В краю несметного блаженства

Сейчас Вех находился в столовой Центра Послесмертия и сидел за угловой частью огромного стола, длинной прямоугольной змейкой охватывавшего весь этаж, то хватая со своего красного подноса тарелки, то возвращая их обратно на него. Людей можно было по пальцам посчитать ввиду того, что время было рабочим и что до официального обеда оставалось больше часа. Брайан Хемельсон, не притрагиваясь к еде, ушёл за салфетками, встретил приятеля и вместо обеда с азартом принялся с ним разглагольствовать. Тишина в столовой стояла такая, что их разговор можно было услышать в деталях. Они обсуждали новое оборудование, которое должны были привезти сегодня, а именно – усовершенствованную версию пластин, позволявшую повысить вероятность увидеть послесмертие. Вех с Брайаном успели пропустить через свои руки шесть тел, и только в двух случаях на экране замерцала волшебная фиолетовая трава и засверкало идеально-круглое минеральное солнце.

– За нас плотно взялись, – делился мнением Брайан, пока его собеседник откупоривал крышечку бутылки витаминизина. – Я в кругах руководства слышал, что государство установило максимальный приоритет на изучение послесмертия, следовательно, скоро в Центре нас ждут тотальные перемены.

– В кругах руководства могут такую чушь наплести, что из этой паутины ложной информации вовек не выберешься. Я и весь мой блок больше года просим модернизировать систему доставки тел на верхние этажи, сверху охотно кивают головами, соглашаются, но в итоге всё так и остаётся на своих местах! Какой от этого прок?

– Всё устроят, всё сделают, ты только дай время. Не могут они такие слухи попусту распространять. Ладно, у меня еда стынет, я пошёл за стол. Увидимся!

От Хемельсона, хотя он и пытался выглядеть весело и свежо, тянуло грустью, которая то и дело демонстрировала своё присутствие в мимике, жестах и речи. Сперва доктор не обращал внимания на Веха, плотно взявшись за разложенные по небольшой плоской тарелке дольки варёных яиц, а затем и за основное блюдо – два сэндвича с длинными полосками жареного бекона и салатными листьями, но когда на тарелке ничего, кроме крошек желтка и хлеба, не осталось, он заговорил:

– Полагаю, ты хочешь поинтересоваться, почему я такой никлый?

Вех не мог ответить на вопрос, так как пережёвывал фрикадельку, вытащенную из тарелки с супом вместе с картофельными кубиками, и, поглощённый неприятным молчанием, которое он сравнил с игнорированием, стал жевать активнее и случайно проглотил всё в цельном виде.

– Не очень хочется тревожить вас своими вопросами, – ответил он, вытираясь салфеткой. – Я думал оставить их при себе.

– Ничего. Мне было бы интересно услышать твоё мнение о произошедшем. Я расскажу. В общем, на протяжении четырёх лет я очень близко общался с одной женщиной. Зовут её Ренда. Она разрабатывает маршруты рельсобусов. Не знаю, зачем тебе это знать, может, это поможет твоему воображению создать её образ. Всего на год младше меня, светловолосая. Я звал её «молоко», а она меня – «кофе», это из-за цвета волос, хи-хи… Так вот, недавно Ренда начала потихоньку уклоняться от нашей любовной линии. То «давай сегодня без прогулок», то «в гости не пущу», то «я сегодня занята», а после всего этого я замечаю её на улице в компании другого мужчины. Ты знаешь, Вех, любовную политику нашего государства, то есть упор на практически полностью свободные отношения, за исключением рождения детей, на полиаморию… И изменой такое поведение никак не назовёшь, измен у нас теперь вообще нет, но я, несмотря на законы, придерживаюсь консервативных взглядов в этой области.

– Верите в любовь до гроба?

– Не в любовь до гроба, конечно, но в то, что человеку свойственно делить свою жизнь с одним человеком. Меняться, подстраиваться друг под друга, переживать как взлёты, так и падения… Разве не в этих мелочах скрывается истинная сущность любви, местами беспощадная, но одновременно с этим и такая благородная?

