Оценить:
 Рейтинг: 0

Унесенные ветром. Том 2

Год написания книги
1936
Теги
<< 1 ... 3 4 5 6 7 8 9 10 11 ... 22 >>
На страницу:
7 из 22
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Пока она стояла, озираясь по сторонам, к ним подкатила закрытая карета, светлокожий негр средних лет свесился с козел и спросил:

– Карету, леди? Два куска в любой конец Ланты.

Мамми пронзила его уничтожающим взглядом.

– А, наемный экипаж! – пробубнила она. – Ниггер, ты знаешь, кто мы такие?

Мамми принадлежала к сельским неграм, но она не всегда была сельчанкой и знала, что ни одна порядочная женщина не сядет в наемный экипаж – особенно в закрытую карету – без эскорта из мужских представителей своей семьи. Даже присутствие негритянки-прислужницы не удовлетворяло требованиям приличий. Она бросила на Скарлетт грозный взгляд, поскольку видела, что ей хочется сесть в карету.

– Пошли отсюда, мисс Скарлетт! Наемный экипаж и вольный ниггер на козлах! Да уж, хорошенькое сочетание.

– Никакой я не вольный ниггер! – заявил кучер с горячностью. – Я принадлежу старой мисс Тэлбот, это ее карета, а я езжу, чтобы заработать денег для нас.

– Что это за мисс Тэлбот?

– Мисс Сюзанна Тэлбот из Милледжвилла. Мы переехали сюда после того, как старого мистера убили.

– Вы ее знаете, мисс Скарлетт?

– Нет, – ответила с сожалением Скарлетт. – Я очень мало кого знаю из Милледжвилла.

– Тогда мы идем пешком, – сурово изрекла Мамми. – Кати дальше, ниггер.

Мамми подхватила ковровый саквояж, в который были сложены новое бархатное платье, шляпка и ночная рубашка Скарлетт, пристроила под мышку аккуратно перевязанный узелок с собственными вещичками и погнала Скарлетт через широко раскинувшееся пространство мокрой золы. И хотя Скарлетт предпочла бы, конечно, ехать, она не стала спорить по этому поводу, не желая никаких разногласий с Мамми. Со вчерашнего дня, с того самого момента, когда Мамми застала ее с бархатными шторами, ее страж, судя по выражению глаз, находился в состоянии повышенной боевой готовности, что совсем не нравилось Скарлетт. Это предвещало большие трудности при попытке к бегству, и в намерения Скарлетт не входило волновать воинственную кровь Мамми без абсолютной к тому необходимости.

Пока они пробирались узкой пешеходной дорожкой по направлению к Персиковой, Скарлетт все больше овладевало уныние и печаль: Атланта пребывала в запустении и сильно отличалась от воспоминаний. Они прошли мимо бывшего отеля «Атланта», где раньше жил дядя Генри и останавливался Ретт Батлер. От элегантной гостиницы остался только каркас, часть почерневших стен. Пакгаузы, тянувшиеся вдоль путей на четверть мили и хранившие многие тонны военного снаряжения, не подлежали восстановлению; прямоугольные дыры фундаментов под свинцово-серым небом наводили безнадежную тоску. Лишенные строя складов и вагонных депо, поднимавшихся по обеим сторонам полотна, рельсы казались оголенными, бесстыдно выставленными напоказ. Где-то среди этих руин, неотличимые от других, лежали развалины ее собственного склада, доставшегося ей в наследство от Чарлза. Дядя Генри внес за нее прошлогодний налог. Надо будет вернуть ему эти деньги. Еще одна забота на ее шею.

Когда они завернули за угол, на Персиковую, и Скарлетт посмотрела в сторону Пяти Углов, она вскрикнула от потрясения. Вопреки всему, что рассказывал ей Фрэнк Кеннеди про сожженный дотла город, она не могла представить себе картины столь полного разрушения. Сознание упорно хранило прежний облик любимого города: деловые здания лепятся друг к другу и свободно стоят прекрасные особняки. Но Персиковая улица, на которую она сейчас глядела, вовсе лишена была признаков жилья и вообще каких-либо ориентиров; перед ней лежало совершенно незнакомое место, где она никогда не бывала раньше. Эта грязная улица, по которой она тысячу раз проезжала во время войны; страшная улица, вдоль которой однажды во время осады она летела сломя голову, подгоняемая воем рвущихся вокруг снарядов; улица, которую в последний раз она видела в горячке, спешке и муках отступления, – эта улица выглядела сейчас такой чужой – хоть плачь!

