Рельсы под водой

Рельсы под водой
Маргарита Владимировна Мамич

Лауреаты Международного конкурса имени Сергея Михалкова
У всякого города, как и у любого человека, есть биография. Она соткана из множества жизней тех, кто год за годом спешит по старой брусчаске его мостовых, пытается разгадать его тайны, чувствует ритмы его сердца. А попросту – живет, учится понимать себя и окружающих, находит друзей, влюбляется, бунтует, смиряется, отпускает… Их жизни похожи на пути старого паровоза, которые когда-то были проложены вблизи моря, а со временем поглощены им.

Так и Ромка, бродя с дедом по любимому городу, узнает его историю, вплетая свою судьбу в жизнь многонациональной Евпатории.

Лауреат первой премии VIII Международного конкурса имени С. Михалкова на лучшее художественное произведение для подростков.

Для среднего и старшего школьного возраста.

Маргарита Владимировна Мамич

Рельсы под водой

© Мамич М. В., 2024

© Курбанова Н. М., иллюстрации, 2024

© Рыбаков А., оформлении серии, 2011

© Макет. АО «Издательство «Детская литература», 2024

О конкурсе

Первый Конкурс Сергея Михалкова на лучшее художественное произведение для подростков был объявлен в ноябре 2007 года по инициативе Российского Фонда Культуры и Совета по детской книге России. Тогда Конкурс задумывался как разовый проект, как подарок, приуроченный к 95-летию Сергея Михалкова и 40-летию возглавляемой им Российской национальной секции в Международном совете по детской книге. В качестве девиза была выбрана фраза классика: «Просто поговорим о жизни. Я расскажу тебе, что это такое». Сам Михалков стал почетным председателем жюри Конкурса, а возглавила работу жюри известная детская писательница Ирина Токмакова.

В августе 2009 года С. В. Михалков ушел из жизни. В память о нем было решено проводить конкурсы регулярно, что происходит до настоящего времени. Каждые два года жюри рассматривает от 300 до 600 рукописей. В 2009 году, на втором Конкурсе, был выбран и постоянный девиз. Им стало выражение Сергея Михалкова: «Сегодня – дети, завтра – народ».

В 2023 году подведены итоги уже восьмого Конкурса.

Отправить свою рукопись на Конкурс может любой совершеннолетний автор, пишущий для подростков на русском языке. Судят присланные произведения два состава жюри: взрослое и детское, состоящее из 12 подростков в возрасте от 12 до 16 лет. Лауреатами становятся 13 авторов лучших работ. Три лауреата Конкурса получают денежную премию.

Эти рукописи можно смело назвать показателем современного литературного процесса в его подростковом «секторе». Их отличает актуальность и острота тем (отношения в семье, поиск своего места в жизни, проблемы школы и улицы, человечность и равнодушие взрослых и детей, первая любовь и многие другие), жизнеутверждающие развязки, поддержание традиционных культурных и семейных ценностей. Центральной проблемой многих произведений является нравственный облик современного подростка.

С 2014 года издательство «Детская литература» начало выпуск серии книг «Лауреаты Международного конкурса имени Сергея Михалкова». В ней публикуются произведения, вошедшие в шорт-листы конкурсов. К концу 2024 года в серии издано более 70 книг, в том числе повести и романы лауреатов восьмого Конкурса. Эти книги помогут читателям-подросткам открыть для себя новых современных талантливых авторов.

Книги серии нашли живой читательский отклик. Ими интересуются как подростки, так и родители, педагоги, библиотекари. В 2015 году издательство «Детская литература» стало победителем ежегодного конкурса ассоциации книгоиздателей «Лучшие книги года 2014» в номинации «Лучшая книга для детей и юношества» именно за эту серию. В 2023 году серия книг вошла в пятерку номинантов новой «Национальной премии в области детской и подростковой литературы» в номинации «Лучший издательский проект».