– Вы как никто другой должны знать о губительном влиянии подобной любви на жизнь людей. Это написано даже в учебниках! Это обособляет пару от остального общества, что впоследствии приводит к конфликтам.

– Видишь… существует мнение общее и существую я со своим мнением, противоречащим стандартам и в целом никому не сдавшимся. Ты думаешь, я не пытался донести до Ренды свои мысли? Она посмотрела на меня как на сумасшедшего. Я надоел ей, я истёк в её чувствах, и она нашла себе другого, а через какое-то время, предполагаю, и её новый приятель познает горечь расставания с ней. В этом и дело, что государственная система неправильна и идёт наперекор человеческому существу. Нужно придумать что-то новое, не обязательно связанное с браком, но позволяющее после расставания ощутить не досаду, а облегчение и порыв сил.

– К сожалению, или, быть может, к счастью, мне до сих пор не приходилось испытывать любовных мук, – сознался Вех и засунул за щеку ложку, наполненную жирным бульоном, после чего последовала продолжительная пауза. – Такое ощущение, что я слишком избирателен в выборе партнёра. Я не могу принять того, что человек может интересоваться кругом вещей, не схожих с моими интересами. Это какая-то радикальная форма эгоизма, которая мне не очень нравится. Была у меня в шестнадцать лет подруга из Центра Социальной Адаптации, и я в ней души не чаял, пока не узнал, что она увлекается вышиванием. Все её положительные черты мигом затмились этим чёртовым увлечением. Просто представить не мог, что она, сидя дома, занимается вдеванием нитки в иголку и вышивает маленькие картинки. Это сейчас я осознаю себя идиотом, но тогда… В общем, наши отношения скоропостижно сошли на нет.

– А ты тогда чем занимался?

– Растения коллекционировал. Я начал ещё до того, как мой отец погиб, и благодаря его связям имел возможность получать редчайшие и уникальные образцы. У меня вся комната была заполонена горшками. Когда я съезжал от мамы в новую собственную квартиру, одну половину растений пришлось вернуть по лабораториям, а вторая осталась у неё. Надо бы съездить к ней, посмотреть…

И тут он твёрдо решил по окончании рабочего дня навестить самую родную свою женщину. Жила она достаточно далеко как от Центра Послесмертия, так и от его квартиры, но чего не сделаешь ради счастья близкого человека? «Тем более что она на прошлой неделе приглашала меня, а я так ей и не ответил. Точно поеду! – С приятными чувствами, возникшими в груди, он мысленно перенёсся из столовой к ней в квартиру и представил их встречу. – Как она будет рада!»

– …ел? Идти пора, – закончил фразу Брайан, но её начала Вех не слышал.

– Что?

– Суп доел? Пора, нужно продолжать работу.

– Ах да, идём, но сперва я пошёл убирать поднос.

Остаток рабочего дня прошёл без новшеств: усовершенствованные пластины привезли лишь за пятнадцать минут до окончания работы. Доктор Брайан настаивал, чтобы Вех остался ещё на одно исследование для проверки их работоспособности, но тот отнекивался, всем своим существом ожидая поездки:

– Прошу, давайте сегодня обойдёмся без этого! Вы понимаете, мне нужно мысленно настроиться на работу с новым оборудованием, а сейчас я нечаянно могу что-нибудь запороть. Такие вот дела.

– Ладно, неугомонный. Вижу, второй час ногами ёрзаешь, торопишься куда-то. Всё-таки нашёл себе «ту самую»? Ха-ха-ха!

– Не нашёл. Она всегда была, есть и будет «той самой»! Я собираюсь навестить свою маму.

Брайан впал в десятисекундный ступор и выбрался из него с физиономией суровой и одновременно лучезарной.

– Раз на то пошло, – промолвил он, – то не смею больше тебя задерживать. Я сам всё уберу, можешь идти.

