Звенел булат

Глотая слёзы, мальчишка опустился на колени у постели. Голос его прерывался, дрожал. Он читал всё громче и громче, стараясь заглушить страх, боль, смятение. Упираясь локтями в колени, держась руками за голову, с сознанием полной беспомощности, сидел Манаф.

– Дети мои, будьте людьми, чтобы никто, никогда не посмел недобрым словом помянуть того, чьей плотью и кровью вы были. А ты, старший, не отходи от религии, посещай мечеть, молись – в вере спасение. Меня похорони соблюдая все обряды. На поминки барана зарежь, милостыню раздай больным и бедным.

Наказ отца был неслучайным. Манаф всё реже и реже посещал мечеть. Молясь, не проявлял усердия.

– Всё сделаю, отец, всё.

– Знаю, что сделаешь. Сразу дайте знать матери. Когда станет тепло, поезжайте домой, успокойте ее.

– Поедем, отец.

Старик стал задыхаться. Вскоре он начал громко зевать, словно не спал много ночей, затем впал в беспамятство. Только правая рука поднималась к лицу, слабые дрожащие пальцы приглаживали усы, бороду. Затем руки беспомощно упали на грудь, из полуоткрытого рта после короткого хрипа вырвался последний вздох…

Манаф покрыл отца куском бязи с головой, поставил поближе к Джаваду коптилку.

– Возьми Коран, читай.

Джавад читал, не слыша своего голоса. И с ужасом думал о том, что похоронить отца будет некому Ну что могут сделать соседские мальчики и старый хозяин, который сам едва держится на ногах? Сожалел, что не могут отвезти его в аул. «Похоронить, соблюдая все мусульманские обряды…» – повторял он последнюю просьбу отца. Да, они постараются исполнить его последнюю волю.

Как только рассветёт, раздумывал Джавад, надо сразу сбегать в мечеть, сообщить знакомым татарам, чтобы пришли обмыть, завернуть в саван. Материю для савана отец ещё задолго до смерти сам купил для себя.

Строгий голос брата вновь заставлял мальчика наклоняться над Священной книгой пророка. И он читал, читал до утра.

Опасения Джавада по поводу того, что некому будет хоронить их бедного отца, были напрасны. С раннего утра белобородые татары, русские рабочие, матросы стали заполнять комнату, затем двор.

Джавад был удивлён, увидев среди пришедших товарища Олега. Мальчик подошёл к нему, благодарно пожал руку. Откуда все они узнали о случившейся беде?

Воля покойного была исполнена. Абакара похоронили в тот же день на татарском кладбище с соблюдением всех мусульманских обрядов.

Молчаливым, задумчивым стал Манаф. Он почти не работал в мастерской. Придя домой после работы в порту, уходил и возвращался поздно ночью. В одиночестве нередко томила Джавада тоска по родному аулу.

– Брат, наступила весна, когда же мы поедем домой? – спрашивал он часто у Манафа.

– Скоро, когда меня отпустят товарищи.

Джавад понимал, что брат его нужен городским товарищам для осуществления тайной связи с моряками. Часто думал о матери. Манаф послал ей телеграмму и деньги. Ответа не было. Не до ответа, наверное. Не подорвала бы недобрая весть силы старухи, опасался Джавад.

С каждым днём труднее становилось с хлебом. Иногда часами простаивал мальчик в очереди у частной пекарни. Ещё труднее было с мясом. Выручала рыба. Самым оживлённым местом был теперь рыбный базар, расположенный недалеко от бухты Жемчужной.

– Джавад, царь отрёкся от престола! – закричал Вовка, вбегая в мастерскую.

– Что такое «отрёкся»?

– Понимаешь, не хочет больше быть царём.

– Вах! Почему?

– Дедушка Спиридон говорит, не может царь править народом, не умный, а потому злой. Воевать не умеет, не хотят люди ему подчиняться.

Джавад вспомнил небольшого роста человека в офицерском мундире, с неподвижным, бледным лицом, рыжей бородкой.