Трамвай

Вместо вступления

– Ты представляешь, как странно: узкая колея была проложена немцами! Чтобы ездили именно немецкие трамваи. Вот почему? Первый здесь пустили еще в 1914 году. Уже тогда планировали захват территории, что ли? Ведь Советское правительство даже рояли требовало – и научило! – делать отечественные! А тут вдруг ни с того ни с сего – немецкие трамваи!

Чувствовалось, что тетя Маря вышла на любимую тему. У нее горели глаза. Мне оставалось из вежливости пожимать плечами, мысленно вклеивая в отрывной календарь пожухлые, замасленные кухонным жиром листочки, пока в нем не появились даты семидесятилетней давности. Под пальцами невидимо шелестела матовая калька, которую прокладывали меж толстых картонных страниц довоенных фотоальбомов.

– Сам посуди, – продолжала она. – После войны, только-только освободив город, люди принялись восстанавливать трамвайные пути по старому проекту. Немецкому! – Тетя Маря даже привстала.

– Почему тогда они вернули прежние узкие пути, а не построили новые, под ширину советских трамваев?

– То-то и оно! Почему? Мало того, в пятьдесят седьмом завезли немецкие трамваи «Гота». Такие вот, как этот. А ведь наша страна первые места занимала на международных выставках, новые технологии разрабатывала! Первая вышла в космос! А всего-то-навсего трамваи, и именно у нас – немецкие! С узкоколейкой этой…

Честно говоря, я мало что понимал. Лень было вдаваться в подробности, и по истории в школе у меня была тройка. Что касается дат – в них я вообще не ориентировался. Что пятьдесят седьмой, что сорок седьмой, что седьмой век до нашей эры – всё одинаково. Эпохи, о которых говорила тетя Маря (вообще-то она была караимкой, и по-настоящему ее звали Марьям), просто не укладывались в голове. Нет, я понимал, это все очень интересно, но мне-то какое дело? Я тогда еще даже не родился! Даже тетя Маря тогда еще не родилась! Мало ли что было при царе Горохе! Было и было! В Японии на воздушной подушке поезда скоростные ездят, а тут – узкоколейка какая-то немецкая… Подумаешь! Сдалась мне эта лекция!

– Тетя Маря, я, наверное, пойду. Сегодня мне нужно еще позаниматься. Через неделю поеду документы подавать в Севастополь, – осторожно проговорил я, прощупывая почву: обидится, не обидится…

Тетя Маря не обиделась. Но я заметил, что кровь отхлынула от ее лица.

– Как – в Севастополь?.. Ты же с вот такого возраста мечтал стать водителем трамвая. Всем знакомым рассказывал: «Вот буду вагоновожатым – смогу катать вас „зайцами“ без штрафов!»

– Решил в «Нахимовку»… – неуверенно промямлил я.

– А-а-а… – как будто разочарованно и вместе с тем равнодушно протянула она. – Ну, приходи завтра, дам поводить вечером. Если никого не будет.

– Обязательно! – пообещал я.

Но следующим вечером я так и не пришел. И больше никогда тетю Марю не видел.

* * *

Тогда мне было, наверное, лет пять. Мы с дедушкой шли старыми улочками города. Возвращаясь с набережной, специально выбирали самые древние, скрюченные, изломанные переулки, конца которых было не видать за поворотом. Дедушка называл их «локтями» и «коленями». Чем отличался «переулок-локоть» от «переулка-колена», я не понимал, но полагал, что «локоть» поворачивает под более острым углом, он более кривой и загадочный, более манящий и таинственный. И гораздо чаще заканчивается глухим тупиком, старым забором или недостроенным домом, через заброшенный двор которого нужно было проскользнуть, не попавшись на глаза своре собак, рассерженных вторгшимися в их владения чужаками. В то время как «колено» – это, пожалуй, обычный ровный поворот. В крайнем случае поворот на шестьдесят градусов. Разве он может быть интересен?