Халат в мгновение ока оказался расстёгнут и брошен на диванчик. Вех испарился из кабинета, как привидение. Только хлопок дверьми, вызвавший пошатывание и звон стеклянных узоров внутри дерева, напомнил о его недавнем присутствии.

«Отсюда на рельсобусе №7 доеду до флайтера, на нём перемещусь на Северную, а оттуда – на велике или том же рельсобусе, как повезёт», – придумал Вех.

Сперва прибыл рельсобус седьмого маршрута, сильно заполненный. На остановке возле Центра Послесмертия выходить никто не собирался, и поэтому тяжёлая голубая махина с двумя параллельными белыми полосами посередине проехала её почти без остановки. Со вторым рельсобусом Веху повезло больше, несмотря на то что он тоже был порядком заполнен. Люди сошли на улицу, парень легонько просунулся через людей, схватился за поручень, и рельсобус поехал дальше. На повороте он не поехал прямо, в сторону центра, а свернул на узкую одностороннюю улочку с широкими тротуарами по обеим сторонам. Здесь располагались многочисленные небольшие филиалы государственных организаций: районное подразделение регистрации, в которое из родильных домов отправлялись данные о недавно появившихся на свет гражданах, отдел планирования и реализации систем городского транспорта (Вех, когда увидел оранжевые слова на бледной вывеске, ненароком вспомнил место работы Ренды, о которой Брайан рассказывал пару часов назад), филиал центра озеленения городской среды и так далее.

Вех от неизменной монотонности и приятного покачивания рельсобуса чуть не вырубился. Он перестал понимать, где находится, сколько ему ехать и самое главное – куда вообще он едет. Но эти неприятные ощущения пропали, когда улочка завершилась и перед его глазами расплылась неизвестных масштабов местность, сплошь наполненная всем спектром осенних красок. Он плыл над ней, звуки рельсов пропали, зато появились аккуратные синхронные постукивания под ногами. «Центральный Городской Парк, – вздохнул Вех с облегчением, мгновенно придя в себя. – Никогда не обращал внимания на его размеры, хотя я всё детство в нём провёл. Летом отсюда ничего не увидишь: кроны деревьев закрывают собой солнечный свет, ввиду чего внутри парка всегда прохладно и сыро. Сейчас же листья опали, можно что-то заметить. Вон там, вдалеке – спиральная тропинка, ведущая к величественному фонтану, а возле неё – миниатюрный лабиринт, в который я и сейчас не осмелился бы пойти…»

Через Центральный Городской Парк проходили две остановки рельсобуса. Подъезжая к первой из них, рельсобус терял набранную высоту, спускался по наклонной и оказывался в природной среде, огороженной малозаметным заборчиком. Много людей вышло на этой остановке: за пределами парка начиналась крупная жилая зона. Вех занял освободившееся место, прикрыл глаза и продолжал ехать, находясь в окружении природы, но недолго ему суждено было находиться в состоянии полудрёмы: спустя две остановки после Центрального Парка пришлось покинуть рельсобус, уже приближавшийся к конечной остановке, и пришла пора спускаться на эскалаторе под землю, к станции флайтера.

«Победная» – поприветствовала Веха болтавшаяся на цепях табличка. Огромный зал станции был круглым, полированные мраморные полы пестрели тёмными завитыми рисунками. Вдоль четырёх сторон, имевших наименования «северная», «южная», «западная» и «восточная», проходили длинные прямоугольные тоннели и исчезали вне поля видимости в мрачную темноту. Людей было много, но недостаточно для того, чтобы заявить о невероятном их скоплении. Флайтер, а именно просторная стеклянная кабина, походившая на грузоподъёмный лифт, прибывал с каждой стороны каждые тридцать секунд и вмещал в себя десять человек.