– Вовка, а ты хотел бы быть царём? – спросил Джавад.

– Конечно, хотел бы, плохо, что ли? Конфеты целый день есть.

Ребята выбежали на улицу. Смешавшись с толпой, они дошли до площади. Здесь в центре толпы стоял человек. Энергично размахивая рукой, он громко и горячо говорил. Стёкла пенсне ярко поблескивали на солнце. Джавад узнал товарища Олега. Закончив речь, он соскочил на землю. Вслед за ним на «трибуну» забрался среднего роста плечистый матрос. На поясе у него висела деревянная кобура маузера.

– Назукин, Назукин, – прошелестело в толпе.

– Граждане! Дорогие товарищи! Братья матросы! Только советская власть может дать нам истинную свободу, равенство, землю крестьянам, фабрики и заводы рабочим. Ни царь, ни Временное правительство…

Джавад не слушал оратора. Он искал глазами брата среди тех, что стояли возле сложенной наспех трибуны. И увидел его. Манаф был рядом с портовым грузчиком Василием и товарищем Олегом…

– Вот теперь мы можем собираться в дорогу, – сказал Манаф, с радостным лицом вбегая в мастерскую. – Через день будем в поезде.

Манаф, приподняв ночью одну из досок пола, стал доставать винтовки, пистолеты разных систем, ручные гранаты. Глянув на изумлённое лицо Джавада, он, приложив палец к губам, стал аккуратно заворачивать оружие в бельё, одежду, тряпки, газеты и всё это укладывал на одеяло, матрацы, заворачивал, потом туго обвязывал верёвками.

– Время ещё тревожное, в пути всё может случиться. Ты поедешь в отдельном купе. Эти вещи внесёт Василий. Помнишь портового грузчика?

– Помню.

– Он положит их на багажную полку и скажет: «Мальчик, взбирайся наверх, чего тебе толкаться под ногами?» Залезай и не сходи без надобности, пока не доедем. Я буду рядом. Если начнётся обыск, ты скажи: «Не моё», а лучше всего притворяйся спящим. По закону спящих в вагоне детей не должны будить. Ты меня понял?

– Разве это всё не твоё?

– Моё, но на Кубани неспокойно, у всех отбирают оружие.

…Провожать кавказцев на вокзал пришли дружки Джавада, Спиридон Мартынович и друзья Манафа. Товарища Олега не было, его срочно вызвали в Северную столицу – так объяснил Манаф.

Прощаясь, Спиридон Мартынович и Вовка прослезились.

– Возвращайся быстрее, – кричали мальчишки, когда Джавад протискивался в набитый людьми вагон.

Грузчик Василий был в купе. Без напряжения подняв тяжёлый груз, сложил его на верхней полке.

– Слушай, пацан, чего тебе вертеться под ногами, полезай наверх и ложись, а я там с дружками буду сидеть, в картишки поиграю.

Джавад только и ждал этого. Василий кинул хурджины Джавада на вещи. Мальчик быстро забрался, с удовольствием растянулся на опасном грузе. Манаф прошёл в соседнее купе.

Наконец звякнул вокзальный колокол, дежурный дал свисток, паровоз загудел и тронулся. День, ночь и снова день шёл поезд, останавливаясь и трогаясь с такими толчками, что Джавад едва удерживался, чтобы не слететь вниз. Но его не столько пугало падение, как страх за то, что какое-нибудь оружие или «бомба» (так он назвал гранату-лимонку) может вдруг разорваться.

«Как это я не догадался спросить Манафа, может это случиться или нет? Но он же мне родной брат, не положил бы такой груз, если бы была опасность», – успокаивал Джавад сам себя.

Наступила вторая ночь. Мерно стучали колёса вагона. Джавад проснулся от шума шагов, говора. Приоткрыв глаза, посмотрел вниз.

– Граждане, куда едете, что везёте? – Луч карманного фонаря скользнул по вещам, полусонным лицам пассажиров.

Послышался скрип раскрываемых чемоданов, сундучков.