школу, чтобы узнать, на месте ли Анжела. Но каждый раз Лариса Анатольевна просила её не трогать.

– Вы понимаете, она учится. Она сдаёт зачёты не только за восьмой класс, но и по некоторым предметам за девятый и десятый. Она хочет попытаться окончить школу экстерном. Я её прекрасно понимаю. Она очень талантлива. Так оставьте её в покое. У неё нет ни одного прогула…– в очередной раз по телефону она отчитывается перед Римадзе.

Из Москвы пришло одобрение на время не трогать ни армейцев, ни свободцев, а просто понаблюдать за тем, как будет развиваться обстановка. И ещё с грифом «Особо секретно» поступило сообщение, что в СССР в начале следующего года, вероятно даже уже в январе-феврале, ожидается приезд кого-то из членов королевской семьи Анастаса. Вроде как там недовольны работой штабов: время идёт, а принцесса так и не доставлена в королевство. Судя по всему, представители Анастаса хотели посетить ряд городов Сибири и Дальнего Востока.

Группа Высоцкого тем временем не сидела без дела. Они постоянно что-то запрашивали, сравнивали, анализировали, изучали. К ним поступала информация, и они то и дело занимались её «просеиванием». Группа наблюдения за Анжеликой никаких новых сведений не приносила: после школы она на армейской машине ехала в штаб, а оттуда в шесть вечера– опять-таки на машине возвращалась домой, откуда не выходила до шести утра, не считая вечерней прогулки с Джекки. Что она делала в штабе – оставалось загадкой. У свободцев тоже наступило затишье.

Господин Трегир вместе со своим адъютантом отбыли в Анастас на неопределённое время. Потом, из достоверных источников стало известно, что они должны были проехать по штабам своей армии на территории Средней Азии, но перед этим съездить на Африканский континент, где обстановка по-прежнему оставалась неспокойной.

Спартак Палладович, надев на себя всю самую тёплую одежду, которая имелась у него, стоял на автобусной остановке и думал, куда бы податься. Лысков на пару дней на праздники улетел в Москву. Римадзе тоже было хотел, тем более что из дома поступило радостное известие, что его супруга Лена ждёт девочку. Когда он уезжал, то знал, что она забеременела. Но московское руководство вызвало Лыскова. Римадзе было велено оставаться на месте и контролировать ситуацию. Римадзе печально посмотрел на приближающийся автобус. Сквозь замёрзшие окна не было видно, много ли в нём народу. Мороз пробрался под лёгкое пальто, и Римадзе решил всё-таки съездить в магазин, чтобы купить «тулупчик». Зима обещала быть студёной и явно не московской. Да и не мешало бы приобрести унты. Его усы заиндевели. Он залез в автобус, нагретый до невозможности, и тут же вспотел. «Да, так и простыть немудрено». Хотя было ещё четыре часа дня, но за окном уже сгущались сумерки. Занятый своими мыслями, он не заметил, как доехал до конечной остановки.

– Мужчина, приехали, – окликнула его кондуктор.– Мы поехали на заправку. Выходите.

Римадзе вышел из автобуса. «Куда идти? Зачем?» – он с грустью огляделся. Впереди стоял стрелковый тир. Влево уходил посёлок двухквартирных бараков с гордым названием «коттеджи». За спиной оставалась заправочная станция, безлюдная дорога, мост, стадион и лишь потом – начинался центр города. В другую сторону – дорога убегала на сопку, за кладбище, и потом терялась среди безлюдной тайги. Сумерки сгущались. Возвращаться пешком по тёмной дороге не хотелось. А когда подойдёт следующий автобус – непонятно, да и становилось всё холоднее. Он увидел, как из посёлка выехала какая-то машина и двигалась в его направлении. «Может, довезут меня до города» – решил он и поднял руку.

– Спартак Палладович, добрый день. Вы к Геббер? – из окна чёрной «Волги» выглянуло веснушчатое лицо Змеенко.

Алексей Змеенко являлся рабочим человеком в прямом смысле этого слова. Ему уже исполнилось восемнадцать, и он собирался в армию с весенним призывом. В МДЮСа он попал совсем мальчишкой, и притом совершенно случайно. Когда двенадцатилетнего Лешку привели в отделение милиции за разбитые на улице фонари, его выручили двое парней, поручившись за испуганного мальчишку. Эти ребята были на хорошем счету и числились примерными ОКОДовцами. На следующий день они встретились с Лёшкой, и, узнав, что он не ходит ни в какую секцию и после школы просто–напросто бездельничает, но грезит машинами, привели в армию. Лешка несколько дней тусовался с безразличным видом: «Знаем, мол, мы ваши методы воспитания. Не на такого напали…» Но один раз его то ли случайно, то ли это было подстроено, оставили около машины с открытым капотом. Какая-то там была поломка, Лёшка, подождал-подождал, да и полез разбираться в моторе. Вскоре машина заурчала, а парень довольный вытер маслеными руками лицо.

