Шанс на жизнь

– Питер, остановите здесь, мы пройдемся, – Рашель обратилась к шоферу и затем повернулась ко мне. – Ты в силах дойти до дома?

Я взглянула на дорожку, усыпанную белым камнем, и кивнула.

– Отлично, – Рашель повеселела.

Шофер помог мне выйти из машины, а Рашель взяла меня под руку. Прикосновение ее ледяной ладони было неприятным, но я не стала возражать, а просто пошла рядом.

Дорожка извивалась между крупными деревьями с массивными стволами и широкой зеленой кроной, рядом с которыми росли низенькие кустики и неимоверное количество цветов: красные, белые, желтые и нежно-сиреневые они раскрашивали сад, не давая глазам заскучать. В тени деревьев не было жарко, но запах растений был настолько интенсивным, что накатила дурнота, и я обрадовалась, когда тропинка закончилась у небольшой заасфальтированной круглой площадки с зеленым островком, усаженным цветами, посередине. На площадке уже стоял припаркованный автомобиль, и Питер все еще сидел в нем, ожидая дальнейших распоряжений. Дорожка, идущая от площадки к дому, была вымощена розовым мрамором и заканчивалась лестницей всего на три ступени, ведущей, однако, не вверх, а вниз. По бокам лестницы начинался мраморный же бордюр с подсветкой, изначально невысокий, но переходящий в стену примерно метр высотой. Дорожка, обрамленная теперь уже мраморной стеной, немного расширялась и заканчивалась у самого дома мраморной площадкой.

Часть центрального входа немного выдвигалась вперед и издалека выглядела небольшой башенкой, а над массивной темно-коричневой входной дверью висел большой фонарь, имитирующий старинную газовую лампу. Чуть позади от центрального входа начинались колонны, поддерживающие на себе два балкона, по одному с каждой стороны. Внизу, в тени нависающих сверху балконов, также с обеих сторон располагались небольшие столики с креслами по бокам. Удивительно, но кресла, с белоснежными сиденьями и спинками в сине-белую вертикальную полоску выглядели абсолютно чистыми несмотря на то, что стояли снаружи и должны были иметь соответствующие следы, оставляемые пылью и залетающими дождевыми каплями.

– Присядем? – попросила Рашель. Казалось, она всю дорогу обдумывала, как ей начать разговор, но до сих пор это ей так и не удалось.

Я покорно села.

– Родная, я должна тебя предупредить, что сегодня будет семейный обед в честь твоего возвращения. Будет Клаудия, которая живет с нами, и мальчики тоже приедут пообщаться с тобой. Ты уже видела Клаудию и понимаешь, что она не устроит тебе теплого приема. Мальчики же в основном следуют ее примеру, – Рашель вздохнула. – Была бы моя воля, я бы ни за что не пустила их на порог, но твой папа настоял, и я не смогла его переубедить. Я прошу тебя только об одном: не верь тому, что они могут о тебе сказать, пока не получишь шанс сама все вспомнить. Договорились?

Хмм, не верить тому, что они могут обо мне сказать? Интересно, а что такого они могут обо мне сказать? Почему меня необходимо об этом предупредить, и у Рашель даже не хватало мужества начать этот разговор? Мне очень хотелось задать эти вопросы, но я просто кивнула и заметила, как просияло лицо Рашель.

– Вот и замечательно! А сейчас, пойдем, скорее, домой, тебя там уже заждались.

Я чуть было не спросила: кто? Кто меня может там заждаться, если «папочка» не удосужился прервать работу, чтобы увидеться с чудом воскресшей дочерью, а сводные братья с сестричкой во главе, похоже, готовы меня закопать живую лишь бы я больше не появлялась в их жизни?

Рашель толкнула массивную дверь и позвала, входя в просторный холл: «Хелли!» Я зашла за ней и осталась без слов. Никогда в своей жизни я не была внутри дома такого просторного и невероятно красивого. Огромный холл из белого мрамора с кремовым рисунком на полу вел в зал с тонкими высокими колоннами. Слева я заметила лестницу с витыми металлическими перилами, ведущую наверх, а через небольшое расстояние еще одну лестницу, но уже для спуска, надо думать, в подвальные помещения. Справа за колоннами расположилась гостиная с камином, по обеим сторонам которого в нишах стояли небольшие выставочные шкафы с полками, уставленными фарфором. Бело-синие вазы, кувшины, соусники и чашки были явно коллекционными и очень дорогими. На полу у камина лежал пушистый ковер кремового цвета, и я в очередной раз подивилась чистоте предмета, который, по моему опыту, не может быть таким безупречно-чистым.

