Стеклянное солнце

Он, равно как и его отец, никогда не позволял себе ругань в этом помещении, и сейчас ему стало не по себе из-за этого. То, что пришло ему сейчас в голову, убивало его стержень, делало его беззащитным.

Воспоминания ржавым огнем хлынули в его память. Он мигом представил себе своего друга, с которым поссорился когда-то. С тех пор они не общались. Этот отрывок в голове возник еще у Цапфа при упоминании тех, кто на него напал вчерашним вечером.

Он помнил Георгия красивым, степенным, веселым. Но что-то в нем надломилось и он стал служить чему-то темному, непонятному и бесполезно жестокому. Имя этому "чему-то": Неонацизм.

Глава 4

– Ху-ху, ха-ха.

Комната дребезжала от монотонных ударов кулака и голосистого повторения фраз.

– Ху-ху, ха-ха.

Повторялось ровно до тех пор, пока в дверь не постучала соседка сбоку.

– Жора, хорош буянить, ментов же вызову!

Полновесная женщина 50-ти лет стояла на пороге однокомнатной захламленной квартиры. Перед ней полураздетый мужчина что-то постоянно напевал, совершенно ее не замечая. Видимо, он просто забыл закрыть дверь на замок.

– Отвали, старуха. – Безучастной интонацией сказал он. – У меня сегодня день рождения.

После этой короткой реплики он медленно подошел и размашистым движением захлопнул входную дверь.

– Теперь станет тише.

Соседка, Мария Васильевна, прекрасно знала мужчину из 33-ей квартиры. Сегодня ему исполняется 28 и единственное, что его интересует в этой жизни – нанести вред другим.

Такое мнение сложилось у стареющей женщины. Еще советской закалки, она делила поколения на свое и "пропащее", что было делать популярно по всей стране. Вот и несложно угадать, к какой категории людей относился для нее сосед.

Прокуренный, неосторожный, глупый хам, живущий в такой же убогой, пропитой насквозь квартирке. Какую же пользу он может нести обществу?

Ответ на этот вопрос совершенно не волновал Георгия Ивановича Власова. Его жизнь – его и проблемы. Он никогда не стремился что-то кому-то доказать. Да, он пьет, курит, трахает все, что движется, ненавидит всех вокруг себя. Но разве иначе должен себя вести самый настоящий националист-пофигист без уклона в глупую и бесполезную философию?

Дело в том, что Георгий даже не задавался этим вопросом, хотя ему не раз предлагали на него ответ, хоть и с иными формулировками. Его жизнь – его и правила.

Георгий переключил мелодию на своем стареньком магнитофоне и из динамиков, нарушая всякие правила музыки, полилась фонтаном струя из огромной мощности ударов, воя многочисленных гитар и животного мычанья. Не хватает только бутылки пива в руке, чтобы дорисовать образ безвкусного брутала.

Время на часах 14:17, а значит, что через полчаса его заберут друзья и унесут далеко-далеко. Там не будет шума города, не будет лая собак и скулежа глупых соседок. Только чистое, как покрывало, небо.

– Солнце мое, ты уже закончила?

Из туалета вышла девушка, немного пьяная, но соображающая, где находится.

– Гошечка, а я тебе говорила, что у тебя ванна засорилась?

Мужчина нехотя подумал и кивнул ей, затем они обнялись и она задала второй вопрос:

– Гошечка, а у тебя еще там какой-то шкафчик плесенью покрылся, выкинь его, а…

Георгий, обнимая девушку, приложился к бутылке дешевого вина и сделал два глубоких глотка. Он был уже вдребезги пьян и сильно пошатывался.

– Неа, иди в жопу.

Девушка с пурпурным и нежным лицом, вся в макияже, нелепо смотрелась на фоне окружавшего ее беспорядка. На кухне у Власова было еще грязнее, чем во всей остальной квартире. По холодильнику вниз бежал рысцой огромный рыжий таракан, а из горы давно не мытой посуды украдкой поглядывала крыса.

Девушка отстранилась от Георгия и снова пошла в туалет. Ее рвало. Худенькая и костлявая, она с трудом смогла открыть тяжелую дверь туалета и подлететь к унитазу. Георгий хохотал.

– Мерзость, не правда ли?

Она ему не ответила. Власов закрыл дверь в туалет, снова приложился к бутылке и зашагал на балкон.

Зал, прихожая, все завалено всевозможным хламом. Тут нашли себе жилье куча старых холодильников, почерневшие от копоти микроволновые печи, утюги, поношенная одежда, ржавая бижутерия, целая армия бутылок всевозможных размеров и емкостей. Прямо на кровати сложенные и запечатанные сотни книг и журналов смотрели на нерадивого хозяина. К общему бардаку примешивались запахи нафталина и этилового спирта.

Власов вышел на балкон и чиркнул спичкой о коробок. Почерневшая сигарета показалась молодому человеку очень терпкой и удушливой, но Георгий, давясь и харкаясь, смог-таки закурить ее.

На балконе стояло старое, как мир, пианино. Возникало даже впечатление, что оно создает крен балкону и постепенно обрушает его. Массивный музыкальный инструмент находился весь в пыли и был ужасно велик.

– Так-с, сейчас сыграем.

Власов прошелся пальцами по давно сбитым и местами отсутствующим клавишам, звук прозвучал отвратительный. Но Георгий плохо воспринимал действительность и будто не хотел замечать, что бессмысленно тарабанит по давно расстроенным клавишам.

– Возьмите мое золото, возьмите мое золото… – Напевал во весь голос с сигаретой в зубах.

Георгий раскрыл окно и посмотрел вниз. Во дворе, в обычном спальном районе города К. резвились детишки. Власову стала любопытна сцена того, как один мальчик с "Маузером" пытается догнать девочку с куклой и шуточно убить ее. Рядом же стояла мать резвящихся детей и самозабвенно болтала с другой женщиной, судя по всему, подругой. Никакого внимания на детей при этом никто не обращал.

Георгий распахнул окно и гулко свистнул: – Пацан, так держать, делай ее, прямо там!

Удушливый крик незнакомого мужчины дошел до ушей всех стоящих во дворе. В теплый летний день на площадке находилось много детей с родителями.

– Исчезни, сосновый обрубок.

Под балконом, прямо под Власовым, возле машины стоял пожилой мужчина с казахской внешностью. Он был в офисной форме и, очевидно, возвращался с работы.

Считая ниже своего достоинства разговаривать с ним, Власов просто плюнул тому на капот машины и показал, что называется, комбинацию из трех пальцев. На лице у Георгия читалось презрение и отвращение. Чтобы окончательно оскорбить мужчину, Власов применил свой излюбленный в таких случаях прием. Он показал мужчине нацистское приветствие.

Пожилой казах ничего не ответил на такой жест. Он, как и все в подъезде, уже не раз замечал подобные выходки от своего соседа.

Шесть раз к нему домой вызывали полицию. Однако формальных поводов задерживать Власова ни в одном из них не было. Георгий не хранил у себя дома никаких запрещенных вещей или препаратов. Никогда не хамил стражам правопорядка. Его тело не уродовалось никакими следами того, что он увлекается неонацизмом. Не вылетало вообще ничего, кроме пьяных реплик и летучих, как пух, слов.

Нигилист снаружи, внутри он всегда оставался с долей здравого смысла и любые свои действия обдумывал. К сожалению для него, это все исчезало обратно пропорционально с тем, сколько Жора вливал в себя спиртного. Его стену безразличия к жизни времени ломало лишь два человека, но ни того, ни другого сейчас рядом с ним нет.

– Этот день войдет в историю!

Власов продолжал сыпать пьяными репликами и попутно собираться к поездке. Его мозгов хватило бы сейчас разве что на то, чтобы найти среди всего квартирного хлама свои штаны. С большим трудом ему это удалось.

На его груди огромной бляхой красовалась свастика. Цепочка, которую он с огромным трудом достал на черном рынке и которую берег как зеницу ока. Он всегда носил ее при себе, а при обысках прятал в обувь. Каждое утро Георгий начищал бляху до блеска и красовался ею. Материальное доказательство его "повернутости" никогда не удавалось найти даже с собаками. Настолько запах его немытости перебивал все остальные ощущения.

– Жораааа…