Орелинская сага. Книга первая

Тот что-то промычал, вытягивая голову в сторону дворца, но брат с силой дернул его за руку:

– Другого случая не будет!

Они слезли с ограждения и короткими мягкими шажками, стараясь двигаться плавно, стали пробираться к выходу с площади. Лоренхольд старательно ловил слова Великого Иглона и постоянно замирал, прислушиваясь, но Тихтольн упрямо тянул его за крыло. И, вскоре, на главной площади стало на двух орелинов меньше.

– … И, наконец, Великим Иглоном я определяю своего сына Донахтира!

Юноша шагнул вперед и встал рядом с отцом. Его братья, до этого, при оглашении их имен, отходили к дядям, и теперь все Иглоны стояли рука об руку со своими преемниками.

– Ну вот, наверное, и все. – Рондихт развел руками. – Скоро мы с Донахтиром вас покинем. Но, прежде, мне бы хотелось сказать несколько слов.

Великий Иглон на мгновение замолчал, то ли собираясь с мыслями, то ли пытаясь унять внезапно задрожавший голос. На площади стало тихо, а в глазах некоторых чувствительных орелин задрожали слезы.

– Всю ночь я не спал, – продолжил Рондихт, – все думал о том, что должен сказать Великий Иглон своему народу на прощание. Но, из всего огромного количества слов переполнивших мое сердце, уместными мне показались лишь те, которые я сейчас произнесу. Орели, никогда не изменяйте сами себе! И пусть смысл этих слов каждый определяет для себя так, как велят ему его честь и долг. Вот и все, что я хотел сказать. А теперь, позвольте мне и моей семье попрощаться.

С этими словами Рондихт подошёл к возвышению, на котором сидели Иглессы, легко взлетел и, опустившись на оба колена перед своей женой, взял ее за руку. От прикосновения мужа орелина словно проснулась. Взгляд ее потеплел, она низко склонилась к его лицу и ласково о чем-то заговорила. Когда же все слова были сказаны, Великая Иглесса подняла Рондихта с колен, встала сама и, одарив его долгим поцелуем, не оглядываясь более, улетела во дворец. Следом за ней остальные Иглессы подходили к Рондихту, недолго с ним говорили и, низко поклонившись, тоже улетали.

Теперь уже на площади не было никого, кто бы тайно или явно не утирал слез. Растроганный Флиндог, скорее машинально, чем осознанно, повинуясь долгу перед уходящим Иглоном, посмотрел в ту сторону, где перед началом Церемонии усмотрел Тихтольна и Лоренхольда. Сквозь слезы он даже не сразу осознал, что юношей там нет. А, когда старый норс это понял, то, словно ледяная туча сковала его с ног до головы. Потерянно бросил он взгляд туда, где Рондихт прощался с Иглессами, потом на жену, достающую уже третий платок, и, вздохнув, стал пробираться сквозь всхлипывающую толпу. Флиндог понимал, что взлететь он сейчас не может, поэтому продирался между плотно стоящими телами, не обращая внимания на ответные толчки и изумленные взгляды. Сердцу его было тяжело и больно. Негодные мальчишки! В такой день они осмелились удрать и осквернили последние минуты Великого Иглона своим безумием! Ах, если бы только он сумел их догнать! Эта площадь такая огромная…

Флиндогу показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он выбрался на ближайшую улочку. Но и теперь взлетать ещё было нельзя. Слишком грустное действие разворачивалось в этот момент перед дворцом, и старый норс не хотел отвлекать внимание на себя. «Ничего, – шептал он, – вот выберусь из города, расправлю крылья и быстро догоню сопляков. Вон уже и городская граница видна». Однако ноги совсем не слушались старика. Ему казалось, что какой-то невидимый густой туман мешает бежать и тормозит все его движения. Споткнувшись в очередной раз, Флиндог все же расправил крылья и полетел, совсем низко, при каждом взмахе касаясь земли. Дыхание его стало тяжелым, да и солнечный свет почему-то начал меркнуть. На короткое мгновение старому норсу показалось, что впереди летят две фигурки, и он резко набрал высоту. Но тут страшная боль пронзила левое плечо до самого крыла, и свет в глазах Флиндога окончательно померк.

