Звенел булат

– Ещё кого знаешь?

– Уллубия знаю, местный кумык из Уллу-Бойнака. Говорят, он здесь окончил реальное училище, после учился в русском городе, хотел стать законоведом. Учёбу не закончил. Есть и твой земляк – Саидов, их несколько братьев. Старший, Бадави, в канцелярии туринского генерал-губернатора служил, а младший, Гарун, сначала здесь в русской школе учился, позже в Россию уехал. Сюда вернулся недавно. Здесь в типографии работает, газету выпускает – «Илчи». Призывает народ к захвату казённых и частных земель, обвиняет шариатистов в избрании неверного пути. Непонятно получается – два брата от одной матери, от одного отца – один сторонник господства имущих, другой за равенство и свободу всех людей выступает.

Многое узнали Манаф и Джавад в первый вечер приезда в Шуру. Старый жестянщик оказался в курсе всех событий, происходящих в городе. Безграмотный рабочий рассуждал о политике, высказывал свои мнения как убеждённый сторонник народной власти.

…Сразу же по возвращении из аула Манаф пошёл в типографию, познакомился с Гаруном Саидовым. Черноглазый, жизнерадостный, как сама молодость, Гарун пришёлся по душе Манафу.

Менее приветливо протянул молодому лудильщику руку оказавшийся в кабинете Саид Габиев. Сухощавый, невысокого роста Саид чисто говорил по-русски. Он горячо спорил о чём-то с Гаруном и наконец, хлопнув дверью, ушёл.

– Откуда он? – спросил Манаф у Гаруна.

– Из Кумуха, уздень. Родился в Сибири, учился в Петербурге, там первым начал издавать газету «Заря Дагестана».

– Родился в Сибири?

– Да, родители его вместе с другими горцами, восставшими в семьдесят седьмом году, были высланы из Кумуха. Помнишь песню? – Гарун тихо запел:

Что за пыль там на дороге,
Что за люди там идут?
Провожают их в тревоге,
Мол, погиб Кази-Кумух…

Кончив петь, Гарун задумался, затем сказал:

– Будь с нами, время горячее, опытные люди нужны. Большевистская фракция Порт-Петровского Совдепа по примеру питерцев недавно создала Военно-революционный комитет.

– Кого избрали председателем?

– Уллубия Буйнакского. Слыхал о нём?

– Да, немного.

– Большевик, отличный товарищ. Задача – создание красногвардейских отрядов, национализация фабрик, заводов, рыбных промыслов, конфискация помещичьих земель. Мобилизация сил, сбор средств для покупки оружия, агитация устами убеждённых людей.

– Севастопольские товарищи подарили мне оставленное ранее для хранения оружие. Я привёз его с собой. Часть из личного арсенала я могу выделить для вас.

– О, это будет замечательно. Мы вооружим всех большевиков, газетчиков и служащих типографии.

– Когда можно доставить?

– Друг мой, я сам забегу к тебе, скажу, когда и как это можно сделать.

Декабрьские холода. Серебристый иней покрыл голые ветви акаций. Длинные ночи траурной шалью окутывали притихший город. Короткие серые дни будили грусть.

Проходя как-то по улице, Манаф показал Джаваду угловой дом, полутораэтажный фасад которого обращён на Аргутинскую улицу.

– Дом лакца Абиссинского.

– Почему Абиссинского, это же не мусульманская фамилия?

– Фамилия ему дана по названию далёкой страны, где жил он с отцом, братьями. Говорят, один из родственников достиг там чина министра монетного двора. А этот вернулся на родину, купил здесь дом.

Джавад с любопытством рассматривал большое одноэтажное здание, занимавшее целый квартал. Увидел, как из ближайшего парадного подъезда вышли два молодых человека. Один невысокого роста, в папахе, суконном пальто. Второй светлее и выше ростом, с тонкими чертами лица, в фуражке и студенческой шинели. Первый поздоровался с Манафом.

– Кто он? – спросил Джавад.

– Лакец Саид Габиев, в этом доме живёт.

– Второго не знаешь?

– Знаю, но незнаком с ним.

– Вспомни, на кого он похож? – спросил Джавад.

Глядя вслед уходящим, Манаф ответил:

– Не помню.

– На товарища Олега похож этот русский.

– Он кумык, Уллубием зовут, – пояснил Манаф.

– Кумык? – удивился Джавад.

– Кем он работает, учёный, наверное?

– Да, учёный, важные дела делает.

– Наверное, так.

Саид с Уллубием поднялись к Церковной площади и, свернув налево, направились к Вокзальной улице. Так вот он какой, Уллубий…

Недолго сиживал Манаф и в шуринской мастерской. Как и в Севастополе, он то исчезал, не появляясь весь день, а то и по несколько дней подряд пропадал где-то. За Джавада был спокоен. Гаджи-Магома относился к нему так же, как к собственному сыну Абдулле.

Некоторые члены облисполкома, обеспокоенные переворотом в Петрограде и действиями большевиков в Порт-Петровске, для укрепления своего положения объявили на десятое января 1918 года созыв Третьего съезда дагестанских представителей. За несколько дней до начала съезда стало известно о том, что в Шуру движутся многочисленные отряды чалмоносцев во главе с новоявленным имамом Нажмутдином Гоцинским и шейхом Узуном-Хаджи.

На Дербентской улице, от которой начиналась дорога, ведущая в горы, было оживлённо. Несмотря на зимний холод, мастеровые и лавочники по несколько раз в день бегали к постоялым дворам, подходили к едущим на линейках, в скрипучих двухколёсных арбах, спрашивали, что слышно в горах, зачем идут аскеры Гоцинского в Шуру. Не мог усидеть и Гаджи-Магома в мастерской:

– Эй, курдаш[4 - Курдаш – товарищ.], ты из какого аула?

– Из Верхнего Казанища.

– Тогда проезжай, ты не можешь знать того, что происходит выше Казанища.

– Эй, кунак, счастливого пути, откуда едешь? – спрашивал Гаджи-Магома очередного путника.

– Из Кадара.

– Ты видел Нажмутдина из Гоцо с аскерами?