– На вот тебе, тряпку, а то весь в мазуте. – К Лёшке подошёл парень в рабочем комбинезоне, которого звали Миша. – А здорово у тебя получилось. Я второй день с ней вожусь. А ты, смотри-ка, сразу.

– Да это так, пустяк, – небрежно произнёс Лёшка, а сам зарделся от похвалы.

Так он и остался в армии. С собой он привёл ещё своих друзей. С Мишей они с тех пор сдружились. За золотые руки в штабе Мишу называли «Уста»

. После 8 класса Лёшка, как некогда и Миша, дальше в школе учиться не захотел, к великому огорчению родителей, а пошёл в техникум на автослесаря. Он заканчивал техникум с красным дипломом. В МДЮСа он решил остаться до конца, и сейчас, когда перешёл в наставники, передавал свои знания таким же мальчишкам, которым был некогда сам. Он носил полковничьи погоны и числился инструктором, несмотря на то что по большей части, выполнял роль водителя. Лёшка ничего не умел делать плохо. Вот и водителем он стал отменным. Он научился поднимать машину на два колёса, брать препятствия, участвовать в гонках. Армейская жизнь давала ему возможность «быть всегда на ходу».

– Садитесь, я как раз в штаб еду. Подвезу вас, – Лёшка открыл переднюю дверь.

Спартак Палладович не спеша, стараясь не показать, что он продрог до костей, сел в машину. Тонированные задние стёкла не давали рассмотреть, кто же был на заднем сидении.

– Да, одеты вы не по сезону. – посочувствовал Лёшка. Он относился к Римадзе как к старому знакомому, ведь именно он возил его по городу в тот самый злополучный день. – Ну и как ваши дела? Анжелика не зашугала? А то она это может…

– Да нет, у нас с ней прекрасные отношения. – ответил Римадзе, обдумывая, под каким предлогом обернуться назад.

Алексей заметил, что Римадзе то пытается в зеркало заднего вида рассмотреть, то через плечо назад поглядывает:

– Да, вы не беспокойтесь. Анжелы в машине нет.

– Да. Анжелика большая среди Вас шишка. Она же, если мне не изменяет память этот, ну, как там его…– Спартак Палладович решил идти ва–банк.

– Вы имеете в виду консультант?

– Да нет, я имею в виду погоны…

– А погоны… Ну так это я не знаю. В прошлом она была генералом. Но потом что-то произошло, и она очень тихо сошла со своего поста. А вот кому передала власть – не знаю. Официальные выборы у нас по весне будут, а пока, вероятно, и.о. Но кто…

– Как это ты не знаешь, кто у вас генерал? – удивился Римадзе. Он представил, что было бы, если бы он не знал своё руководство.

– Нет, а зачем мне это? Я от генералов не завишу. Есть Генеральный штаб, который составляет план. Я личный водитель Анжелики. Распоряжаться мною никто не имеет права. Только с её разрешения.

Вдруг сзади раздалась какая–то речь.

– Непереводимый Анастасийский фольклор. – пояснил Алексей, а после добавил: – закройте ему рот.

Спартак Палладович обернулся. На заднем сидении сидел Геннадий Стишенок – Лёшки друг. В МДЮСа его привёл Лёшка. Гене больше нравилось драться, чем капаться в железяках. Его взяли в так называемую «группу захвата». Он должен был принимать удар на себя при столкновениях со свободцами. Иногда ему отводилась роль телохранителя кого-нибудь из штабистов. Но чаще всего обязанность у него была достаточно несложная – провожать Анжелику. Внешность «вечного драчуна» говорила сама за себя: крепко сбитый с перебитым носом, практически без шеи, широкоплечий с могучими бицепсами, которыми он любил поиграть. Рядом с Геннадием сидел худощавый бледнолицый парень аристократической наружности. Пепельные волосы уложены в модной причёске. Зелёные глаза прикрыты дымкой длинных слегка загнутых вверх ресниц. На покрытых лёгким румянцем щеках пробивался первый пушок. Тонкий нос с небольшой горбинкой.

– Это свободец,– пояснил Алексей, хотя это было ясно и без слов.

Римадзе выглянул в окно:

– А куда мы едем?

– В штаб, – ответил Алексей.

– Зачем?