Пасисяки Пукк

За окном с грохотом проехал ночной рельсобус. По задёрнутым шторам от него пробежали огни.

– И вообще… Я никогда в жизни не видел сухого дуба-дубой, только в школьном учебнике.

Не переставая зевать, Пасисяки выключил светильник, натянул одеяло на голову так, что ступни ног остались непокрытыми, и захрапел во весь нос.

Солнечное и нежаркое утро следующего дня не задалось для Пасисяки с самого начала – проснулся он в отвратительнейшем настроении.

Началось всё с того, что он не выспался из-за, как ему показалось, чересчур сильного шума ночных рельсобусов, которые грохотали каждый раз, проезжая под его окнами, а также из-за снившихся кошмаров вследствие этого. Затем, по пути на кухню, он сообразил, что его холодильник пуст, а хлебцы, неубранные на ночь в хлебницу, испортились, покрывшись плесенной паутиной[9 - Хлебные изделия в Волшебствони портятся очень быстро и покрываются плесенной паутиной, которая сродни грибку в нашем мире – с удовольствием доедает остатки.]. Потом, наливая себе попить из глиняного графина, он не удержал его в руке, и тот упал на пол, разлетевшись на мелкие осколки, залив всё водой. Пока Пасисяки пытался совком замести остатки кувшина, он два раза поскользнулся в образовавшейся лужице и оба раза чуть не упал. Но кульминацией паршивого настроения стало увиденное им через окно зрелище на лужайке дома – забор в тусклых фиолетовых разводах.

Прошлым вечером забор казался Пасисяки изумительно выкрашенным, но утром это представляло жалкую картину: первый слой краски высох, но забор всё равно продолжал выглядеть блёклым с отвратительными разводами, а местами казался и вообще непокрашенным. Это окончательно подкосило Пасисяки.

Голодный, в промокших носках, с выпученными глазами и открытым ртом, с языком на щеке и перекошенной физиономией, он схватил банку с оставшейся краской, дёрнул стоявшую в углу присохшую к полу малярную кисть, да так, что чуть не влетел головой в стену, и выскочил на улицу, где предпринял новую попытку покрасить несчастный забор.

Задубевшая кисть сразу же оказалась непригодной для работы, тогда он сбегал за валиком. Валик тоже был не нов и весьма потрёпан, но работа закипела.

Брызги краски летели во все стороны.

Пасисяки давился слюной, пыхтел, похрюкивал, постоянно подтягивал штаны, будто они были на несколько размеров больше, вытирал пот с лица, поправлял очки, которые предательски слазили на кончик носа каждую минуту, и даже пару раз умудрился споткнуться о свою же ногу и чуть не клюнуть носом в сам забор.

Солнечный свет после второго слоя краски придавал забору уже тот оттенок, который Пасисяки и планировал изначально видеть. Но не тут-то было!

Пасисяки с ужасом посмотрел в практически пустую банку краски, потом перевёл взгляд на покрашенную часть забора, потом нехотя, будто силой заставляя себя, посмотрел на ту часть, которую ещё предстояло покрасить – оставалось чуть больше половины.

– Да как так-то!!! – Запрыгал Пасисяки на месте, при этом одним движением вышвыривая со злостью валик за пределы своего участка. Затем он кинул в сторону дедовскую банку-заначку с оставшейся краской и пнул со всей дури непокрашенную часть забора, что один штакет в результате треснул. – Краску же непонятно, когда привезут, – а то и никогда, зная эту мэрию!!! Какой же я осёл, что не продумал заранее, как красить этот чёртов забор!!! Чтоб ему в болоте провалиться!!!

Так он и прыгал по участку, вопя что-то нечленораздельное, не замечая, как у дверцы его калитки показался силуэт в шляпе, затем дверца открылась и на участок Пасисяки зашёл его сосед по имени Тё?тя Ге?на Арка?дьевич[10 - Ей-богу, не вру! Сто раз переспросил у нашего автора, точно ли он запомнил имя соседа Пасисяки? «Абсолютно точно запомнил! С точностью до буквы!» – Но у меня, конечно, остаются сомнения.].