Правда, за этот год, после ухода Шермана из пылающего города и после возвращения конфедератов, возникло довольно много новых зданий, но в районе Пяти Углов все еще лежали обширные пустыри, заросшие камышом и бурьяном и заваленные кучами битого, покрытого копотью кирпича. Виднелись остатки зданий, которые она помнила; теперь это были пустые кирпичные коробки без крыш, с зияющими провалами окон и одиноко торчащими трубами. Кое-где на глаза попадались знакомые магазинчики – они выжили за счет кладки и теперь были подлатаны и восстановлены, яркие пятна нового кирпича выделялись на смазанном фоне старых стен. На фасадах новых магазинов и в окнах новых контор красовались имена владельцев; среди них были хорошо ей знакомые люди, но гораздо чаще попадались вовсе неизвестные, особенно врачи, адвокаты, торговцы хлопком. Когда-то она знала в Атланте практически всех и каждого, поэтому вид множества вывесок с чужими именами подействовал на нее угнетающе. Но новые здания, растущие вдоль всей улицы, порадовали.

Да тут их дюжины, и некоторые даже в три этажа высотой! Стройка шла повсюду, и, пока она стояла, присматриваясь к улице, стараясь приспособиться сознанием к новой Атланте, она услышала и веселый перестук молотков, и визг пилы, приметила поднимающиеся леса и людей, карабкающихся по ним с лотками кирпича на плечах. Она смотрела на улицу, которую так любила, и глаза у нее немного затуманились.

«Тебя сожгли, – думала она, – тебя сровняли с землей, но не смогли уничтожить. Ты вырастешь опять и будешь такая же большая, красивая и тенистая, какой была для нас всегда!»

Идя по Персиковой улице, с топающей по пятам вперевалку Мамми, Скарлетт скоро обнаружила, что тротуары так же запружены народом, как было в разгар войны, и воскресающему городу свойственна та самая атмосфера стремительности, суеты и спешки, от которой в ней зазвенела и запела каждая жилочка еще в самый первый приезд к тете Питти. Кажется, и повозок, вязнущих в глубоких колдобинах, теперь не меньше, чем тогда, разве что нет санитарных карет конфедератов. Много лошадей и мулов топчутся у коновязи перед деревянными навесами магазинов и лавчонок. Но, хоть народу было и густо, знакомых лиц Скарлетт не приметила – как и знакомых имен на вывесках над головой. Новые люди, много грубых, неотесанных мужчин и вызывающе одетых женщин. На улице черно от праздных негров: одни стояли прислонясь к стенам, другие сидели на бровке тротуара, наблюдая за экипажами и колясками с наивным восторгом детей, которым показывают цирковой парад-алле.

– Вот они, вольные деревенские негры, – бурчала Мамми. – Приличной кареты в жизни не видали. Да еще и наглые.

Действительно, наглые, признала Скарлетт, поскольку они пялились на нее самым дерзким образом, но она тут же про них забыла, переживая новое потрясение при виде синих мундиров. Город, похоже, битком набит военными янки – были и верховые, и пешие, и в армейских фургонах, и просто болтались по улице, вываливаясь на шатких ногах из баров.

«Никогда я к ним не привыкну, – подумала Скарлетт, сжимая кулачки. – Никогда!» И бросила через плечо:

– Живее, Мамми! Давай выбираться из этой толпы.

– Вот только очищу себе дорогу от этой черной швали, – громко сказала Мамми и замахнулась саквояжем на молодого здоровяка, маявшегося от безделья прямо у нее на пути. Тот резво отпрыгнул в сторону. – Не нравится мне этот город, мисс Скарлетт, – продолжала Мамми. – Тут полно янки и дешевого вольного сброда.

– Дальше будет лучше, где не так людно. Вот пройдем Пять Углов, и другое дело.

Они перебрались через Декатур-стрит по скользким камням, служившим мостом в глубокой грязи, и пошли дальше вверх по Персиковой; толпа заметно поредела. Вот и капелла Уэсли, где Скарлетт отсиживалась, восстанавливая дыхание, в тот день, в 1864 году, когда бегала за доктором Мидом. Скарлетт взглянула на часовню и издала смешок, короткий и мрачный. Мамми быстро и подозрительно окинула взглядом свою подопечную, спрашивая глазами, но ее любопытство не было удовлетворено. Скарлетт вспомнила с презрением, какой ужас обуревал ее в тот день. У нее ноги подкашивались от страха, хотелось припасть к земле и ползти ползком, на нее напала омерзительная слабость, она была запугана до безобразия приходом янки и близким уже появлением на свет малыша Бо. Сейчас она недоумевала, чего она так боялась. Вся тряслась, как ребенок, от громкого шума. И каким же она была ребенком, если решила, что янки, пальба и поражение – это и есть самое худшее, что могло случиться с нею в жизни. Как это все мелко и незначительно рядом со смертью Эллен, сумеречным состоянием Джералда, рядом с голодом и холодом, когда живешь словно в кошмарном сне, чувствуя свою полную беззащитность. Как легко сейчас быть храброй перед лицом армии завоевателей! Но как трудно противостоять опасности, угрожающей «Таре». Нет, больше она никогда и ничего не будет бояться – кроме нищеты.

