Тридцать восемь сантиметров

Все эти разговоры были бессмысленны. Приказать себе видеть. Вот, что я должен был сделать. Это было совершенно невыполнимо. Все равно, что приказать себе не дышать. В голову лезла всякая ерунда, вроде: лопнули ли у того бедолаги-солдата сосуды в глазах или нет? Лопнули? Провисеть десять часов вниз головой с водой у самого носа, это по-настоящему грустно. Хотя, я и сам, черт знает сколько, проторчал в бочке с битумом. Воспоминание об этом вызвало очередной приступ кашля.

***

– Сегодня на обед курица, мистер Шин, – у Лины было мягкое контральто, такие голоса пользуются спросом у хозяев секса по телефону. Что это за голос! Услышав его, можно было выпрыгнуть из штанов, не задумываясь. Мягкое мурлыканье, хватающее мужчин за нежные места.

– Вас покормить?

– Покорми, Лина, – я повернул голову, силясь найти собеседницу в кромешной тьме. Вероятно, она была очень красива, что-нибудь яркое с длинными ногами в коротком халатике. Ухоженные ногти под ярким лаком. Покормите, Лина, я стыдился собственной беспомощности.

– Как вы себя сегодня чувствуете? – было слышно, как медсестра осторожно возится с тарелками. Слышен пар, поднимающийся над кусками курицы с рисом. Слышно, как на тарелку стекает соус, медленно пробирается по волокнам мяса растекается густыми волнами.

– Хорошо.

– Доктор Фриц говорит, что вы поправитесь, – койка слегка примялась, когда она села.

– Надеюсь, – обреченно ответил я. Лина аккуратно отодвинула мою руку от своего бедра.

Как она выглядела? Мои глаза были бесполезны, все, что я мог представить, было фантазиями. Блондинка? Брюнетка? Но ее голос. Ее голос сводил меня с ума.

– Сегодня на обед еще и бананы, мистер Шин.

– Я знаю.

– Знаете?

– Чувствую запах. Он везде.

– Это невероятно, – в ее голосе скользило сомнение. – Они еще под пленкой, я не разворачивала.

– Все просто, достаточно прикрыть глаза, Лина. С закрытыми глазами можно почувствовать все. Даже то, что ты пахнешь фиалками.

– Я? – она смущённо рассмеялась и поинтересовалась, звонили ли мне домашние. Домашние? Я отрицательно покачал головой. Постоянно забегал Его величество с Рубинштейном, приходили Рита и тиа Долорес, тихонько плакавшая все время, но телефон молчал.

Я ждал звонка. Ждал, этого чертова звонка, раз за разом проверяя, работает ли аппарат. Нажимал кнопку, улавливая слабый булькающий звук включения экрана. Телефон работал, но за все время Кони не позвонила ни разу. Может быть, у нее было много дел? Она говорила, что придется неделю сидеть с сыном. Неделя уже прошла. Или нет? Ну, конечно. У миссис Ричард Левенс было много дел: муж и ребенок.

Темные провалы зрачков. Я их уже не увижу никогда, даже в том невероятном случае, если мы встретимся вновь. Слепой калека ограничен в общении. О чем с ним можно поговорить? О чем? Конкордия Левенс мне не звонила, хотя телефон лежал рядом со мной.

Старый аппарат, искупавшись в битуме, сломался, но Его Милосердие приволок новый. Старательно добавив все известные номера.

-На «М», Мастродонт?

– Да, Моба.

-Мастродонт? Ты шутишь? Что это, чувак?

-Большой старый слон. Мастодонт.

Он восхищенно крутил головой, новые знания Толстому нравились всегда. Мастодонт, он несколько раз повторил это слово про себя.

– «Б». Бетонная жаба, ахаха. Госпожа директор будет в восторге. Она тебя сотрет в порошок, если увидит.

– Если увидит, – я сжал зубы.

– На «Р» Мозес? Рубинштейн?

– На «Т» Трилобит.

