Величие. Книга 4

Шмыгнув в последний раз, мастерица достала из кармана платья платок, промокнула глаза. Решительно поднялась. С горечью посмотрела Аурелию в глаза.

– В любом случае я не могу дать сейчас никакого ответа. И прежде всего, чтобы он появился, вам необходимо выяснить отношения с невестой. Даже невольно, вы поступили со мною жестоко. Поэтому уходите. И возвращайтесь не раньше, чем через месяц, когда я успокоюсь и всё тщательно обдумаю. Подарок вашей невесте уже готов и упакован, заберите его с собой.

* * *

Если для многих война оказалась трагедией, то Иверту Нуршенгу она скорее протянула руку помощи. Поначалу он записался в армию лишь для того, чтобы хоть как-то оттянуть свадьбу с Иволь Ир-Цесс. Родители планировали купить для новобрачных дом и отселить причиняющего бесконечные проблемы сына – обстоятельства, которым Иверт был бы и рад, не будь при этом женитьба обязательным условием. Однако мать и отец категорически отказывались предоставить беспутному отпрыску свободу, не обременив его предварительно семьёй. Его заявление, что он собирается защищать родину, они встретили с нейтральным удивлением: казалось, впервые Иверт смог им чем-то угодить. Быть может, родители просто не считали его способным на патриотический порыв. За годы скандального взросления сына их отношения так запутались, что родители перестали оценивать его беспристрастно.

Однако армия дала Иверту гораздо больше, чем он мог себе представить. Жёсткая дисциплина подразумевала иную систему ценностей; физические испытания закалили характер, прививая юноше чувство собственного достоинства; поход в Королевство Дроу позволил ему вкусить дух странствий, превратив его из расплывчатой грёзы, к которой Иверт из робости никак не мог подступиться, в осязаемую часть реальности. Неожиданно для себя юноша обнаружил, что его больше не тянет к выпивке: теперь в ней просто не было необходимости.

Битва под стенами Стевольпа, когда он выжил лишь чудом, укрепила его в намерении покинуть Белую империю и бросить вызов судьбе. Вернувшись домой, Иверт разыскал Женвиля Щенга, откровенно попросившись с ним в ближайшее путешествие, и вскоре получил положительный ответ. Более того, Женвиль явно был рад неожиданному компаньону и даже попросил Иверта взять на хранение свёрток с некоторыми личными вещами: дескать, он как раз собирался переезжать на новую квартиру и боялся потерять их во время суматохи, а у его нового друга они точно будут в безопасности. Иверт счёл эту просьбу от бывалого авантюриста за честь.

Родители вновь заговорили о свадьбе, и он, не желая вступать в пререкания раньше необходимого, вызвался самостоятельно навестить невесту. На деле же Иверт считал, что Иволь – единственная, кому следует знать о его истинном решении загодя, ведь она стала такой же заложницей ситуации, как и он. Иверту повезло: когда он приехал, пианистка была одна, и, хвала Бездне, заискивающих лобызаний господина и госпожи Ир-Цесс удалось избежать. Поднимаясь по лестнице, Иверт ещё издалека услышал звуки рояля. «Неужели она и вправду тренируется за ним и день и ночь?» – с удивлением подумал он про себя. Иверт плохо разбирался в музыке, а потому не мог судить, хороша игра Иволь или нет.

– Чего тебе? Не видишь, я занята? – услышал он её резкий окрик, едва горничная посмела прервать репетицию.

Впрочем, как только служанка сообщила о визитёре, самоуверенный голос оборвался, в комнате послышалась лихорадочная возня. Вскоре графа Нуршенга пригласили войти. Оставив рояль, Иволь стояла посреди комнаты, сложив руки перед собой, и её взгляд смущённо бегал по стенам, не зная, за что зацепиться. Казалось, она ничуть не изменилась за минувшие восемь месяцев: то же худое, фарфоровое телосложение, те же кружевные платья в пол с завышенной талией, придающие её облику девическую невинность. Увы, Иверт вновь ощутил неприязнь. Он и сам не знал, откуда она произрастает. Несмотря на ухоженность, в Иволь угадывалось нечто нездоровое, как в дереве, с голых веток которого в разгаре лета облетает листва. А потому на предложение выпить чаю он отреагировал суше, чем намеревался:

– Нет, благодарю. Я буду краток и полагаю, что смогу обрадовать вас.

– Что? – недоверчиво переспросила пианистка.

Впервые она почувствовала, что граф Нуршенг обращается конкретно к ней, а не строит красивый фасад разговора. И это пугало. Дворянин и раньше внушал ей робость, а теперь, когда он вернулся таким возмужавшим, Иволь и вовсе терялась.