К ним приближалась закрытая карета, ехавшая тоже вверх по Персиковой, и Скарлетт встала на бровку, желая увидеть, кто там сидит, – вдруг они знакомы? Все же до дома тети Питти еще несколько кварталов. Как только карета поравнялась с ними, они с Мамми наклонились вперед, Скарлетт изобразила приветливую улыбку и собралась было окликнуть пассажира; в этот момент в окошке показалась женская головка – чересчур яркие, огненно-красные волосы под прелестной меховой шапочкой. Скарлетт отпрянула. На лицах отразилось взаимное узнавание. Это была Красотка Уотлинг. Скарлетт увидела мельком неприязненно раздутые ноздри, и голова исчезла. Странно: именно Красотка оказалась первым знакомым лицом, встреченным ею в Атланте.

– Кто такая? – подозрительно осведомилась Мамми. – Она вас знает, а не поклонилась. Никогда в жизни не видела волос такого цвета. Даже у Тарлтонов. Выглядит будто… будто крашеная!

– Так и есть, – коротко ответила Скарлетт, убыстряя шаг.

– А вы ее знаете, эту крашеную? Я вас спрашиваю, кто она.

– Дурная женщина, и даю тебе слово, я с ней незнакома, так что замолчи.

– Господь всемогущий! – выдохнула Мамми и, открыв рот, уставилась со страстным любопытством на карету.

Она не видела профессиональных проституток с тех пор, как уехала вместе с Эллен из Саванны, а было это двадцать лет назад, и теперь ужасно жалела, что не рассмотрела Красотку как следует.

– А расфуфырена как, и карета при ней прекрасная, и кучер, – бухтела Мамми. – Не понять мне, о чем там Господь Бог думает, если допускает, чтобы дурные женщины прямо сверкали, на манер вон той, а порядочные чтоб голодали и ходили почти что разутые.

– Господь давно и думать о нас забыл, – жестко сказала Скарлетт. – И не говори мне, что мама в гробу переворачивается от моих речей.

Ей хотелось ощутить свое превосходство и добродетельность рядом с Красоткой, но не получалось. Если ее планы осуществятся, она попадет в то же положение, что и Красотка, причем на содержание к тому же самому мужчине. О своем решении она ни капельки не сожалела, и все же, увидев дело в истинном свете, пришла в замешательство. «Не буду сейчас об этом думать», – сказала она себе и зашагала быстрее.

Они миновали участок, где стоял дом Мидов – от него осталась лишь пара одиноких каменных ступеней и дорожка, ведущая в никуда. На месте дома Уайтингов была голая земля. Ни камней фундамента, ни даже кирпичной печной трубы. Зато виднелись следы телег, на которых это все увозили. Кирпичный дом Элсингов устоял, теперь у него была новая крыша и новый второй этаж. Дом Боннела, кое-как подлатанный, крытый неструганым горбылем вместо гонта, ухитрялся тем не менее производить впечатление обитаемого, при всей своей непрезентабельной наружности. Но ни в одном доме не видно было ни лица в окне, ни человека на крыльце. И Скарлетт была этому рада: сейчас ее не тянуло на разговоры. Вот показалась и новая шиферная крыша теткиного дома, и знакомые красные кирпичные стены. У Скарлетт забилось сердце. Как хорошо со стороны Бога, что не дал сровнять с землей этот дом, а то бы его уже не восстановить. Со двора выходил дядя Питер, на руке у него висела корзинка для покупок. Увидев, что по тротуару семенят Скарлетт и Мамми, он засиял всей своей черной физиономией.

«До чего ж я рада его видеть, так бы расцеловала старого дурака!» – весело подумала Скарлетт и крикнула:

– Беги скорей за тетиной обморочной бутылкой, Питер: это и правда я!

В этот вечер на ужин у тети Питти были поданы неизбежная мамалыга и тушеный горох, и, поедая это, Скарлетт дала себе зарок: когда у нее будут деньги, эти два блюда ни в коем случае не появятся у нее на столе. И не важно, какой ценой, но деньги она достанет, причем больше, чем нужно для уплаты налогов на «Тару». Наступит день, и она будет купаться в деньгах, даже если придется для этого совершить убийство.

В теплом свете лампы в столовой она спросила тетю Питти насчет ее финансовых дел, боясь надеяться и все же надеясь, что семья Чарлза способна ссудить ей необходимую сумму. Вопросы были не слишком тактичные, но Питти, пребывая в несказанном удовольствии, что может поговорить с кем-то из членов своей семьи, даже и не заметила, что ее спрашивают как-то уж очень напрямик. Заливаясь слезами, она пустилась в подробное изложение своих несчастий. Она и знать не знала, куда девались ее фермы, городская собственность и деньги, – все просто улетучилось. По крайней мере, так сказал ей братец Генри. Он был не в состоянии платить налоги на ее владения. Все пропало, кроме дома, в котором она живет, и Питти не перестает думать о том, что дом этот никогда не принадлежал ей, что это совместная собственность Мелани и Скарлетт. Брат Генри просто платит налоги за этот дом. Он выдает ей каждый месяц какую-то малость на жизнь, и она вынуждена брать, хотя это очень унизительно.