Ковер в моем доме (тот, что в Торонто, тот, что действительно МОЙ) был безупречно чистым лишь первые полчаса после его покупки. А дальше… ребенок поел чипсы, друзья пришли с собакой, пластилин случайно упал и был втоптан в мягкий ворс ковра, и еще сто причин, почему мой ковер никогда не был идеально чистым, как я ни старалась. А здесь…чудесаааа.

В центре ковра стоял небольшой овальный стеклянный столик на двух толстых круглых деревянных ножках, а вокруг него расположились два белоснежных диванчика с горой коричнево-серых подушек, два бежевых мягких кресла и два низеньких кремовых пуфика на гнутых металлических ножках. Над камином висело большое зеркало в витой коричневой раме, и в нем отражалась столовая, которая располагалась сразу же после гостиной.

В столовой на полу лежал такой же ковер, как и в гостиной, но на нём стоял массивный деревянный стол темно-коричневого цвета на двенадцать человек с мягкими кремовыми стульями на толстых деревянных ножках в цвет стола, расположившихся вокруг него. В центре стола в художественном беспорядке было расставлено штук восемь, как мне показалось на первый взгляд, ваз разной высоты. Приглядевшись, я поняла, что это декоративные подсвечники из цветного венецианского стекла. Над столом свисала люстра из металла и хрусталя с лампами в виде свечей, в которой не было особой необходимости днем, потому что и в гостиной, и в столовой основным источником света были французские окна от пола до самого потолка в легких темно-коричневых рамах. За столовой, в стене, виднелся дверной проем. Проход между колоннами тоже вел куда-то в глубину дома, но у меня не было времени все рассмотреть, потому что в дверном проеме возникла фигурка тощей коротко стриженной темноволосой девушки в темном платье до колен, с белым кружевным воротником и тоненьким ремешком на талии.

– Хелли, как хорошо, что ты еще здесь, – Рашель обрадованно обратилась к девушке. – Я не знала, ждешь ли ты нас или уже уехала закупать продукты. Мы так задержались из-за этих ужасных пробок!

– Ну что вы, как я могла уехать, не встретив нашу дорогую Элизабет! – воскликнула Хелли, лучезарно улыбаясь, но в глазах ее было столько холода и настороженности, что я не нашла в себе сил улыбнуться в ответ.

– Элизабет, девочка моя родная, ты дома! Как я надеялась, как молилась Деве Марии, как плакала ночи напролет, прося за тебя у Господа! Ты вернулась, моя кариньо!

Я вздрогнула. Ко мне, причитая, приближалась маленькая полная пожилая женщина. Темные волосы с проседью уложены сзади в пучок, морщинистое лицо с большими карими глазами под темными прямыми бровями выражает страдание и радость одновременно. А главное, впервые за все время, что прошло с момента моего пробуждения, я услышала простые и добрые слова в мой адрес, вернее, в адрес Элизабет. Они звучали так искренне, и столько радости слышалось в голосе женщины, что я невольно пошла ей навстречу. Подойдя ко мне, она обхватила меня руками и прижала к себе. Она была вся такая мягкая, уютная, и от нее так вкусно пахло свежей выпечкой и какими-то ароматными травами, что я невольно прижалась к ней крепче и не хотела отходить.

– Ты узнала Лусию? – Вскричала Рашель. – Милая, ты ее узнала?

Я отошла от женщины и отрицательно мотнула головой. Рашель сникла, но быстро взяла себя в руки.

– Это Лусия, твоя няня. Она была с тобой почти с самого рождения. Ты для нее как дочь, – Рашель улыбнулась, а Лусия снова подошла ко мне и погладила меня по голове:

– Не переживай, моя родная, ты скоро поправишься и вспомнишь всех нас.