– В ближайшие месяцы я отменю нашу помолвку и вы станете свободны.

– К-как… нет, подождите, вы не можете! – вопреки ожиданиям Иверта, Иволь перепугалась. – Это что, шутка?

– Мне казалось, вы и сами не пылаете ко мне страстью.

– Да, но… но что я скажу маме? – На лице Иволь отразилось жесточайшее страдание. – Все уже знают о нашей помолвке. В какое положение вы меня ставите?

– Я вас умоляю, полгода, год – и об этом забудут, – снисходительно отмахнулся Иверт. – Вы обычная нордианка, а не светская дама. В любом случае, мне жаль, если эта новость принесла вам огорчение. Но я не собираюсь жениться на девушке, которая для меня непривлекательна. В ближайшее время никто об этом не узнает, можете спать спокойно. А теперь прошу меня простить.

С пылающими щеками, точно после пощёчины, пианистка беспомощно смотрела, как он направляется к дверям. Увы, Иверт не знал, что для Иволь в этом вопросе не существовало счастливого исхода. Когда она думала о предстоящем браке с графом, её охватывала тоска, однако гнев маменьки, попробуй она перечить, ужасал ещё больше. Жизнь Иволь, проходящая в лишениях и подспудном страхе, приучила её выбирать из двух зол меньшее, и сейчас она дрожала, не испытывая никакого облегчения. Что же теперь будет? У неё не выйдет спокойно спать, как это легкомысленно предложил Иверт Нуршенг. Как можно спать перед смертной казнью?! Невероятная слабость накатила на пианистку, пол поплыл под ногами, и она ухватилась за край рояля, чтобы не упасть. Раздался пронзительный, диссонансный вопль клавиш.

Он одновременно испугал Иволь и помог прийти в себя. В уродливо прозвучавших нотах словно бы заключалась квинтэссенция её истерзанной души. Это был первый мужчина, который оценил её – и оценка оказалась негативной. И ведь Иволь знала, она с самого начала чувствовала, что выглядит на фоне этих аристократов серой молью. Так какого демона потребовалось искать их снисхождения?! Будь её воля, она бы ни за что не опустилась до тех унизительных встреч, когда Иверт глядел на неё, как на досадную обузу. Злые слёзы выступили на глазах Иволь.

Но ведь унижение отказа – ещё полбеды. А мерзкие слухи? Если бы только маменька не раззвонила каждому встречному, что её знаменитая дочка скоро станет графиней! Кому же всё это было надо, кто виноват в её бедах и несчастьях?! Медленно, словно нехотя, в неизведанных глубинах души пианистки закипал гнев – непривычная и оттого лишь ещё более опасная субстанция.

С тех пор, как Иволь исполнилось восемнадцать, жизнь её не претерпела существенных изменений. Напротив, ощущение, что она живёт в клетке, лишь усилилось. И если ранее у юной пианистки был спасительный маяк – совершеннолетие, – который помогал сносить самодурство маменьки, то теперь немая покорность попросту теряла всякий смысл. А то, что кажется бессмысленным, неизменно вызывает раздражение, которое копится, насколько хватит самообладания и привычки. Домашняя прислуга, все как один, могли подтвердить, что Иволь темпераментом пошла в маменьку и излишним смирением не отличалась.

– Что вы наделали? Что же вы наделали?! – Едва родители вернулись с прогулки, пианистка ворвалась к ним в комнату.

Было уже около четырёх дня, и горничные заблаговременно накрыли стол. Чаепитие у четы Ир-Цесс подразумевало весьма плотный приём пищи: пирожки с капустой и потрохами, хлебцы с паштетом из куриной печени, орехи и персики в сиропе. Они только-только приступили к трапезе и, услышав визгливый, исступлённый возглас дочери, вздрогнули и поморщились, как будто бы им показали неприличный жест.

– Прекрати кричать и объяснись, – оборвала её Ирумюй. – Ты уже отрепетировала сонату? Я что-то не слышала, как ты играешь. Как ты собираешься жить одна на свете, когда меня не будет рядом?

– Нуршенг объявил, что не женится на мне! А ты уже всем раззвонила, на каждом фонарном столбе написала об этом! Вот что, что мне теперь делать по твоей милости?! – Вне себя от злости Иволь всплеснула руками, обрисовывая масштаб проблемы.

– Как это не женится? – нахмурилась маменька.

– Я не знаю как! Он приезжал и поставил меня перед фактом, что скоро отменит все договорённости. И как бы я его ни умоляла…