Шанс на жизнь

Шанс на жизнь
Мария Николаева

Анна, русская эммигрантка в Канаде, попадает в страшную аварию, после которой она возвращается к жизни в незнакомом месте и в чужом теле. Теперь ей предстоит преодолеть множество препятствий, чтобы отыскать путь домой.

Мария Николаева

Шанс на жизнь

ГЛАВА 1

Веки, какие тяжелые веки. И голова словно камень, тяжелая, не поднять, не повернуть. Что со мной? Почему так сложно открыть глаза?

Я силилась разомкнуть веки, но получилось только приоткрыть их на мгновение, и этого оказалось достаточно, чтобы увидеть полоску света. Значит, сейчас день, значит, я могу видеть. Это радует. Мысли путаются и так сложно понять, кто я и что со мной произошло. Нужно попытаться вспомнить. Так, меня зовут Анна, мне уже за сорок и у меня муж и маленькая, чудесная девочка шести лет, с хитрыми карими глазками и смешным чубчиком на голове. Я из России, но с семьей живу в Торонто, в самой северной части этого большого и неуютного канадского города. Хорошо, что еще я помню? Авария. Возвращаться с работы в переполненном метро – удовольствие сомнительное, и сегодня я решила, что вызову такси. Водитель молодой, машина побитая, но так хотелось быстрей добраться домой, чтобы маленькие ручки обняли шею, и хитрые глазки засверкали, увидев меня. Не сбылось… Удалось доехать только до перекрестка улиц Батхерст и Вилсон, а там…грохот, скрежет, дым, крик, боль, потом люди как в полусне… и все.

Получается, я в больнице в Торонто, жива. Уже хорошо. Кто же теперь с моей малышкой? Нас в Торонто трое: я, муж и ребенок. Ни родных, ни друзей детства, но, что поделать – семья иммигрантов. Следом пришла здравая мысль: муж, наверное, остался дома, с дочкой, а я в больнице одна. Возможно, что я в реанимации, а туда, как известно, не пускают посторонних. Я попыталась пошевелиться, но голову тут же стянуло стальным обручем, и подкатила дурнота. Обожгла и забилась тревожно в голове мысль, что меня парализовало.

Внезапно я почувствовала, что кто-то прикоснулся к моей щеке, и женский, чуть с хрипотцой, голос произнес на английском языке:

– Девочка моя, родная моя, очнись.

Отчаяние на мгновение отступило перед необходимостью осмыслить происходящее. Кто это? Кто-то с работы? Но почему «девочка моя»? Какая девочка? Все, кто мог мне такое сказать, во-первых, далеко в России и, во-вторых, не говорят на английском языке.

Я пыталась не провалиться в забытье, но голова заболела со страшной силой. Я почувствовала, что у меня нет больше сил сопротивляться накатывающему волнами, утягивающему за собой сну, и темнота накрыла меня…

Пить, как же хочется пить. Нужно попросить, чтобы хотя бы смочили губы. Сейчас постараюсь произнести хоть что-то. Я с трудом разлепила сухие прилипшие друг к другу губы и просипела: «Водыыыыы» и тут же поняла, что все усилия напрасны – русский язык вряд ли поймут в канадской больнице.

И вдруг, словно издалека, до меня донесся уже знакомый голос с хрипотцой:

– Посмотри, она, кажется, очнулась! Но я не пойму, чего она хочет. Малышка, ты меня слышишь?

И следом мужской голос, довольно низкий и какой-то холодный, в ответ:

– Очнулась? Я позову доктора Саймона.

Сознание просыпалось, с трудом собирая осколки реальности в одну картину. Кто эти люди? Почему они здесь, и где мой муж? Почему они зовут меня малышкой? Вернее, она зовет, а он ушел, кажется, звать доктора. И еще, похоже, он и не рад тому, что я очнулась. Где моя семья? Мой ребенок?

Еще один мужской голос, молодой и слишком бодрый заставил меня остановить поток скачущих мыслей и прислушаться:

– Элизабет, ты слышишь нас?

Я попыталась заставить язык работать. Мне нужно было сказать, что я не Элизабет, тут какая-то ошибка. Я – Анна, позовите моего мужа. Однако из горла вырвался лишь хрип. Я решила, что попробую открыть глаза, и мне удалось слегка разлепить веки. Поначалу все вокруг расплывалось пятнами, но постепенно картинка начала приобретать четкость и фокус.

На меня смотрят внимательные и очень голубые глаза за стеклами очков, модных, тонких, почти воздушных. И очень дорогих. Уж я-то знаю. Как мне когда-то хотелось такие же! Но я очень близорука, и поэтому мне не каждая оправа подойдет. К тому же и цена на такие оправы всегда мне казалась невероятной. Я быстро прикидывала, что можно купить на такие деньги и сразу же отказывалась от не столь нужных трат на оптику. Я поняла, что это и есть доктор Саймон, за которым ушел обладатель низкого и холодного мужского голоса.

Руки доктора быстро и профессионально проводили какие-то манипуляции с моим телом, но я почти не обращала на них внимания. В голове одна за другой возникали мысли: я все вижу вполне четко, значит, контактные линзы, которые я обычно ношу днем, все еще на глазах, что, в свою очередь, значит, что я пролежала в бессознательном состоянии совсем недолго. Может, ничего серьезного у меня нет, просто ушиблась во время аварии, отключилась со страха, а обмороки бывают и затяжные, но сейчас я отлежусь, и, даст Бог, меня даже домой отпустят.