Жил этот сосед в доме, мирно стоящим слева от хозяйства Пасисяки. Был он уже немолодым, седовласым, высокого роста, но довольно прытким, общительным и весёлым малым, который всегда изыскано одевался и поддерживал дружелюбные отношения со всеми соседями. Держал дома кошек, но на улицу никогда гулять их не выпускал, так как очень беспокоился за них.

Пасисяки, заметив соседа, перестал прыгать и развёл руки, дескать, вопрошая, что нужно соседу.

Тётя Гена Аркадьевич запустил глазенапа на забор и присвистнул:

– А я думаю, что за шум стоит у Пукков, а это Пасисяки, оказывается, спортом решил заняться – прыжки в высоту да без шеста! – здесь он разразился громким смехом.

– Тётя Гена, всё это не смешно! Я забор крашу! – крикнул Пасисяки.

– Да и крась на здоровье! Кто тебе мешает? – продолжал смеяться сосед, подходя к Пасисяки. – Только вот шуметь на всю улицу зачем и кидаться валиками?.. Кошек моих напугал опять же! Блажишь?

– Я не шумел! И не блажу… Да и кошки у вас все в доме, как они могли бы испугаться?.. Извините, кстати, за валик…

– Испугались-испугались, – Тётя Гена замахал руками, а потом укоризненно посмотрел на забор. – Молодой Пукк, скажите, пожалуйста, а зачем ты красишь свой забор в этот ужасный вильёлетовый цвет?

– Как зачем? Мой дед всегда красил этим цветом, и нашей семье всегда он нравился, вот и я решил…

– Твой дед терпеть не мог этот цвет! – перебил его Тётя Гена и залился уже хриплым смехом вперемешку с кашлем. – Он всегда мечтал его покрасить в рунный или прозрачный, но твоя бабка постоянно заставляла его красить забор в этот дурацкий вильёлетовый цвет!

– Как это так? – недоумённо произнёс Пасисяки.

– Как это так, как это так! А вот так это так! – Тётя Гена раздул щёки. – Твой дед мне рассказывал, что его жена, ну, бабка твоя, как начнёт сначала чихать, как начнёт потом смеяться и лыбиться весь день, так и начинает его пилить, мол, крась только в вильёлетовый, крась только в вильёлетовый! И зачем-то приговаривала, что это правильный ответ на вопрос о выборе цвета забора. Во как!

– Да не может такого быть! Я же помню, что он всегда с душой красил наш… этот забор! – хмыкнул с обидой на соседа Пасисяки.

– Молодой Пукк, вы тогда были слишком молоды, чтобы что-то понимать в семейной жизни и местных женщинах! – снова засмеялся Тётя Гена. – Бабка у тебя была, конечно, весёлая и озорная, но местами странная, я бы сказал… не всегда мы её понимали, видишь ли.

Пасисяки нахмурился, пытаясь вспомнить «странное» поведение своей бабушки, но ничего такого навскидку не припомнил. Да, любила посмеяться, улыбаться и пошутить, но! чтобы деда пилить!..

– Забор-то будешь докрашивать в этот дурацкий вильёлетовый или как? Хотя по мне – перекрась в рунный и будет тебе счастье! – снова загоготал сосед.

– Ой, Тётя Гена, хватит так громко хохотать и без Вас тошно… – Тут Пасисяки словно подавился воздухом.

В его голове мелькнули странные мысли: «Хоххота, отвар, весёлая и улыбчивая бабушка, которая находит ответы на вопросы… Что это – совпадение?»

– Тётя Гена, мне надо в дом, до свидания! – не дождавшись ответа от соседа, Пасисяки засеменил домой.

– Валик не забудь зайти забрать, Пукк! – крикнул ему вдогонку Тётя Гена Аркадьевич и, насвистывая детскую песенку про котят[11 - Dm Am Мы – котята Волшебствони, E Am не нужны нам ваши вони. Молочка ты нам налей и его скорей погрей! Котомамы, котопапы умывают наши лапы: хвост, вибриссы и пузень. Всё, поели! Гулять лень!], отправился к себе.

