Фрунзенск-19. Закрытый и мертвый

– Ну и дурак! – резюмировал Бирюк, – тут у нас рабочий день с восьми до двенадцати, а далее обед, ну а после семнадцати часов уже шабаш. А там – отсюда и как закончите… думать нужно было, перед тем, как соглашаться…

У Лешего на сей счет имелись несколько иные соображения – провести три дня снаружи, за периметром, за такое удовольствие он готов был и поработать! Ни решеток тебе на окнах, ни колючей проволоки на заборе – мечта, а не жизнь. Увлеченный новыми переживаниями, Алексей на время позабыл о таинственной незнакомке, промелькнувшей мимо его жизни в пыльном окне удаляющегося автобуса, впереди его ожидала насыщенная неделя переживаний и сюрпризов.

Часть 2. Прорыв

Кирилл

Лето во Фрунзенске всегда было скучным, этот урок он запомнил еще во времена своего бурного детства, в то время город был молчалив и безлюден. И больше всего отсутствие людей бросалось в глаза в дневные часы рабочего времени – когда всякий и каждый порядочный гражданин, не покладая рук, трудился на вверенном ему производственном участке, работая на благо страны и общества. Летом и без того немногочисленные и мало оживленные улицы города целиком и полностью принадлежали подросткам, получившим свободу от школьного равноправия и проводившим лето по собственному усмотрению.

Друзья и соседские мальчишки Кирилла с утра и до вечера проводили время в заброшенном карьере, обедая и ужиная зелеными яблоками, добытыми собственноручно с плодовых деревьев, произраставших поблизости. И сам карьер, и яблоневые деревья остались нетронутыми после сноса двухэтажных бараков, где некогда обитали люди, сумевшие выстроить Фрунзенский завод химической промышленности и атомную электростанцию, питавшую город.

Кирилл помнил, как будучи ребенком он поедал яблоки, растущие возле карьера, чувствуя, как с каждым куском сочной кислятины, он обретает знание и опыт, оставленные в наследство первыми поселенцами – настоящими коренными жителями современного Фрунзенска. Так, наверное, думал каждый мальчишка, жующий яблоки приносящие знания, но дети всегда остаются детьми, и при встрече с группой соседских подростков всегда происходило одно и тоже – кровавый и шумный яблочный бой.

Иногда бои были легкими, оканчивающимися уже после двух десятков огрызков и яблок, летящих в стороны враждующих группировок, но бывали и настоявшие грозовые баталии, когда после яблок и ругани в ход пускали мелкий щебень и камни. Последствия от таких сражений были всегда тяжелы и печальны, ибо основательная порка от уставших родителей была всяко хуже боевых ссадин и синяков, полученных во время сражения.

Но случались войны и похуже, когда многочисленные воинствующие группировки летних, одичавших мальчишек встречались между собой по несколько раз за неделю, тогда в ход пускались кулаки и подручные средства в виде палок и веток, подобранных здесь же. После таких, по-настоящему кровавых сражений, наступало временное и непродолжительное затишье, необходимое для восстановления уцелевших зубов и сломанных пальцев, без которых было сложно затевать подобные войны. Естественным следствием подобных конфликтов было то, что друзья и сверстники избегали ходить в карьер по одному и по двое, ибо велика была вероятность встретить в одиночку недавних противников.

Такие баталии продолжались с началом июня и длились чуть больше месяца, после чего войны и сражения сами собой утихали и забывались, над пустырем, покрытым яблоневыми деревьями и глубоким карьером, заросшим сорняком и акацией, снова нависала тишина и безмятежность. Ребят во дворах с каждым днем становилось все меньше. Футбольные команды, набиравшие от силы по три – четыре унылых мальчишки, вяло перекидывали мяч от одного до другого забора, пока, наконец, с гордым видом не уезжали последние пацаны и пыльные, неуютные уличные дворики окончательно затихали в ожидании августа.

Тогда и случалось такое явление, когда оставшиеся бесхозные пацаны, боясь и украдкой прокрадывались на территорию молчаливого пустыря в поисках яблок и развлечений. Пацанята залазили на деревья, с тоской и опаской косясь на ровесников, пришедших сюда из соседних враждебных дворов, так начиналась новая стадия лета, провожаемая глазами последних уцелевших подростков унылого и опустевшего Фрунзенска.

В одно из таких одинаковых июльских затиший Кирилл подружился с Максимом Черных – малолетним хулиганом, шпаной и соседским заводилой, прозванным в округе – Черный Макс. Ребята делились яблоками и домашними бутербродами, вместе убегали от бродячих собак, бывало, что и дрались вместе с хулиганами-старшеклассниками, защищая в бою соседскую спину. Кирилл знал, что до конца лета Черный Макс его друг и товарищ, но с приходом сентября к нему во двор лучше не приходить и первым, кто кинет в него камень, будет именно Черный Макс.