Несмотря на видное название станции, где сейчас находился Вех, не каждая станция обладала такой особенностью. В основных случаях она называлась направлением движения, и к нему прибавлялось число – количество станций от «Центральной», располагавшейся в самом сердце города. Веху нужна была «Северная-7». Перед ним в своеобразной очереди стояло не более двух десятков человек, и пришлось пропустить два флайтера, прежде чем он смог занять место во вновь прибывшем.

Раздвижные двери с шипением закрылись, механический голос диктора, донёсшийся из динамиков, назвал следующую станцию и сообщил о начале движения. Ремни безопасности автоматически извлеклись из небольших отверстий и плотно обхватили каждого пассажира. Неподвижность флайтера сменилась сначала плавным, а затем – очень резким набором скорости. Свет со станции пропал быстрее, чем успел сообразить мозг, подташнивающее состояние продолжалось менее секунды, и вот флайтер уже очутился на следующей станции – «Северная-3». Кто-то вышел, кто-то зашёл, снова закрылись двери, снова названа следующая станция, у новоприбывших застёгнуты ремни – и вперёд на всей скорости!

Спустя пять минут, которые пролетели за сущие мгновения, Вех прибыл на «Северную-7» и вышел из кабины, прокатился на эскалаторе, прошёлся по лестнице и очутился на улице. До дома матери оставалось меньше половины часа ходьбы (Вех предпочёл велосипеду и рельсобусу прогулку на своих двоих). В этом районе преобладала малоэтажная, приятная для глаз и не загораживавшая небо жилая застройка. Вдоль широких улиц, украшенных разноцветной брусчаткой, пролегали четырёхэтажные бледно-бежевые домики с большими квадратными окнами и едва заметными балкончиками, на многих из которых стояли горшки с цветами. Крыши на домиках были разные: одни – в виде трапеций и очень строгие, другие – полукруглые, походившие своим бурым цветом на грибные шляпки, третьи – треугольные.

Посреди двух таких домиков затесался крошечный медицинский пункт, ограниченный несколькими бетонными столбами. Стоит заметить, что медицинские сотрудники, наряду с сотрудниками Надзора и прочими основными городскими службами, обладали монопольным правом пользоваться электромобилями и то только при особо важных происшествиях, поэтому на парковке перед самим белым зданием стояли удлинённые фургоны с эмблемой красного креста.

Вех продолжал движение по вытянутой улице, а когда повернул с неё, очутился на знакомой набережной. Совсем недавно, примерно пару лет назад, на этом месте был выкопан искусственный овальный пруд. Пространство вокруг него с обеих сторон заполнили бульвары с прекрасными золотистыми клёнами. По бульвару парень и решил пройтись. Наблюдая яркие, как искры, отблески воды, он вдохновился и зашагал активнее, не простым шагом, а чуть вприскочку. Прохожих не было, никто ему не мешал, а если кто-то и прогуливался бы, Вех всё равно бы этого не заметил. В него вселилась радость перемен, ведь в его детстве тут находилась пустая поляна, а сейчас на её месте организовали такую красоту. Ему жить захотелось заново, на втором дыхании, чувствовать лёгкие дуновения жизни на своём лице и полностью отстраниться от всего плохого. Едва заметные движения и всплески воды выливались в идеально сконструированную мелодию, а шелест опавших листьев дополнял её нотками присутствия чего-то внеземного.

Мамин дом возник сам по себе, посреди бульвара, а затем и водная гладь, и деревья растворились в пустоте. Вех понял, что успел дойти до нужного дома в магическом состоянии. Он вошёл во двор через арку, соединявшую два здания, сквозь подъезд прошмыгнул на лестницу, на третьем этаже остановился перед знакомой дверью и позвонил. Его встретило обомлевшее лицо матери, которое выглянуло из квартиры с видимой настороженностью. Обомление пропало, сменившись некоторой робостью, а затем и робость превратилась в нежное смущение.