Я посмотрела в доброе лицо няни и поняла, что это первый по-настоящему добрый человек, который оказался рядом с тех самых пор, как я очнулась. Мне стало так жаль эту бедную девочку Элизабет, которую почему-то ненавидел весь дом, себя, застрявшую в этом непонятном семействе, моих настоящих родных, которые думают, что я ушла безвозвратно, что я обняла Лусию и расплакалась. Я рыдала на плече у маленькой пожилой черноволосой женщины, а она просто гладила меня по голове, не говоря ни слова.

ГЛАВА 4

Меня отвели в комнату Элизабет, которая располагалась на втором этаже. Поднявшись по красивой лестнице с деревянными ступенями и витыми перилами, мы попали в холл второго этажа. На стенах висели картины в темно-коричневых деревянных рамах, рядом стояли скамьи с мягкими сиденьями, круглые столики с лампами и торшеры на тонких длинных ножках. Красивый темный паркет покрыт тонким кремовым ковром с коричневым рисунком. Как все просто и в то же время красиво. Я вспомнила свою квартиру в Торонто: крохотная кухня, зал и столовая вместе, одна спальня, где стояли две кровати: большая для нас с мужем и маленькая белая, вся в разноцветных наклейках – для нашей малышки. Искусственные ковры, дешевые китайские тюли и шторы на окнах, пластиковые торшеры за двадцать долларов из Волмарта и диван из Икеи. И все богатство, что я вижу сейчас, я бы променяла, не задумываясь и на секунду, на мою маленькую квартирку, мой крошечный уютный мирок.

Лусия, которая все время шла рядом со мной, открыла красивую дверь из натурального дерева:

– Входи, крошка, располагайся.

Я вошла в комнату, ожидая ту же смесь богатства и вкуса внутри, но то, что я увидела, поразило меня так сильно, что я замерла на пороге как вкопанная. Комната была похожа на клубничную зефирку: стены покрашены в розовый цвет, на полу розовый же ковер и нежно-розовые шторы на окнах. Пуфики, диванчики, накидки, и даже постельное белье на огромной круглой кровати с балдахином, да и сам балдахин, все также было разных оттенков розового. В комнате пахло ванилью и чем-то еще, приторным и неприятным. Я сделала шаг вперед, а Лусия быстро прошла к дальней стене комнаты и открыла одну из дверей, находившихся там:

– Я сейчас приготовлю ванну, с пеной, с лавандой, все, как моя крошка любит, – голосила няня уже откуда-то изнутри.

Значит, за этой дверью ванная. Интересно, куда ведет вторая дверь? В туалет?

Рашель, которая все это время стояла рядом молча, наконец, поняла, что ее дочь все еще ничего не вспомнила, даже очутившись в такой, хммм, скажем помягче, необычной комнате, как эта. Она подошла ко второй двери и открыла ее:

– Дорогая, можешь пока присмотреть себе одежду к обеду.

Я приблизилась к шкафу и снова впала в ступор на некоторое время. Думаю, что мои брови поднялись слишком высоко в изумлении, потому что Рашель, увидев мое лицо, сказала с некоторым стеснением в голосе:

– Да, ты немного излишне тратилась на одежду, но тебя можно понять, ты молода, красива и заслуживаешь возможности подчеркнуть это.

Действительно, материнская любовь слепа. Я стояла у входа в платяной шкаф, размеры которого превышали размеры моей спальни, а может и всей квартиры, в Торонто. Шкаф был забит от пола и до потолка полками с одеждой и обувью. Вдоль стен стояли штативы со свисающими на плечиках вечерними платьями, нарядными и не очень блузами, кардиганами, юбками, шерстяными свитерами, летними майками и еще множеством разных вещей всевозможных цветов и фасонов. На верхних полках лежали кеппи, бейсболки, шляпы и шляпки, банданы и косынки. Я даже не осмелилась открыть выдвижные ящики, которыми изобиловал шкаф. Нет, психику нужно беречь. Лучше пойду приму ванну и подумаю, что делать дальше.

– Ты что же, ничего не выберешь? – Рашель взглянула на меня с изумлением.

– Я потом. Сначала, если можно, я приму ванну и отдохну.

– Конечно-конечно. Лусия, пойдем, оставим Лиззи отдохнуть, – заторопилась Рашель, и я была очень признательна ей за то, что она поняла намек.