Теперь Максим Сергеевич бизнесмен, содержащий несколько продуктовых магазинов, как раз в этот момент самокат Кирилла поравнялся с одним из них. До открытия магазина было еще не менее часа, однако за стеклянной витриной уже кипела бурная жизнь. Несколько здоровых мужиков, одетых в пыльные фартуки поверх одинаково-синих вареных джинсов, носили ящики и таскали коробки, под неспешным руководством представительного мужчины, одетого в брюки и синий пиджак.

Засмотревшись на них, Кирилл едва не вылетел из своего самоката, наткнувшись колесом на пешеходный бордюр, – «интересно, этот стройный брюнет, в дорогом костюме, в детстве был Черным Максом или это кто-то еще?», – впрочем, в любом случае Кириллу с ним говорить было не о чем.

Машин на дорогах значительно поубавилось, но все равно проезжать следовало в основном тротуарами – для того, чтобы получить незабываемые впечатления от полета, за рулем вполне хватило бы и одного дурака. На проспекте Мира молодой человек остановился, в нерешительности крутя головой из стороны в сторону. Дорога направо уводила в обход тротуарами, но шоссе Карла Маркса напрямик упиралось в одноименный НИИ.

Посмотрев на часы Кирилл отметил, что до начала рабочего времени ему оставалось чуть более получаса и решил ехать напрямик по шоссе Карла Маркса, последний разговор с начальником смежного отдела – Левитацом более ему не хотелось повторять, кому захочется начинать понедельник с разговора на повышенных тонах?

Машины на дороге все-таки попадались, объезжая одинокий самокат по широкой дуге и обдавая Кирилла выхлопными газами. Несколько раз он видел, как вылетает гравий из-под колес обогнавших его машин. Услужливый разум Неклюева-младшего живо нарисовал в голове кровавую картину из детских воспоминаний, и молодой человек свернул на обочину. Тут пришлось сбавить скорость, зато камней, вылетавших из-под колес проезжающих автомобилей, можно было особенно не опасаться.

Малочисленная группа из нескольких мужчин, Кирилл насчитал их человек семь, или восемь, монотонно и тщательно собирала ветки, валявшиеся между шоссейной дорогой и начинающимся редколесьем. Будучи по природе своей человеком вдумчивым и осторожным, Неклюев остановился, рассматривая их с безопасного расстояния. Он не сразу понял кто эти люди, и лишь заметив ближе к лесу двух вооруженных солдат с автоматами, молодой человек догадался, что перед ним заключенные, сидящие во Фрунзенской исправительной колонии, выделенные в распоряжение города для уборки мусора.

Курящие солдаты обращали мало внимания на своих подопечных, если вообще обращали на них внимание. Не выспавшиеся, скучающие взгляды молодых, сонных гвардейцев смотрели куда угодно, только не в сторону проезжей части, где лениво и на совесть работали зэки. Впрочем, ни первые, ни вторые агрессивности не выказывали, все действия происходили монотонно и буднично, и Кирилл решил возобновить свое продвижение.

На него лениво покосился один из автоматчиков, но видя, что молодой человек на Самокате старательно объезжает работающих заключенных, дальнейшего интереса не проявил. Объезжая очередную мелкую вмятину, Кирилл не обратил внимания на толстую ветку, и только стукнувшись о нее передним колесом понял, что это препятствие было бы лучше объехать стороной.

Переднее колесо самоката, стукнувшись, поднялось в воздух, обтянутые резиной рукояти руля опасливо закачались, потеряв опору. Скорость была невысокая, но даже на такой скорости падения было не избежать. Вцепившись побелевшими пальцами в руль самоката, Кирилл, пытаясь в воздухе сохранить равновесие, примерялся с землей – куда удобнее падать, и в этот момент его левую руку схватили чья-то чужая, железная ладонь.

Падать не пришлось, все дальнейшее происходило как в цирке – как будто этот номер был уже много раз основательно отработан и отрепетирован. Самокат Кирилла, не потеряв своего невнимательного ездока, пролетел по воздуху лишний метр, после чего грациозно и плавно опустился на землю, продолжив движение. Кириллу вслед улыбалось участливое, открытое лицо, изучающее мир удивленными, живыми глазами.

Но неожиданная и досадливая неприятность случилась дальше, когда Неклюев проехал от места своего не случившегося падения уже более десяти метров – «Леший! Прорыв! Нападение! Где Любовь?» – пронеслись неожиданные и чужие мысли в голове у Кирилла, после чего они начисто испарились, – кто такая Любовь? – размышлял Неклюев, подъезжая к парадному входу исследовательского института.

Одинокий охранник кивнул на предъявленный документ, подтверждающий личность и право на вход, после чего равнодушно отвернулся, а молодой человек поспешил в сторону лифта. На четвертом этаже уже кипела бурная деятельность, когда Кирилл подходил к двери своей научно-исследовательской лаборатории, циферблат настенных часов показывал одну минуту девятого, – опоздал, – подумал Кирилл и в этот момент натолкнулся в дверях на выходившего Левитаца.

– Очень рад, Кирилл Григорьевич, что вы наконец-то, соизволили появиться… Есть в нашем мире незыблемые явления, которым не суждено хоть сколь-нибудь измениться, и одно из них – это вы!

