Порча

Паша то и дело озирался – на окна, на оставшийся позади вестибюль, черный-пречерный. В дамском туалете цокал кран. Капли разбивались о раковину.

– Тихо, – шикнул Руд, пригибаясь.

Паша сжался пружиной.

– Слышишь?

Кап-кап-кап. Бой сердца отдавался в ушах.

– Нет.

– Бобриха идет за нами, чтобы трахнуть.

– Ну ты и придурок.

Теперь в голову лезли мысли о престарелой учительнице физики, подстерегающей за углом, облаченной в кружевное боди.

Но в подвале – в верхнем подвале – конечно, не было никаких старух. Руд зажег свет. Мальчики, немного расслабившись, пошли мимо кабинета трудов и тира. Свернули в короткий коридор, заканчивающийся желтыми дверями.

Сладкая дрожь разлилась по телу. Рассказать бы кому…

«Вот и расскажешь, – подумал Паша, – вернее, опишешь в следующей истории».

Замок подался, хрястнул. Дверь оглушительно заскрипела. За ней кишел мрак.

– А фонарь ты брал?

– Стой здесь. – Руд шагнул вперед: мрак поглотил его, не оставив и косточки.

Паша поежился. Неужто Руд смелее его? Он мысленно полистал их совместные приключения: стычки с гопниками, атаку на яблоки тети Нади, побег от стаи бродячих псов. Выходило, что так. Руд – младше его на три месяца – был не только заводилой, но и по части удальства опережал.

Внизу, поморгав, вспыхнула лампа.

Мрак схлынул, оголив лестницу и хитро улыбающегося Руда у подножья.

– Вэлкам.

Подвал был огромен. Трубы уходили вправо на десятки метров. Электричества не хватало, чтобы оценить даже десятую долю помещения. От мысли, что оно тянется до самого мужского туалета в восточном крыле, внезапно замутило. Паша представил себя, идущего на спор в поисках противоположного тупика, представил густеющую тьму, в которой он увязает, застревает, как в сузившемся туннеле, и дергается там, бессмысленно вопя.

Рядом с лестницей громоздился хлам: парты, хилый шкаф, перемотанные бечевкой книги. Руд снял со шкафа что-то желтое. Игрушечный пистолет?

– Опа! – Руд прицелился в Пашу.

– Это же…

– Гвоздомет. Как в четвертом Fallaut, только без компрессора.

Руд направил ствол в рухлядь и надавил на клавишу. Нейлер харкнул гвоздем. Стальное жало по шляпку вошло в облупившиеся дверцы шкафа.

– Крутяк, – ухмыльнулся Руд.

– Положи на место, – буркнул Паша. Он подумал о полоумном Игнатьиче, тычущем гвоздометом в Курлыка. – Чем здесь пахнет?

– Сыростью?

– Нет. – Паша принюхался. – Халвой? Какими-то восточными сладостями?

– Ну да. Курлык тут знатной халвы наделал.

Мальчики двинулись влево.

– Где-то тут, – сказал Руд.

Западная стена выползла из темноты. Шершавая, размеченная темными линиями. Паша моргнул. Хаотичные улиточные следы сложились в рисунок – его уже нельзя было развидеть.

Лицо от пола до потолка.

Паша окоченел, словно был куклой, и кукловод обрезал ниточки. Или как в том навязчивом кошмаре, где он ломал позвоночник и умолял маму не трогать его, не перемещать до приезда врачей.

Лицо источало угрозу. Ледяную жуть, будто из бескрайней тундры выл убивающий ветер – и хотя ни единый волосок не шевельнулся на голове Паши, он ощущал каждой порой дуновение.

Он думал о мертвецах. Не зомби из фильмов, а об обыкновенных покойниках, с заострившимися чертами, в гриме, в цветах и лентах. Как они лежат в гробах. И как, проснувшись ночью, ты обнаруживаешь их лежащими в твоей постели, и ты зажат между ними.

Он думал о дохлятине, гниющей на полуденном солнце. О крови, текущей из-под юбки одноклассницы Лауры. О дядечке в магазине, который обернулся, и маленький Пашка увидел синюшную опухоль на его щеке.

Мама рассказывала, как ей делали кесарево сечение, и она чувствовала руки хирурга внутри.

Сейчас Паша чувствовал то же самое, но не в животе, а в черепной коробке.

Слушая Курлыка, он воображал намалеванные клыки.

Но ничего подобного не было. Никаких дешевых трюков.

Со стены на него взирало лицо мужчины. Прямой нос, раздувшиеся ноздри, выпученные глаза, росчерки бровей и скул, четкие носогубные складки. Рот не нарисован, а точно выкопан в бетоне.

И все же Лицо страшило пуще любого чудища. Непристойное, гнусное, живое.

Таким мог быть Зивер, бог людей-леопардов. Но Паша ни за что не описал бы, не объяснил бы, чем его напугал рисунок.

Руд заговорил, и морок рассеялся. По крайней мере, Паша сумел отвести от стены взор.

– Он как будто… пульсирует.

– Дышит, – сипло сказал Паша.

– Мне немного…

– Противно?