– Братец Генри говорит, что не знает, как он будет сводить концы с концами, при его-то нагрузках, да еще налоги такие высокие, но он, конечно, лжет, у него наверняка сундуки денег, он просто не хочет давать мне много.

Скарлетт знала, что дядя Генри не лжет. Те несколько писем, что она получила от него в связи с собственностью Чарлза, ясно показывали положение дел. Старый законник боролся изо всех сил, чтобы спасти дом и хоть часть собственности в нижнем городе, где были склады, чтобы у Скарлетт с Уэйдом осталось что-нибудь после разрухи. Скарлетт знала, что он идет на большие жертвы, внося за нее налоговые сборы.

«Нет у него никаких денег, – подумала Скарлетт уныло. – Что ж, вычеркиваем его и тетю Питти из моего списка. Больше никого не остается, только Ретт. Придется мне пойти на это. Я должна это сделать. Я только думать об этом сейчас не должна… Надо мне вывести ее на разговор о Ретте и как бы случайно подкинуть ей идею пригласить его к нам завтра утром».

Она улыбнулась и слегка сжала пухлые ладошки тети Питти:

– Дорогая тетечка, давайте не будем больше говорить о таких вещах, как деньги. Из-за них одни огорчения. Забудем о них и поговорим о приятном. Вы должны рассказать мне все новости о наших друзьях. Как поживает миссис Мерривезер, как Мейбл? Я слышала, маленький креол вернулся к Мейбл, жив и здоров. А что Элсинги, доктор Мид и его жена?

Питтипэт повеселела от перемены темы, ее детское личико перестало кривиться от слез. Она дала детальные отчеты обо всех соседях – что они делают, что носят, чем питаются и о чем думают. Она рассказала с оттенком ужаса в голосе, что, перед тем как Рене Пикар вернулся с войны, миссис Мерривезер и ее дочь сводили концы с концами, занявшись кондитерским делом: они пекли пироги и продавали их солдатам янки. Представляешь?! Бывало, что на заднем дворе у Мерривезеров стояло до двух дюжин янки в ожидании, пока пироги испекутся. Теперь, когда Рене дома, он каждый день гоняет старый фургон в лагерь к янки и продает им бисквиты и пироги, а раскрошенные бисквиты достаются солдатам. Миссис Мерривезер говорит, что вот соберет еще немного денег и откроет кондитерскую в нижнем городе. Питти не хотела бы ее осуждать, но все-таки в этом что-то такое… что до нее самой, сказала Питтипэт, она скорее умерла бы с голоду, чем заниматься коммерцией с янки. У нее принцип бросать уничижительный взгляд на всякого солдата, который ей встретится на улице, и переходить на другую сторону с самым оскорбительным видом, на какой только она способна. Правда, добавила она, это очень неудобно в дождливую погоду. Скарлетт пришла к выводу, что для мисс Питтипэт не существует жертвы, которую она не могла бы принести во имя Конфедерации, включая даже риск запачкать туфли в грязи и идти дальше в мокрой обуви.

Миссис Мид с доктором лишились дома, когда янки подожгли город, но у них и денег нет, и душа не лежит отстраиваться заново, когда Фила и Дарси уже нет с ними – оба погибли. Миссис Мид говорит, ей вообще не нужен дом. Что это за дом – без детей и внуков? Они остались совсем одни и ушли жить к Элсингам, которые восстановили поврежденную часть своего дома. Мистер и миссис Уайтинг тоже у них имеют комнату, и миссис Боннел поговаривает о том, чтобы перебраться к ним, если ей повезет и удастся сдать свой домишко одному офицеру янки с семьей.

– Но как же они там все умещаются? – воскликнула Скарлетт. – Там же миссис Элсинг, Фанни, Хью…

– Миссис Элсинг с Фанни ночуют в гостиной, а Хью – на чердаке, – пояснила Питти, знавшая досконально домашние дела всех своих друзей. – Моя дорогая, мне страшно не хочется говорить тебе это, но миссис Элсинг называет их знаешь как? «Выгодные гости», вот как! – Тут Питти понизила голос: – На самом деле они просто снимают у нее жилье. Жильцы они, понимаешь? Миссис Элсинг управляет пансионом! Разве не ужасно?!
<< 1 ... 3 4 5 6 7 8 9 10 11 ... 22 >>
На страницу:
7 из 22