– Ве-ех! – Дверь распахнулась так сильно, что ударилась о стену и отрикошетила обратно. На Веха бросились одновременно самые сильные, самые тёплые и волнующие душу объятья, объятья, которых никто и никогда повторить бы не смог. Щёки с чередованием стали покрываться горячими поцелуями. – Ну же, заходи, заходи, проходи внутрь!

Свет в коридоре не горел, но он и не понадобился парню, чтобы расшнуровать обувь и пройти в свою старую комнату. Внутри было ярко, как в лаборатории, а на большом подоконнике, в маленьких и больших горшках, продолжали цвести растения (бутоны цветов, стебли трав и даже какие-то корни). Комната ничуть не изменилась. Благодаря стараниям мамы ни пылинки, ни соринки, никакой грязи не наблюдалось. Кровать, просевшая от старости, была заправлена, плакаты с государственными лозунгами, развешанные ещё при отце, спокойно себе висели на стенах и успели выцвести по углам, а полки компьютерного стола (сейчас компьютера здесь не стояло: Вех перевёз его в новую квартиру) были доверху забиты кассетами с музыкой.

– Мам, ты как будто знала, что я приеду! – воскликнул Вех, потому что мама отошла, судя по звукам сильного напора воды, в ванную комнату. Вскоре она вернулась к нему со скомканным полотенцем в руках. На её лице, молодом, свежем и розовом, выделялся единственный дефект – горизонтальная, во всю длину лба морщина, глубоко въевшаяся в кожу. Появилась она давным-давно от сильнейшего стресса, вызванного убийственной новостью о смерти любимого Ролгада, и до сих пор оставалась напоминанием о том чудовищном временном промежутке.

– Прости, ты что-то говорил? – Элла недоумевающе посмотрела на сына, и морщина на лбу извилась, будто бы под слоем кожи находился огромный червяк, стремившийся пробурить себе выход наружу.

– Я говорю, – повторил Вех, – что ты знала о моём приезде, иначе я не могу объяснить такую идеальную чистоту в комнате. При мне здесь всегда царила пыль и затхлость, а сейчас…

– Да, я стараюсь поддерживать порядок по мере собственных сил и возможностей. Кстати, «Натали» и «Крист» совсем засохли. Я выбросила их на прошлой неделе. Не знаю, чего им не хватало: и увлажнитель включала, и на солнце ставила, и в тень – не помогло. Помнишь, ты называл своих зелёных любимчиков людскими именами?

– Конечно. Весёлый был период в моей жизни. «Натали» – это розовый гехлориф, если мне не изменяет память, а «Крист» – жёлтый. Им обоим нужны регулярные дозы ультрафиолета. Так что совсем неудивительно, что им настал каюк.

Договорив, они отправились на кухню. Вех не был голоден, но чисто из уважения к матери он принял её предложение отобедать (хотя для обеда было уже поздновато) приготовленным супом с мясными консервами.

– Ещё тёплый, – проинформировала мама, вычерпывая из большой кастрюли последний половник супа и наполняя им глубокую тарелку. – Кстати, ты какой еженедельный паёк получаешь? Что ты выбирал? У меня обычный, «Домашний». Очень подходит для того, чтобы сварганить самой себе что-нибудь вкусное!

Тарелка, из которой испускался вкусный, густой пар, оказалась у Веха перед носом. Парень зачерпнул полную мяса и мелких макарон ложку, отпробовал, не горячее ли, и в секунду ложка оказалась пустой. «С маминым супчиком ни один суп столовой Центра Послесмертия не сравнится!» – мысленно, но от этого не менее торжественно произнёс он и вдобавок промычал от наслаждения.

– «Побочный», – отвечал сын. – Ну, знаешь, мне туда кладут крекеры, печеньки всякие, пару фруктов, несколько бутылок витаминизина, лимонада, воды… Я обычно сытно обедаю в Центре, а это кушаю так, вечером, например, когда фильмы смотрю или музыку слушаю. М-м, какой вкусный суп… – прибавил он, проглотив ещё одну ложку.