* * *

Рондихт положил руку на плечо наследника и посмотрел ему в глаза.

– Ты готов, Донахтир?

Великий Иглон только что простился с каждым из своих сыновей, и печать этого последнего акта Церемонии ещё читалась на его лице. Донахтир, старавшийся все это время держаться твердо, тут не выдержал. Вместо ответа он низко поклонился, чтобы отец не увидел его слез.

– Ну, ну, перестань, – Великий Иглон потряс сына за плечо. – С тобой-то мы не прощаемся. Я ещё надоем тебе в Галерее Памяти своими наставлениями.

Он убедился, что Донахтир справился с собой и, в последний раз, с низким поклоном, повернулся к площади. Тут же сотни платочков взметнулись вверх и заполоскались в прощальном приветствии. Растроганные орели благодарили за то, что Верховный правитель склонился перед ними.

Великий Иглон сделал знак саммам, и те стали расправлять крылья, чтобы с должным почетом проводить улетающих отца и сына. Они уже совсем были готовы, когда громкие возгласы заставили всех обернуться.

Над недоумевающей толпой несколько рофинов из числа тех, что следили за вулканом во время Церемонии, несли обмякшее тело ореля. Фастина первая узнала мужа и закричала. А, следом за ней, громкие возгласы «Флиндог! Флиндог!» стали раздаваться отовсюду, где стояли приятели и родственники старого норса.

Рондихт помахал рофинам, чтобы опускались на возвышение, покинутое Иглессами, и сам устремился туда же. Лицо его было тревожно, как и лица остальных Иглонов, спешащих следом. Крики на площади стихли, и все замерло в ожидании.

Первым делом правитель убедился, что Флиндог ещё жив и попросил Ольфана вызвать из толпы старейшину ольтов. Затем велел рофинам рассказать, что произошло.

– Мы дежурили у вулкана, – начал один. – Церемонию нам видно не было, поэтому, когда на выходе из города кто-то взлетел, мы его сразу заметили. Я вызвался посмотреть, кто это, но облетать пришлось по кругу, потому и опоздал. Этот орель, – рофин указал на Флиндога, – уже лежал у самых городских ворот. Летел он невысоко, так что побился мало. Но, видимо с ним что-то не так, раз он еле дышит. И ребята мне сейчас рассказали, что падал он тоже странно: дернулся, вытянулся весь и замер. А потом – камнем вниз. Даже крылом не махнул.

В этот момент на возвышение, горестно воя, взлетела Фастина. Она хотела броситься к мужу, но ее, несколько бесцеремонно, отстранил подоспевший ольт. Какое-то время он суетился вокруг Флиндога, касаясь его то руками, то крыльями и прислушиваясь к чему-то в его груди. Потом попросил всех расступиться, и, ещё несколько томительных минут, резкими точками разминал левую сторону грудной клетки старика. Некоторые ольты пришли ему на помощь и, в результате их усилий, Флиндог задышал и открыл глаза.

– Он зовет тебя, Правитель, – поклонился старший ольт Рондихту. – Только наклоняйся ниже, к самым губам, иначе его шепот не разобрать.

– Будет жить? – на ходу спросил Великий Иглон

– Не думаю, Правитель. Лучше поторопись.

Старик действительно был очень плох. С трудом разлепив пересохшие губы он медленно, по слогам, прошептал в самое ухо Рондихта:

– Тих-тольн… и бр-а-ат… ул-е-е-т-тели… нов-ым ор-ел-ел-лям-м. Я-а-а… дог-он-ял… их-х-х…

– Что он говорит, отец? – спросил Донахтир, неотступно следующий за отцом.

Но Рондихт сделал ему знак помолчать и продолжал прислушиваться. Ему казалось, что старый норс скажет ещё что-нибудь, однако Флиндог молчал.