– Элизабет, ты нас напугала, наша спящая красавица! – Доктор Саймон улыбнулся. – Мы стали терять надежду, что ты скоро очнешься. Думали, где же нам искать принца, который тебя разбудит?

Доктор разговаривал со мной, не переставая что-то проверять на мониторах возле моей кровати, отдавать распоряжения медсестрам, суетившимся рядом, и осматривать меня. Я лежала в полусне и даже не пыталась понять, что происходит. В голове шумело, мысли путались, и к горлу то и дело подкатывал ком.

– Элизабет, как ты, моя дорогая?

Мои глаза с трудом сфокусировались на лице молодой девушки, белокурой, с приятными классическими чертами лица. Она стояла теперь возле моей кровати, улыбаясь, и её улыбка была теплая, но большие, красивой формы глаза, были безмерно печальными. Я напрягла все силы, стараясь вспомнить, кто она, и почему ОНА здесь, а мой муж-нет, но это вызывало тошноту и желание спать. Пронеслась мысль: ну, зачем я проснулась? Так было хорошо лежать, спать, ни тошноты, ни боли. Я снова закрыла глаза. В памяти возникло маленькое бледное личико и широко раскрытые карие глаза:

– Мама, а микробы такие мааааленькие и в белых халатиках?

– Почему в белых халатиках, родная?

– Не знаю, но я так думаю.

Девочка моя маленькая, моя кроха. Моя Лизонька. Стоп, почему Лизонька? Мою дочь зовут совсем не Лизонька. И тут в голове настойчиво отозвалось: «Лиз, Лиз, Элизабет, ты нас слышишь?»

Ну вот, снова эта Элизабет. Да что ей от меня нужно, и кто она вообще? И тут в мозг влетело воспоминание-песня: «А что это за девочка, и где она живет? А вдруг она не курит, а вдруг она не пьет?» Песня была такой давней, и так не к месту, что губы мои стали растягиваться в улыбке, ну, или как мне показалось в улыбке, потому что я снова услышала уже теперь привычный женский голос c хрипотцой, который в тревоге спросил:

– Стивен, что с ней? Ей хуже?

Ну вот, теперь еще и Стивен какой-то. Низкий голос произнес с досадой:

– Не знаю, позови доктора.

Значит мужчину с холодным, неприятным голосом зовут Стивен. А он что здесь делает? Я его знаю? Как много вопросов. Как не хочется в этом разбираться: кто они, зачем они здесь, но я должна узнать, где моя кроха и что с моим мужем, почему их нет рядом со мной. Этих же двоих как-то пропустили в палату.

Я снова открыла глаза и попыталась сфокусировать их на окружающем меня интерьере: светлая стена, какие-то шкафы, кажется, раковина. А это что за черное пятно? Ах да, телевизор. Я как могла скосила глаза вправо. Стеклянные двери, штора, рядом мягкое голубое кресло и множество розеток и проводов возле меня. Еще один телевизор? Нет, монитор от какого-то прибора. У меня отдельная палата? Невероятно! Во сколько же обходится содержание меня в этом больничном раю? Ох, о чем я думаю? Какое мне дело? В Канаде общее медицинское страхование, а какой счет выставит сия больничка государству, меня не касается – мое дело выжить.

Хорошо, а что там слева? С трудом перекатив голову набок, я заметила еще одну дверь, на этот раз без стекла. Наверняка, туалет. А рядом что? Шторы, плотные, на всю стену. За ними, похоже, окно. Рядом диван, красивый, на вид кожаный, со столиком посредине. Тут же пронеслась глупая мысль, что от такого я не отказалась бы и дома. Наверняка на нем было бы удобно всей семьей смотреть телевизор, а столик пригодился бы для тарелки с попкорном и стаканов с соком.

На «семейном» диване сидел человек. Просто сидел и смотрел вперед, погруженный в свои мысли, не замечая ничего и не двигаясь.

– Стивен! – В комнату ворвалась та самая девушка-красавица с приятным голосом. – Стивен, доктор Саймон сейчас придет.

На девушке было светло горчичное платье с широким поясом на тонкой талии, волосы красиво уложены, на руках что-то блестит. Наверное, браслеты или часы.

– Прекрати истерить, Рашель – голос Стивена был резким и неприятным.

А девушку, видимо, зовут Рашель. Красивое имя, с французским звучанием. Может, она из Квебека? У меня на работе была Рашель, но брюнетка и не такая красивая. Но почему была? Она и сейчас есть, и работа есть, и я есть. Только вот выяснить бы, что со мной, и кто эти люди.

Я размышляла, а Рашель и Стивен перешли на драматический шепот и, как я могла понять, пытались выяснять отношения, не нарушая приличий. Ну что ж, не буду мешать.

– Элизабет, ты снова с нами!

Тааак, это притворно-бодрый голос доктора Саймона. Ну, надо же, уже узнаю моих посетителей по голосам. Дальше что? Привыкать к ним начну? Все, нужно приходить в себя и начинать прояснять ситуацию. Понятно, что они все говорят на английском. Что ж, этот язык я знаю прекрасно, так что проблем не будет. Я собралась с силами и спросила:

– Кто вы и почему называете меня Элизабет?

Повисла тишина. Первым заговорил врач:

– Элизабет, вы узнаете этих людей? – И он показал на Рашель и Стивена.

Я постаралась отрицательно помотать головой, но получилось плохо: