Это она всерьез, поняла Керидвен. Всерьез желает мне счастья, от всего сердца.
– Спасибо, – сказала она. – У вас… очень хороший шоколад, миссис Бэрриган.
Кухарка довольно засмеялась:
– А еще бы! Мастер Эльфин всегда до него охоч был, такой лакомка! А вот что я вам скажу, – она понизила голос. – корица и кардамон! Кардамон и корица!
– Я все слышу, – сказал Эльфин.
Кухарка повернулась и протянула и ему цветок:
– И вам, мастер Эльфин!
Эльфин с поклоном принял его, вставил себе в петлицу, и вдруг спохватился:
– Как же я забыл! Кольца!
Он сбежал в сад и тут же вернулся.
– Дай-ка руку!
Керидвен повиновалась.
Эльфин вынул тонкий стебелек папоротника и обернул ей вокруг пальца. Наклонился, шепнул что-то – и стебель заблестел металлом.
– Тебе… и мне, – Эльфин сделал то же самое, дунул на руку и показал ей результат.
– Ух ты! – восхитилась Керидвен. – А ты можешь колдовать в церкви?
Эльфин пожал плечами:
– Ты серьезно думаешь, что Единому до таких вещей есть дело?
– Я был бы вам благодарен, если бы все-таки занимались ими не здесь, – сварливо сказал епископ.
– Как только вы исполните свою часть, мы избавим вас от своего присутствия, – безмятежно ответил Эльфин.
И вскоре Керидвен уже повторяла:
– Я, Керидвен, пред Богом и людьми беру в мужья тебя, Эльфин, в горе и радости, в болезни и здравии, в богатстве и бедности, чтобы любить и чтить, пока смерть не разлучит нас.
Слова выходили изо рта и тянулись ниточкой вверх, заплетая их в золотой кокон. Я правда имею это в виду? Я правда это хочу сказать?
Правда.
Ей вдруг показалось, что вокруг стены не из кирпичей, а из слов. Из песнопений, которые повторяли тут веками. Они не все были настоящие, от каких-то оставалось только одно слово или два… а от каких-то больше. А от каких-то ничего не оставалось.
Рядом, тоже завиваясь, как росток гороха, поползла вверх и к ней другая нить. Керидвен моргнула. Мир стал плотным. Нить превратилась в голос.
– Я, Эльфин, пред Богом и людьми беру в жены тебя, Керидвен, в горе и радости, в болезни и здравии, в богатстве и бедности, чтобы любить и чтить. – Он замолк.
– …пока смерть не разлучит нас, – подсказал епископ.
Эльфин поднял на него глаза.
– Этого я не могу повторить перед лицом Единого.
В зрачках у него стояли свечи. Керидвен вдруг стало жутко. Она взяла его за руку и поняла, что рука дрожит. Эльфин оглянулся на нее и тут же отвел глаза.
– Пожалуйста, – сказала Керидвен. – Разве это так важно?
Епископ тяжело вздохнул. На лице у него отразилось отвращение.
– Объявляю вас мужем и женой. – И пропадите вы оба пропадом, явно мелькнуло у него в глазах.
– Спасибо, – чуть слышно выдохнул Эльфин.
– Можете поцеловать невесту, – со вздохом сказал епископ.
Керидвен открыла глаза и увидела дощатый брус в своей спальне. Ее как холодной водой окатило – это что, все приснилось?! Она села и тут же выдохнула – в кресле у кровати сидел Эльфин, нарядный, как картинка, и глядел на нее, подперев щеку кулаком. Вид у него был мечтательный.
– У тебя волосы растут быстрее, когда ты спишь, ты знаешь? – сообщил он.
– Э… – выдавила Керидвен. – А у тебя не растут?
Эльфин поскреб гладкий подбородок.
– Нет.
– Ясно. – Керидвен вздохнула. – Ты что, не ложился?
Эльфин покачал головой.
– Ты заснула вчера в повозке на пути обратно. День был трудный. Я подумал, что тебе будет легче, если ты проснешься в каком-нибудь знакомом месте.
Керидвен огляделась. Она была в ночной рубашке. Одежда ее висела, расправленная, на стуле. Керидвен наморщила лоб:
– Это ты меня переодел?
Эльфин сделал невинные глаза:
– Ну чем-то же в брачную ночь надо было мне заняться?
– Зараза! – Керидвен кинула в него подушкой.
Эльфин сделал вид, что заслоняется.
– Тебе помочь одеться?