Онтологически человек: Битва деревьев

«Куда-нибудь» оказалось морским берегом. Спидер приземлился на вершине скалы. Море было далеко внизу, но воздух был такой мягкий, что в него можно было кутаться, как в шаль.

– Стопроцентная влажность, – сказал Мирддин. – Сходи, не бойся.

На вершине утеса росла трава, мягкая и густая. Нимуэ осторожно поставила на нее одну ногу, потом другую. Передвигаться действительно было можно – море дышало, и его дыхания было достаточно, чтобы удерживать связь со своей стихией.

Нимуэ подошла к краю обрыва и замерла, раскрыв глаза – внизу под скалами лежал песчаный пляж, и весь его покрывал сложный, красивый узор из переплетающихся кругов, спиралей, прямых, выведенных песком по песку. С одной стороны он уходил под скалы, с другой – в море. Набегающий прилив уже накрыл его с одной стороны пеной, но от этого только казалось, что узор вьется, и вьется, и вьется по морскому дну до самого горизонта.

Нимуэ обернулась к Мирддину:

– Что это?

Мирддин сидел, уперевшись подбородком в колено и грыз травинку. Он бросил быстрый взгляд вниз.

– А, это… – небрежно протянул он. – Это у людей есть такой инструмент. Грабли называется. Такая, знаешь, штука – деревянная рукоятка и как бы когти на конце. Они ими землю рыхлят, и бороздки получаются.

Нимуэ ошарашенно опустилась рядом.

– Ты это сам сделал? Без магии?

Мирддин блеснул зубами:

– Ага.

– Но, – беспомощно сказала Нимуэ, – оно же все исчезнет…

Мирддин мотнул головой.

– Все останется здесь, – он приложил ладонь к ее груди, – и здесь, – он коснулся ее виска.

У него внутри искрился золотой клубок. Радость решенной задачи. Сердце, разум и… вечность? Бессмертие? Почему бессмертие?

Нимуэ вскинула на Мирддина непонимающий взгляд.

Мирддин засмеялся.

– Это идеальное мгновение. Как бы объяснить… – Он вскочил на ноги. – А, вот! – Он нырнул в седельную сумку, достал гранат, сел, скрестив щиколотки, вынул из кармана ножик и рассек фрукт пополам. Брызнул алый сок.

– Бывают такие моменты, когда все полностью равно самому себе. Море – по-настоящему, в полную силу море, небо – в полную силу небо… с неодушевленными вещами не так, конечно, там, где нет свободы выбора, расхождения почти нет… неважно. – Он вытряхнул из граната горсть зерен и ссыпал ей в ладонь, – Видишь, у каждого зерна есть сердцевина. И у каждого идеального мгновения она есть. Это когда живая душа полностью совпадает с собой, со своим местом в мире. И тогда это мгновение сохраняется, несмотря ни на что. И за счет этого может сохраниться все, что к нему прилегает, вот, видишь, как мякоть вокруг косточки. Весь контекст, потому что мы же не в вакууме существуем… А ты больше всего ты, когда на что-нибудь вот так смотришь, вот поэтому я и устроил эту штуку на берегу. Чтобы ты смотрела. – Мирддин выпалил весь этот сумбур на одном дыхании и засмеялся. – Непонятно, да? – Обычно сведенные брови выгнулись вершинкой треугольника вверх. Нимуэ немедленно захотелось ее коснуться. – Понимаешь, можно взять одно-единственное мгновение, потянуть за него – и через него вытянуть все остальное. Вот есть ты, вот так, когда смотришь, и, значит, есть море, потому что тебе нужно то, на что можно глядеть, есть трава, на которой ты сидишь, есть вся биосфера и все века эволюции, которые были нужны, чтобы сложилась почва, и зародилась жизнь, и трава выросла; есть озеро, потому что это твой дом; есть Вран и Эйрмид, потому что тебе нужны были родители; есть Авалон, есть вообще весь мир, потому что только в таком мире ты могла бы выйти такой, какая ты есть сейчас.

Нимуэ улыбнулась:

– А если меня нет?

Мирддин мотнул головой:

– Ты есть. Ты будешь всегда. Я знаю, – он ссыпал в рот гранатные зерна.

Нимуэ подняла брови:

– Откуда?

– Видел, – серьезно ответил он.

Нимуэ тихо засмеялась. Рианнон была неправа – Мирддин человек, человек до мозга костей. Только человек может так вмещать в себя весь мир. И только человек может считать, что это же касается и всех остальных. Никому из духов такое не под силу.

Но Вран тоже был неправ, и это радовало ее еще больше. Никто из них, древних и мудрых, не угадал. Значит, никто не знает, как все обернется.

Она прижалась к его плечу и втянула запах. Пахло солью, морем, травой, раскаленным металлом – там, под тонкой оболочкой, внутри, плавилось золотое, человеческое, и дановское, лунное, переплетаясь и смешиваясь в одно целое. Внизу, подкрадываясь к затейливому узору и вбирая его в себя, шуршало море.

Гранат был кислый и сладкий одновременно.

[2х03] ланс

В дом с красной черепицей Ланса привел рыцарь по имени Пеллинор, седой и грузный. Ланс не возражал – Король сказал следовать за ним, и Ланс следовал.

Слуга провел их в комнату, заставленную причудливой мебелью. На диване сидела крохотная кудрявая старушка с круглыми стеклами на носу и таком наряде, что Ланс опешил. Он думал, такими бывают только попугаи.

Рыцарь Пеллинор поцеловал ей руку. Старушка клюнула его в щеку.

– Здравствуй, Хелен.

– Привет, Пелли.

Заскрипела лестница. Ланс поднял голову. По ступеням, тяжело опираясь на трость, спускался человек – худой, как жердь, тоже седой, но не пегий, как Пеллинор, а белый, как известь. Тоже рыцарь, наверное, подумал Ланс. Человек хромал и спускался боком.

Они обменялись с Пеллинором рукопожатием:

– Привет, Пелли.

– Привет, Бен.

Старик повернулся к Лансу, смерил его взглядом и фыркнул в усы.

– Королевский подкидыш, говоришь? Я в таком возрасте на тролля один ходил!

Старушка укоризненно всплеснула руками:

– Бен!

– Что такое тролль? – спросил Ланс.

– Тварюга такая, – охотно ответил тот. – В холке десять футов. Кожа каменная. Или попадешь копьем в глаз, или конец тебе. А не струхнешь, упрешься – и расползается, как ветошь какая, плюнуть и растереть. Ух, и гоняли мы их из-под мостов!

– Я умею метать копье, – сказал Ланс.

Старик зыркнул на него из-под кустистых бровей:

– Нда? А что ты еще умеешь?