– Посмотрите, что с ним! – позвал Великий Иглон ольтов и отступил в сторону.

Однако, лекари уже ничего не могли сделать. Они только горестно развели руками и скорбно склонили головы.

– Он умер, Правитель, – сказал старший из них.

– Как скоро, – прошептал Рондихт, но услышал его только Донахтир.

Остальные же орели увидели, как Великий Иглон встал на колени перед телом Флиндога и, взяв его руку, прижался к ней лбом. Потом накрылся крыльями, словно отгораживаясь ото всего мира, что, согласно древнему обычаю, составляло обряд прощания. Иглоны последовали его примеру.

Все на площади поняли, что старик скончался, но, не зная сути происходящего, лишь беззвучно охнули, продолжая смотреть на Правителей и ожидая объяснений. Даже Фастина, которую подвели к телу мужа, перестала громко стенать, а только недоуменно смотрела на его лицо красными распухшими глазами, словно не веря, что все это случилось на самом деле.

Наконец Рондихт поднялся с колен и повернулся к площади.

– Все эти дни, – глухо заговорил он, – я и мои братья Иглоны опасались того, что весть о новых орелях как-то нехорошо отразится на нашей жизни. Мы понимали, что не всем придется по душе решение Большого Совета. Но, видя как орели веселятся на празднествах, немного успокоились, не переставая восхищаться мудростью тех, кем мы правим. Однако то, чего мы так опасались, все же случилось. Этот старый норс, – Рондихт указал на тело Флиндога, – покинул Церемонию чтобы удержать двух молодых орелинов, которые сочли для себя возможным улететь к запретному поселению.

В толпе громко охнули, и какой-то орелине стало дурно, но на это никто не обратил внимания. Все, затаив дыхание, жадно ловили слова Великого Иглона.

– Мне неизвестны их намерения, – продолжал Рондихт, – но что бы они ни задумали, это уже привело к несчастью. Я не хочу вас запугивать раньше времени, хотя и знаю, одно неразумное деяние может потянуть за собой цепочку других. И мне горько осознавать, что я покидаю вас на пороге возможных бед.

– Нет! Нет! – закричали в толпе. – Ты не можешь! Не должен бросать нас!

– Действительно, Правитель, – зашептал подоспевший Дихтильф, – в виду особых обстоятельств, ради своего народа, ты мог бы… задержаться…

И не дожидаясь ответа, он возвысил голос, обращаясь уже к площади.

– Орели! Если сейчас, когда все вы в сборе, будет достигнуто единодушие, тогда, я думаю, не имеет смысла собирать Большой Совет для того, чтобы позволить Великому Иглону остаться с нами ещё на некоторое время.

Площадь одобрительно зашумела, но Правитель поднял руку, и все затихли.

– Нет, – отрезал он, – мое присутствие ничего не изменит в том, что уже произошло. Сейчас все решит только ваша мудрость и здравый смысл. Мне же сидеть здесь и ждать… Нет! Может статься, что сбежавшие юнцы вернутся ни с чем; возможно, ограничатся наблюдением; возможно, расскажут о нас тем, другим, и те тоже не захотят никаких контактов. И это лучшее, что может произойти. Но может случиться и другое. Что? Не знаю. Но уверен, чувствую, что мой долг сейчас состоит в одном: как можно скорее дать вам нового Правителя, такого, который сможет с честью выйти из любого положения. Моим последним повелением будет – похороните норса Флиндога со всеми почестями, и больше не препятствуйте мне. Все! Церемония прошла. Трагично. Даже ужасно! Но завершить её нужно так, как требует древний обычай!

И не говоря больше ни слова, Рондихт поманил за собой Донахтира и взмыл в воздух. Следом, спутав ряды, поспешно поднялись саммы.

– Как скоро все случилось, – проговорил Великий Иглон, и снова его услышал один только Донахтир.

* * *

Смотри, смотри! Великий Иглон улетел! – закричал Лоренхольд, указывая рукой туда, где в ясном небе хорошо была видна короткая цепочка из летящих тел.