– Трилобит? Да ты гонишь, Макс! Трилобит?

– Древний краб, – пояснил я. – Очень мудрое существо.

Его величество снова заржал, хлопнул меня по плечу и завозился с кнопками.

Я нащупал холодное стекло телефона. Холодное молчащее стекло. Где-то там на другом конце сети контроллеров, коммутаторов и базовых станций связанной радиоволнами существовала Кони. И мои глупые мечты.

-Мы еще увидимся, Макс?

Я ее понимал, наше послезавтра было слишком давно.

Лучшее средство от слепоты

Мягкие руки и голос. Лина гладила меня по щеке, я старался поймать эту прохладную руку, осторожно зажать в своей. Мне была нужна, хоть какая-то защита от бесплотных голосов. Что-то определенное. Однажды я спросил у Мастодонта навестившего меня с Ритой, как выглядит Лина. Пока ее благоверный продувал балласт, оглушительно сморкаясь в отвратительный носовой платок, на котором дохли бактерии стафилококка, нежная Эвридика ревниво ответила.

– Микростатическая дохлятинка, Макс!

– Микроскропическая, дарлинг! – поправил ошибку ее образованный спутник. – Тут немудрено ошибиться. Помнишь твоего двоюродного брата? Он ведь так и не смог отмазаться в суде, потому что был неграмотен. Ему припаяли три года за угон, а ведь паренек был в состоянии инфекта в тот вечер! Если бы он доказал, что был на бровях, отделался бы порицанием.

– Наплевать! – обижено приняла ремарку Бегемотиха. Она дулась из-за Лины так, будто я ее законный. Три подбородка и котел для жаркого составленные вместе волей случая ревновали меня к нежным рукам и голосу.

-На самом деле, птичка в твоем вкусе, Макс, – я слышал, как Моба прикрыл лапищей рот порывавшейся что-то сказать жены.– Спереди у нее маловато, сзади еще меньше. Ну а так, эта малышка будь-будь.

Птичка в моем вкусе. Я нашел ее лицо и провел пальцами по коже. Изрезанные сварочным швом они почти потеряли чувствительность, тем не менее, я ощущал тепло. Лина наклонила голову и осторожно прижала ладонь щекой.

-Тебе больно? – боги милосердные, она об этом заботилась. Нет, мне не было больно, моя мадонна медика, я ничего не чувствовал, запертый в полной темноте. Она отставила тарелку.– Тебе больно.

Не знаю, целовали ли вы женщину, не имея возможности даже представить ее. Когда все строится на голосе, руках, ощущениях. Целовали ли вы ее, когда знали, что она жалеет вас. Забинтованного, измазанного антисептиками. Когда она отвечает из жалости. Но я об этом не думал. Губы Лины были мягкими, как и она сама. Мягкие и горячие губы.

-Поешь.

Я жевал вареную курицу и размышлял. Соммерс допрашивал меня два раза. Я представлял его торжествующее лицо с огромным носом. Он постоянно поправлял брючный ремень, через который переливался мятежный живот. Таможня влезла не в свое дело и получила по полной. Это был праздник. Сквозь сочувственный тон, долетало ничем не прикрытое злорадство.

-Ты заметил что-нибудь еще?

– Встречал ли ты его ранее?

Не заметил. Не встречал. Дело вышло из-под контроля, и все уже давно забыли о дохлых мартышках. Сколько трупов в конечном итоге? Водитель, мистер Больсо, о котором я ничего не знал и тощий неудачник. Три. Три с половиной. Еще я. А вирус с «Голубой мистикой» так и остался тайной. Пока я валялся в клинике, доктор Левенс поставил еще три партии обезьян, включая ту на которой я погорел, все оказались чистыми. Одни загадки.

-Будешь сок? – теплые пальцы на моей руке. Буду, конечно, я его буду, ведь пиво было под запретом. Хотя у меня были две контрабандные бутылки, принесенные милосердным толстяком. Они были припрятаны в тумбочке по правую руку, чтобы я мог дотянуться.