Забежав домой, Пасисяки стал искать бабушкину книгу и найдя её там, где вчера оставил – на прикроватном столике – открыл и стал искать записи про вопросы-ответы: «…изумительно, но с отваром многие вопросы отпали, так как ответы появились в голове сами собой… Не сказать чтобы ответы были исчерпывающими, но всё же…»

– Мне бы сейчас не помешал ответ, как докрасить этот забор якобы нелюбимым цветом деда и где взять краску!.. Или ответ, как мне найти себя в себе, – Пасисяки принялся хаотично перелистывать страницы в поисках рецепта отвара. – Так, коралловый кустышник или, как его там… Хоххота… у сухого дуба-дубой… ночью… под лунным светом… корешки… М-да!.. Что-то как-то ночью на болота не прельщает идти. Страшновато и небезопасно – заблудиться можно!

Пасисяки сел на кровать (которая скрипнула, казалось, на весь дом) и стал представлять, как он, с вытаращенными глазами и с глупой гримасой, шныряет по болотистому лесу в темноте в поисках, возможно, выдуманного растения и его корешков.

«Нет! Ночью туда не пойду, попробую сходить днём… Хотя подожди, зачем идти на болота? Недалеко от мэрии есть неплохой мазазинчик трав и растений. Вот куда надо идти! Точно!»

Минул обед.

Направляясь к общественной остановке, Пасисяки закинул в себя на ходу купленную в кафе щавелевую сардельку и запил её витаминным соком, разбавленным дождевой водой.

«Ещё немного и я упал бы в голодный обморок. С утра ничего не ел из-за этого забора!» – думал он, поглядывая на дорогу и пытаясь разглядеть, не едет ли рельсобус.

Подойдя к остановке и сев на лавочку ожидания, Пасисяки вообразил себе картину, что он, купив в мазазине «волшебный» бабушкин куст, выжал его в сок, затем выпил эту жидкость и стал самым счастливым среди местных. Вот он уже получил нужные ответы, сварил из секретных ингредиентов фиолетовую краску, покрасил забор, потом покрасил все улицы, дворы, дома?, весь Токсикотно, а потом вообще стал его мэром. Эх, мечты-мечты!

На тростниковом столбе, что находился на каждой общественной остановке, негромко зазвонил небольшой металлический колокольчик, ознаменовав приближение общественного транспорта. Пасисяки вынырнул из своих мечт и посмотрел на приближающийся состав – это был нужный ему рельсобус.

Зайдя в салон, в котором пахло цветами с болот и маслом от рельса, он сунул тридцать воней в небольшую колбу, висящую на поручне, дождался пока замигает зелёная лампочка на нём (так осуществлялась плата за проезд), затем прошёл вглубь вагона и плюхнулся на первое попавшееся свободное сиденье.

(Вообще, в Токсикотно существовало три маршрута рельсобусов: кольцевая дорога, что шла вокруг города, и два внутренних маршрута, пересекающие крест-накрест центр города.)

Так как было уже за полдень, то пассажиров в рельсобусе практически не было: несколько пожилых местных и две школьницы, которые сидели впереди Пасисяки.

За окном пролетали одновременно одинаковые и одновременно разные домики, разноцветные детские площадки, небольшие парки отдыха, лавки со вкуснейшим мороженым из болотного льна, строительные мазазинчики; а вот мелькнул дом писателей и поэтов, в котором в своё время пытался издать свои рассказики и поэмки Пасисяки.

Рельсобус пересёк Болотный проспект – главный проспект города; Пасисяки проводил его грустным взглядом. Сейчас ему почему-то казалось, что скоро наступит зима, хотя лето было в самом разгаре: на небе тут и там висели холодного цвета облачка, которые практически не двигались со своих мест, а тёплый воздух задорно щекотал носы местных жителей.

– …нет, говорю тебе, мне мама так сказала!

Пасисяки прислушался к писклявым голоскам сидящих впереди школьниц.