Когда Лусия и Рашель вышли, я кинулась обыскивать комнату. Где-то же должен быть ноутбук. У молодой шестнадцатилетней девушки должны быть ноутбук и сотовый телефон! Связь с миром, социальные сети, все стандартно, а значит я смогу ими воспользоваться и зайти на нашу с мужем страничку в социальных сетях, чтобы просто найти хоть какую-то ниточку, чтобы понять, что я не сошла с ума, что я существую…ну, или существовала. В больнице на все мои просьбы предоставить мне выход в интернет я под разными предлогами получала отказ. Теперь же я надеялась найти хоть какой-то прибор, подключенный к местной сети.

Ничего. Нет ни телефона, ни ноутбука. Пришлось мне идти мыться и потом искать, что надеть к обеду, что оказалось делом нелёгким, потому что я не представляла, что необходимо надевать к такому мероприятию – у нас в семье не было принято переодеваться к приемам пищи. Можно было спросить у Рашель, но мне так хотелось остаться одной, что я не удержалась и выставила их с Лусией как можно быстрее. Теперь буду полагаться на здравый смысл и логику.

Приняв ванну и высушив волосы, я снова зашла в шкаф и стала изучать ассортимент. Через пять минут осмотра стало создаваться впечатление, что вещи были приобретены шестнадцатилетней проституткой с задатками сороки. Из всего многообразия сложно было выбрать хоть что-то, что я бы рискнула надеть: платья были либо коротки, либо с таким вырезом, что, боюсь, мой «папочка» получит удар, увидев, как бесстыже выглядывает из него довольно объемная грудь его дочурки. Юбки с трудом прикрывали трусики, а брюки прилипали насмерть, выставляя напоказ высокие ягодицы. И все таких ярких цветов и с таким количеством страз, бус и всевозможных аппликаций, что уставали глаза.

После почти получасового поиска я нашла еле достающую до колен юбку светло серого цвета и шелковую сиреневую блузку с откровенным вырезом, который я закрыла, пришпилив очень необычную серебряную булавку в виде стрекозы с большим голубым камнем вместо головы.

Переодеваясь у зеркала, я невольно залюбовалась красивым молодым телом Элизабет: большая упругая грудь, тонкая талия, плоский живот, широкие бедра и высокие ягодицы. Перемены были разительные. Тело, которое я потеряла, не было женственно-красивым. Я была (как тяжело говорить «была» о себе!) худощавой и невысокой, с небольшой грудью и маленькими бедрами. Больше мальчик-подросток, чем женщина. Сейчас же я любовалась настоящей женской фигурой.

Волосы тоже были хороши: светлые, длинные, густые и очень послушные. Я собрала их в хвост, потому что совершенно не знала, что с ними еще можно сделать. Я всегда стриглась коротко и все, что мне нужно было сделать с утра, это высушить волосы при помощи большой расчески – 15 минут и можно бежать на работу.

С туфлями было проще – в коллекции Элизабет оказалось много туфель, босоножек, кроссовок и мягких мокасин. Выбрав темно-серые кожаные мокасины, я решила, что полностью готова к обеду.

В комнате было прохладно от работающего кондиционера, но сладкий ванильный запах, витающий в ней, был таким сильным, что мне захотелось открыть окно. Я подошла к задернутым плотным шторам и отодвинула одну из них в сторону. Невероятный вид из окна заставил меня забыть обо всем на минуту. Вдали синел океан, такой красивый, в белой пене и солнечных искрах, что я с трудом удержалась от желания плюнуть на все и пойти к нему. От океана вверх, к дому, вела тропинка, проходящая сквозь зелень деревьев и кустов.

Из комнаты можно было выйти на балкон, на котором стояли стол и стулья из ротанга, и множество глиняных горшков и ящиков с яркими цветами. Стены балкона обвивал ярко-зеленый плющ, а сверху его прикрывал козырек крыши, и весь балкон находился в спасительной тени. Я уже потянулась к балконной двери, чтобы открыть ее, когда услышала, что в дверь комнаты постучали:

– Девочка моя, ты готова? В столовой уже все собрались, – голос Лусии глухо звучал из-за двери.