Конец лета собирал в воздухе грустную леденцовую тишину: она предвкушала сентябрьские дожди и копила заряженные частицы в магнитном поле. Только редкий лай уличных псов гулким эхом отражался от стен домов из ракушечника, пропускающего через свои дырочки последние дни августа. Солнечные лучи всё так же подглядывали сквозь виноградную листву дворов, но свет их стал более тусклым и белесым. Холодным, чужим. Случайно заплутавших в переулках отдыхающих становилось все меньше – никто не спрашивал, как пройти до колхозного рынка или на автовокзал. Наверное, в городе остались только те, кто знал его вдоль и поперек, как мой дед.

Иногда под подошву попадал лист платана, очень похожий на кленовую ладошку. В пять лет я был убежден, что это клен. Он хрустел, возмущая своей невоспитанностью тишину, и хрупко крошился на сухие клочки-чаинки под моим неосмотрительным башмаком.

Мы не спеша брели по переулкам, и дедушка рассказывал бесконечные легенды о том или ином доме, о его жителях и их приключениях, и я никогда не мог знать наверняка, какие истории были достоверными, а какие он сочинял на ходу. Хотя вообще – врать он не любил, это факт, так что, думаю, все-таки они были правдой.

Наконец очередной «локоть» вывел нас на большую улицу, предполагающую оживленное движение. Однако сезон заканчивался, и она оказалась пуста: ни переполненных автобусов, ни случайных машин.

– На этой улице живет моя с первого взгляда любовь, – загадочно начал дед.

Вдруг далекий звонок предвосхитил нарастающий раскат перестукивающих колес. Из-за угла старинного дома (кажется, это был санаторий, оставшийся со времен царской России) величественно и вместе с тем скромно выступил, поскрипывая, красный двухвагонный трамвай.

– А вот и моя любовь!

Я недоуменно поднял глаза.

Трамвай начал замедлять ход. Мимо нас, гордо покачиваясь, словно корабль пустыни, проплыл первый вагон, в глянцевитых боках которого я заметил красное отражение худого мальчишки и деда с мечтательными морскими глазами (конечно, в отражении не было видно таких подробностей). Проплыло поржавевшее сцепление с непонятно зачем нужными спиральными подвесками-пружинками и свисающими шлангами. Под сонорное мычание двигателя второй вагон постепенно остановился, и наконец, сонно жужжа в августовской тишине, перед нами раздвинулись дверцы, приглашая в таинственный музейный мир с дощатым деревянным полом, застекленными перегородками и немецкими надписями, которые, по-видимому, означали: «Держитесь за поручни во время движения».

Мягкие, пышные, как бабушкино дрожжевое тесто, сиденья были туго набиты пружинами снов и ватой воспоминаний пассажиров – завсегдатаев одного и того же коротенького маршрута. Их призраки дремали у широких, прозрачных, как стрекозиные крылышки, окон и приглашали устроиться напротив, чтобы, покачиваясь на дерматиновой обивке, погрузиться в чтение книги судеб по лицам соседей по вагону.

Казалось, трамвай был живым существом. В его пожелтевших, стареньких плафонах тускло отражались вечерние лучи, полирующие дальние, редко используемые поручни под закругленным высоким потолком, чем-то напоминающим готические соборы. Неспроста трамвай назывался «Гота»! Ж-ж-ж-ж-ж – аккуратно закрылись двери, так и не решившись пошевелить и перемешать хрупкую тишину своей навязчивой репликой.

Вагон дернулся. Сонное гудение звука «м» повысилось на полтона, затем еще и еще – пока к музыке вступления не добавился контрапункт: это колеса, стуча, наскакивали на стыки рельсов. Хотелось заглянуть в щель между дощечками пола – вдруг через нее можно будет увидеть прорастающие сквозь асфальт последние травинки этого лета…

– «Глубокоуважаемый вагоноуважатый!» – неожиданно произнес дедушка распевным речитативом, храбро направившись прямо к кабине водителя. Он жалобно поцарапал ногтями стекло, разделяющее необходимость оставаться пассажиром и право называться гордым и сложным устаревшим словом – «вагоновожатый». – Пустите покататься.