Онтологически человек: Битва деревьев

Похоже, людям просто очень, очень, очень нравилось наряжаться и ходить строем. И еще петь хором. И еще говорить речи.

Церемониал был установлен веками, а саму процедуру следовало отрепетировать до минуты.

– Потом мы выходим на балкон. Только на шлейф не наступи, пожалуйста, – выговаривала жениху Джиневра. – И помаду не размажь, я тебя умоляю!

– Потренироваться надо, – самым примерным голосом отвечал Артур.

Мирддин подозревал, что профессиональное выгорание его величеству не грозит именно благодаря исключительному умению совмещать полезное с приятным.

Назначенный день не отличался от остальных качественно – только количественно, будто кто-то выкрутил ручку интенсивности на максимум.

Камелот заполонили приезжие.

На площадях наперебой торговали снедью, сладостями, разноцветными колпаками в цветах королевского дома, флажками, фальшивыми коронами, картонными масками с лицами Артура и Джиневры и с круглыми дырками для глаз.

Люди, большие и маленькие, молодые и старые, толпились на улицах, свисали гроздьями с заборов, крыш и деревьев, и ждали, ждали, ждали, ждали. Жадное человеческое нетерпение сливалось в одно огромное море, идущее жаркими, тяжелыми волнами.

Артур в парадном мундире, Джиневра в белом платье с тридцатиметровым шлейфом, епископ Бедвин в парадном облачении, гости в смокингах и гостьи в немыслимых шляпах, гвардейцы, лошади, трубы, барабаны, волынки, гул толпы, шум и улюлюканье, слова, гимны, слова, гимны, слова, гимны, гимны, гимны, слова, слова, слова.

Наконец, закончилась служба, и закончился парад, и закончился тур по городу, и Артур и Джиневра торжественно поцеловались на балконе. Толпа выдохнула. Невидимая волна ударилась о каменную стену и откатилась.

Мирддин стоял в тени, прислонившись к стене. Внизу плескалось человеческое море, жаркие, жадные волны внимания. Бесконечно длинный, заполненный церемониалом день дробился и бесконечно повторял сам себя – стоило выхватить человека из толпы, поставить его в центр фокуса – и можно было видеть, как картина распадется на фрагменты и сложатся заново, повернувшись новым ракурсом. Приобретя другой смысл.

Чувство было жуткое и эйфорическое одновременно – люди, складывающиеся в человечество. Фасеточный, зеркальный калейдоскоп, Артур и Джиневра, дробящиеся на тысячи отражений в устремленных на них глазах и складывающиеся воедино; каждый человек, ощущающий себя на миг королем или королевой; Камелот, существующий не как дома, парки, дороги, а Камелот как идея. Как концепция. Как жажда чуда, вечная, неуничтожимая.

Балконная дверь захлопнулась, приглушая уличный шум.

Артур подхватил Джиневру на руки и закружил. Тридцатиметровый шлейф, прилежно волочившийся за Джиневрой целый день, закрутился вокруг него водоворотом. Вдруг раздался треск, полетели в стороны брильянтовые пуговицы,

Артур потерял равновесие и рухнул на пол. Джиневра в ворохе шелков и кружев приземлилась сверху.

– Изверг! Мое платье!

– Не ушиблась? – испугался Артур.

Джиневра одним точным движением наклонилась, чмокнула его в щеку, выпрямилась, намотала на локоть остатки шлейфа, рванула, отбросила в сторону и вскочила на ноги. Артур поднялся следом. Джиневра повисла у него на шее.

Джиневра была очень Джиневра, Артур был очень Артур, смеющиеся, раскрасневшиеся, сейчас не больше король и королева, чем любой другой за стенами дворца на улицах. Почему-то это казалось Мирддину важным.

Человек и человек; судьба и судьба; смертные, уязвимые, нелепые; несопоставимо малые по сравнению с человечеством; и все-таки Мирддин не мог отвлечься от зрелища – как рушатся дворцы, как гибнут народы, как забываются языки; как тварный мир развеивается как фата-моргана – и все равно остается одно запаянное в вечность мгновение, когда Артур подхватывает хохочущую Джиневру на руки и шелковый шлейф трещит под его ногами.

Мирддин потер лоб, отгоняя головокружение. Такое уже бывало раньше. Ни на чем не основанная уверенность, знание, приходящее из ниоткуда.

Мирддин сделал усилие, сосредотачиваясь. Стеклянная грань лопнула, мир вернулся – теплым воздухом, запахом духов и шампанского, эхом шагов по паркету, отдаленными гудками машин. Он выпадал совсем ненадолго – секундная стрелка на настенных часах еще не успела сместиться, оркестр за окном не успел перейти к следующему такту, и кружевная фата Джиневры, взметнувшаяся от движения, не успела опасть вниз.

