Онтологически человек: Битва деревьев

Их предупредили, что первые месяца два аэропланов они не увидят. Ланс был к этому готов. Он с легкостью погрузился в ритм учебы, муштры, выполняемых заданий; получаемых и отдаваемых приказов, четкого распорядка. Все это было знакомо. Большую часть жизни он провел именно так. Ограда сборного пункта, отделившая его от внешнего мира, выступала, скорее, защитой. Он ничего не ждал, ни о чем не тосковал. Впереди была цель. Ланс сделал все, что можно, для ее достижения; теперь можно было позволить потоку нести себя.

Днем было не сложно.

Сложно было ночью.

Он этого не предвидел.

Все засыпали. Казарма наполнялась уютными звуками – спящие ворочались на жестких матрасах, бормотали во сне – кто-то звал девушку, кто-то вздыхал и жаловался. Звуки сливались в невнятный шум, Ланс закрывал глаза и уплывал в сон – будто ему опять десять, будто он опять засыпает в общинной спальне, в Городе Солнца, на краю света, далеко, далеко, далеко отсюда.

Ему снилось, что он выходит из спальни, помеченной буковой «омега» над входом, идет по ярко освещенным улицам, мимо расписанных стен, с которых на него смотрят львы и охотники, он идет вдоль стены, лица охотников бесстрастны, львы падают и корчатся под их стрелами. Он подходит к центру, туда, где со львом борется Солнцеликий – великий, мудрый, справедливый, вечный; со всех сторон начинает звучать музыка, древние, размеренные слова гимна:

Славься, славься, Солнцеликий!

Славься, славься, Милосердный!

Ланс открывает рот, чтобы присоединиться, но слова застревают, получается только хриплое «брлюм! брлюм! брлюм!»; хор давится и обрывается; по лику Справедливого ползет трещина, стена рушится, в проеме стоит колдун и хохочет: «Говорите правду! Правду говорить легко и приятно!»

Ланс поворачивается и бежит к храму, слыша, как рушатся, рушатся, рушатся стены за его спиной.

Храма нет, от него остались только руины, и посередине стоит трон, а на троне сидит Солнцеликий. Ланс падает перед ним на колени, Солнцеликий протягивает руку и сжимает ее на лансовом горле.

Ланс проснулся.

Тощая подушка поглотила крик. Это тоже было из детства, привычка, пережившая все – не показывай слабости, никогда, никому, ни за что. Это недостойно сынов Солнца. Праведный сын Солнца живет в идеальном мире, в идеальном городе, надежно огражденном семью стенами. Праведный сын Солнца не может быть несчастлив.

У наволочки был мерзкий вкус мокрого хлопка. По подушке расплывалось мокрое пятно. Ланс отбросил ее с отвращением, сел и начал дышать – тихо, ровно, старательно, как можно глубже. Это должно было помочь. Всегда помогало.

Сквозь ряды окон казарму заполняла луна. Свет стоял между рядами кроватей, как вода. Заскрипела кровать – кто-то заворочался во сне, хлопая ртом, как рыба.

Ланс оделся и вышел.

Снаружи было легче. От холодного воздуха прошел озноб – Ланс понял, что рубашка, в которой он спал, промокла от пота.

Ланс ссутулился, сунул руки в карманы и медленно побрел вдоль здания. Казарма кончилась; он свернул еще раз, обошел прачечную и сам не заметил, как оказался у ворот.

– Что, зубы болят? – спросил часовой.

– Нет, – сказал Ланс.

– Брюхо подвело, – сделал вывод часовой. – Точно, четверг же! А расчет по пятницам. Вечно продуешься – и сиди, зубы на полку. – Он полез в карман, выудил оттуда монетку, сунул ее Лансу и подтолкнул его к выходу, – Давай-давай, на перекрестке кафешка есть, сгоняй перекусить чего-нибудь. Мне тут до четырех торчать, не боись, без проблем обратно попадешь, – он заговорщицки подмигнул.

Подчиниться было проще, чем сказать правду. Ланс сжал монетку в кулаке.

– Спасибо, – сказал он.

Ланс шел по темной улице. Дорога была пуста. Сверху висела луна, круглая и равнодушная, как прожектор. Он вдруг подумал, что может не возвращаться. Просто идти, идти, идти, пока ночь не кончится. Найти какой-нибудь лес. Охотиться он умеет, этим можно прожить. Может, тогда кошмаров больше не будет.

У перекрестка возникло обещанное кафе.

Он толкнул дверь и вошел. По углам клубился сумрак. У дальней стены кто-то играл в бильярд – стучали шары. В воздухе над сукном стояли конусы света. Игроки наклонялись, тусклые лампы выхватывали бледные лица и блестящие пуговицы.

Ланс сел за стол. Он давно не сидел за столом один.

По стенам были развешаны картинки в рамках. Ланс поднял глаза и увидел Короля. Король был в парадном мундире и смотрел вдаль. Ланс вспомнил, как видел его в обычной одежде, совсем рядом. Короля ни с кем нельзя перепутать, как бы они ни был одет.

«Рыцарь – это не должность. Рыцарь – это суть», – сказал Король. – «Какова твоя суть – покажет время».

Что ж, оно показало.

Девушка в белом переднике подошла к портрету, вынула из-за рамки увядший цветок и вставила новый. Замерла и улыбнулась, водя привядшей розой по щеке. Потом встряхнулась, сунула ее в карман передника и, пританцовывая, направилась на другой конец комнаты. Ланс механически последовал за ней взглядом – и вздрогнул, будто ему плеснули в лицо кипятком.

Со стены смотрела Королева.

Девушка поменяла еще одну розу, попыталась принять царственную позу, наморщила нос и показала портрету язык. Королева не обращала на нее внимания. Она смотрела на Ланса.

Трус, говорили ее глаза. Трус.

Ступай, куда хочешь. Трусы мне не нужны.

– Все любят королеву,

Ланс не сразу понял, что девушка в переднике стоит рядом и обращается к нему. Он с усилием перевел на нее взгляд.

– Да, – сказал Ланс.

– Что вам?

Ланс протянул ей монетку, данную часовым.

Девушка наморщила лоб, подсчитывая.

– Хватит на пюре и сосиску. И еще на кружку чего-нибудь, – она улыбнулась.

Ланс кивнул.

Девушка поправила белую наколку на голове:

– Чаю или кофе? Нужно выбрать.

Выбрать, выбрать, выбрать. Все требовали от него выбора. Чего ты хочешь, Ланс? Жить или умереть, уйти или вернуться, чаю или кофе?

От этих вопросов накатывала усталость – будто он вращает гигантский ворот, на который нужно наваливаться всем телом. Но со стены смотрела Королева. Ланс сделал усилие. Ворот заскрипел.

– Чаю, – ответил он.

Она все еще держала увядшую розу в руке.

– Подарите мне цветок, – сказал Ланс.