– Извиняюсь, Альберт Исаакович, – приступил к объяснениям Кирилл, но начальник соседней лаборатории лишь досадливо отмахнулся, отказавшись от дальнейших нравоучений и выволочки.

Кирилл накинул рабочий халат и подошел к журналу научного руководителя, добросовестно расписываясь в отведенной графе.

– Получил нагоняй от Филина? – поинтересовался Борик, здороваясь с ним.

– Нет, на этот раз обошлось без эмоций! Что-то сегодня Альберт Исаакович не соизволил на меня пошуметь, только легкая неприязнь и ничего более.

– Ух ты! Это что-то новенькое, когда это Филин ленился кричать, особенно на тебя? Может быть ты ему в выходные полы мыл? Да шучу, шучу, не оправдывайся, – засмеялся Славка, видя, как наивное лицо Кирилла принимает серьезное выражение глаз, – тебя в выходные на работу не вызывали?

– В эти выходные? – насупился Кирилл.

– Ага, в эти!

– А что, что-то случилось? – Кирилл с удивлением посмотрел по сторонам, в лаборатории вроде бы ничего не изменилось, – а тебя вызывали? – полюбопытствовал он у Борисова.

– Меня нет, а вот Мишаню с Коммунистом вызывали, они всю субботу какие-то доклады на компьютере печатали.

Коммунистом звали Колю – молодого научного сотрудника, пришедшего в институт в числе последних. На каком-то праздновании дня рождения, чьего именно Кирилл уже вспомнить не мог, выпив лишнего, худощавый, смеющийся Николай вышел проветриться со словами, – не вернусь, считайте коммунистом, – кажется, это был день рождения Славки, впрочем, в последнем Кирилл сомневался. Коля не вернулся, а пошедшие на его поиски ребята из компании, обнаружили Николая спящим на балконном табурете, за что Борик и окрестил его – Коммунистом. Прозвище прижилось, как и другие клички, придуманные Бориком.

– А по какому поводу их вызывали?

– Да они и сами, похоже, не в курсе. Печатали внеплановые отчеты по одному из проектов, но в нем были одни зашифрованные аббревиатуры, а также цифровые показатели и диаграммы, – объект вошел в стадию жизнедеятельности, – пробасил Борик унылым голосом Короеда.

Короеда звали Мишей, чей проект и вся научная деятельность были связаны с изучением влияния определенных стимуляторов на жизнедеятельность и репродуктивность кустарников и плодовых деревьев, опять-таки с легкой руки затейника Борисова.

– Наверняка, ничего серьезного. Опять, наверное, начальство затеяло внеплановый отчет о научной деятельности, – предположил Кирилл.

– Думаешь? – усомнился Борисов, – нет, брат, тут что-то серьезное, ушами чую! Ты оглянись, – понизив голос, доверительно зашептал он, – всю прошлую неделю руководители отделов спорили между собой о какой-то последовательности, мне несколько раз показалось, что дойдет до мордобоя. Обратил внимание, как у Филина кулаки сжимаются, когда он с Беляевым спорит?

Кирилл и сам не раз замечал столь несвойственное поведение начальника отдела молекулярной биологии Альберта Исааковича Левитаца. То, что когти Филина постоянно сжимали тяжелые предметы во время оживленной беседы с аспирантами, удивлений не вызывало, – на то он и Филин, – как любил повторять Славка, но столь явное и откровенное выражение гнева на его лице при беседе с другими руководителями, для Левитаца было, мягко говоря, нехарактерно. И тем не менее, Кирилл лично видел, как он на повышенных тонах пытался доказать свою правоту Беляеву и более того – непосредственно начальнику отдела лаборатории, где работал сам Кирилл, а разговаривать таким тоном с Бучневичем в институте еще никто не рисковал. Борисов был прав, – тут дело нечистое.

Следующие два дня пронеслись в тишине и спокойствии. Весь руководящий состав научно-исследовательского института, поглощённый каким-то открытием, которое ученые отцы оглашать пока не спешили, занимался своими делами, оставив лаборантов работать в неведении.

– Странно все это, – сказал Кирилл, обращаясь к Борисову, глядя, как спины четырех начальников отделов удаляются в сторону лифта, так и не посетив свои лаборатории.

– Что именно тебе кажется странным?

– Я уже неделю не получал заданий и нагоняев. Работаю на автомате, заношу данные в журнал учета, которые уже неделю никто не проверяет.

– И что тут странного? – хитро прищурился Борик, – ты ж не забывай, Кирюха, кто ты есть и с кем работаешь!

– Это ты про себя, что ли?

– Про них, – Борисов махнул рукой в сторону закрывающейся двери лифта, – помнишь ли ты, кто эти солидные джентльмены? Они доктора наук, ну, или кандидаты в доктора! – поправился Борик, указывая пальцем в потолок.

– И что из этого следует? – не понял Кирилл.

– А следует из этого вот что, – Борисов уже едва не смеялся, наблюдая, как его друг воспринимает всерьез каждое слово, – эти доктора лечат науку, а мы, следовательно, должны лечить самих докторов, так что – не бери в голову, пиши и дальше свои отчеты!