Это было хорошо. Мирддин знал, что соскальзывание в другие слои на людской взгляд выглядит жутковато, и не хотел портить окружающим праздник.

Мирддин дождался, когда новобрачные разомкнут объятия и отдышатся, подошел, выудил из кармана бархатный футляр и протянул Джиневре. Та раскрыла коробочку – внутри на шелковой подкладке лежал хрустальный шар размером с маленькое яблоко.

– Что это? – спросил Артур.

– Активатор, – сказал Мирддин. – Я слышал, что человеческая память стирается. Если вы коснетесь его завтра – он закрепит вашу память о последних сутках. Если вы потом коснетесь его еще раз – то сможете прожить этот день заново во всех деталях, как наяву. В любое время. Тут нет никакой особой магии, – торопливо добавил он. – Он не записывает информацию, просто дает доступ к тому, что лежит в вашей собственной памяти. Это можно совсем без чар сделать – через звук, через запах… просто немного эффективней.

– Ха! Спасибо. – Артур подбросил шар на ладони, как мяч, и повернулся к Джиневре. – Ну, значит, надо постараться, чтоб было, что вспомнить. Чего желает королева?

– Королева, – заявила Джиневра, – желает танцевать!

Артур подхватил ее на руки и понес к гостям – туда, где ожидался пир, совсем камерный и неформальный, человек на двести.

Мирддин подошел к окну, прислонился к стене, двумя пальцами отодвинул штору и глянул в щель. Внизу, переливаясь яркими красками, флагами, шарами, безумными шляпками всех цветов и размеров, лежал Камелот.

Камелот, который считал, что пребудет вечно.

[2х02] авалон

– Сделай живое мертвым.

Эйрмид распахнула окно башни – на сквозняке затрепетали шторы – присела на подоконник и выставила руку приветственным жестом. Белый голубь вспорхнул из-под стрехи, сделал круг в небе и спустился к дану на запястье. Эйрмид сжала его ладонями – перья, кожа, плоть, кости потекли, меняя форму, иссыхая и рассыпаясь на глазах.

– Сделай мертвое живым.

Нимуэ сосредоточилась, чтобы не упустить ничего. Процесс развернулся и пошел в обратном порядке. Дрогнули невидимые струны, заплясали атомы, завилась двойная спираль, началось деление клеток. Сквозь сомкнутые пальцы Эйрмид потекло сияние, она подняла ладонь – на руке сидел голубь. Эйрмид поцеловала его и резким движением выпустила в раскрытое окно. Плеснули шелковые рукава. Голубь захлопал белыми крыльями и пошел ввысь, растворяясь в голубом небе.

Эйрмид повернулась к дочери:

– А теперь вопрос. Это один и тот же голубь или два разных?

– Информационную матрицу ты взяла одну и ту же… – задумчиво проговорила Нимуэ. – Все зависит от того, успел ли его дух раствориться в Аннуине или нет.

– Так быстро даже голубь не растворится!

– Тогда тот же самый.

– Верно. Вообще, обрати внимание – информация никуда не пропадает в принципе. Тело и личность – как совокупность черт, сложившихся на основе сделанного в течение жизни выбора – можно восстановить практически всегда. А вот с духами другое дело, и если в восстановленное тело и личность подсадить другой дух – то с момента его подселения и пойдет расхождение. Так что действовать всегда нужно очень быстро – животных и растения Аннуин растворяет почти моментально. Если они не завязаны на кого-нибудь с бессмертным духом, конечно.

– Включая людей и фир болг? – удивилась Нимуэ.

– У фир болг, как правило, не хватает для этого сил. Для того чтоб удержать кого-нибудь в Аннуине – нужно уметь видеть его целиком, как суть, а не представления о ней. И дорожить самой этой сутью, а не тем, что она может дать. У фир болг, как ты понимаешь, это не самая сильная сторона.

– А с людьми никогда ничего нельзя знать наверняка, – сказал, входя в гостиную, Вран. В солнечном луче блеснула металлическая пуговица на черном жилете. Он занял свое кресло с высокой спинкой и набрал на подлокотнике код.

На столе перед ним материализовалась фарфоровая чашечка с кофе. Вран придвинул ее к себе, вынул из жилетного кармана перо и какую-то книжицу, отвинтил колпачок, сделал пометку и бросил на них короткий взгляд исподлобья:

– Продолжайте, пожалуйста.

Эйрмид и Нимуэ переглянулись. Продолжать было невозможно – Вран был не из тех, в чьем присутствии легко импровизировать. Нимуэ не удивило бы, узнай она, что кванты вокруг Врана регулярно докладываются ему о своей скорости и положении в пространстве.

Эйрмид подмигнула дочери и тоже села за стол, опираясь на локти: