Долгосрочное планирование. Космоопера

– Что вы можете сказать мне честно относительно ситуации?

У него не изменилось направление взгляда – но на мгновение глаза стали стеклянными, будто он читает строчки, которые ему пишет визор. Но визора на нем не было.

– Что я собираюсь выполнять свои обязательства согласно пунктам, перечисленным в договоре.

– Аналогично, – сказала я, и нажала кнопку, открывающую дверь в «Райский сад».

Первые двое суток ретрита я проспала.

6

Поразительно, насколько принудительная изоляция сработала как снотворное. Конечно, это все произошло не вдруг – я, понятно, предупредила постояльцев, оставила Фаско файл с инструкциями, приостановила действие абонементов, в общем, сделала все, чтобы мое недельное отсутствие никак не сказалось на делах – но все равно, я совершенно не предполагала, что отрублюсь так резко.

Очень странное чувство – вот, ты сделала все, что могла сделать. Вот, теперь у тебя уже нет контроля ни над чем. Вот, осталось только ждать, когда положенное время истечет.

Подобное ощущение у меня до этого бывало только в депривационной камере для флоатинга, когда лежишь голышом, в темноте, в тишине, в воде, равной по температуре твоему телу, постепенно теряя ощущение себя.

«Маленькая смерть» – размывание границы между собой и не-собой, медленные, странные движения, когда тело само собой выкручивается, как одежда в сушилке, расправляя зажимы, о которых ты и не подозревал.

Флоатинг мне нравится, но я не хожу на него чаще раза в год. Слишком легко подсесть и превратиться в «подключенца» или одного из тех, кто сдает в аренду свою нейросеть ради «чувства потока», размывания своего «я» потоками неведомых данных. Слишком большое искушение.

К счастью, у человека – в норме – есть тело, которое ограничивает его возможности к таким развлечениям. Через двое суток я отлежала себе совершенно все и пришлось вставать и искать себе другие занятия.

Пару раз, я, конечно, поднималась и до этого – доковылять до туалета или залить в себя биойогурт. Один раз меня разбудил луч, ударивший по глазам – цикл освещения снаружи был настроен на стандартный, имитирующий Старую Землю. Несколько раз – странный шум, выдохи и хлопки – видимо, Дерио разминался, как мог.

Сейчас он лежал на полу и то ли спал, то ли медитировал. Я с запозданием осознала, что кровать одна, общая – и, видимо, ему показалось проще сместиться на пол, чем бороться со мною за место на матрасе. Вышло не очень вежливо, но что уж теперь. Я обогнула его по стеночке, стараясь не наступить, и пошла в душ.

Душ занял примерно полчаса. Я порадовалась, что перед ретритом обновила брейды и с головой теперь два месяца можно не делать ничего. Встал вопрос, что делать дальше.

Ретритовский домик наполняла тишина, тонко звеневшая в ушах. Я не сразу поняла, что в нем не так – не только у нас отобрали гаджеты, но и внутри совсем не было ИИ. Ни плиты, которая спрашивает тебя, что приготовить, ни термокружки, поддерживающей температуру на нужном уровне. Ни столов и стульев, регулирующих высоту под тебя, ни музыкального блока, подбирающего тебе музыку по твоему сердцебиению и температуре тела. Никого и ничего.

Все предметы внутри дома были немые – сплошные, цельнолитые, первобытные. Стеклянные кружки. Пластиковые стулья. Продукты в контейнерах. Это было так… так странно, что я на мгновение опять ощутила себя как в депривационной камере. Будто мир уходит из-под ног. На мгновение мне захотелось растолкать Дерио и спросить его, что он об этом думает, но я тут же себя одернула. Он-то меня не будил – и вообще, судя по всему, оказался идеальным компаньоном для проживания в маленьком тесном помещении. То есть, таким, который сводит свое присутствие к минимуму.

Я приготовила себе еду – открыла банку бобов в томатном соусе и вывалила половину в стеклянную тарелку. Все звуки в тесном тихом помещении отдавались, будто усиленные многократно. Я поняла, что слышу, как жую и сглатываю, и меня это чудовищно раздражает.

Я попыталась найти, чем можно отвлечься, но не нашла.

В домике были все предметы первой необходимости – еда, одежда, средства гигиены, аптечка – но более не было ничего. Ни одного гаджета, ни одного подключения к новостному терминалу, никаких распечаток, ни листка бумаги.

Цифровой детокс, как это формулировали в буклете. Информационная депривация.

Официально предполагалось, что неделя в изоляции должна была избавить участников от химического или цифрового давления извне, которое могло бы толкнуть их к неверному решению сочетаться браком. Или заставить отказаться от этой опрометчивой идеи.

По факту… по факту я поняла, что эффект идет совсем обратный.

Не такой, как в депривационной камере, не мягкое размывание себя. Скорее – чувство мотора, крутящегося вхолостую. Информационный поток, непрерывно текущий сквозь сознание каждый день, вдруг иссяк. Внутри будто образовалась огромная пустота, как в необставленном доме. Нет – как в доме без ларов, без ИИ. Доме, в котором никто, совсем никто не живет. Доме, в котором совсем никого нет – и ты тоже начинаешь задаваться вопросом, а есть ли я?

Но задать его некому, и некому ответить.

Проклятье, какая чушь!

Я обошла кровать с той стороны, где под ней не лежал Дерио, опустилась на ковер между ней и стеной и встала в планку.

Одна минута… Полторы минуты… Две минуты… Аааа, проклятье… три минуты…

Руки подломились, и я рухнула на пол.

Пол был твердый и однозначно существующий. Мышцы вопили, что с ними так нельзя. Я засмеялась.

Нет, ну, так быстро меня не возьмешь.

Свойство биологических систем – порождать информацию из себя. На неделю-то меня хватит.

Я заварила себе еще чаю, и забралась с ногами на кровать.

Все было безмолвное и неподвижное. Чай горчил.

Не то, чтобы я первый раз в жизни оказывалась в обстановке, где не было ИИ. Наша семья ведет род от самого Основания. Конечно, мы все, с детства, знали о ларах и об уязвимостях ларов. Мы знали, что, в случае необходимости, мы должны будем уметь позаботиться о себе и о них. В случае внезапной блокировки источников питания, в случае атаки имперского вируса, в случае повреждения информационных носителей – это была бы наша обязанность.

В ответ они заботились о нас. Поддерживали нужную температуру и нужное давление, нужный уровень насыщения воздуха кислородом. Готовили любимые блюда, следили за гигиеной. Но Высокий Престол не считал это нормой – хотя сам жил практически также. Идеалом Романы был «золотой век», «простая сельская жизнь». Та, где люди сами готовят себе еду, сами убирают, стирают, производят предметы, нужные для хозяйства. Общаются только напрямую, без электронных посредников. Зачинают, выращивают, хоронят других людей без помощи «интеллектов», без их вездесущего присутствия.

Стремление ли к тому, чтобы было по-другому погнало Основателей в космос? Или что-то другое?

В обычный день я бы, конечно, задала бы вопрос информационной системе станции напрямую – или кому-то из ларов в локальной сети. Но сейчас я была от них отрезана, и это было… Это было все равно что не иметь возможности почесать, где чешется.

Мне захотелось выйти наружу.

Я вспомнила сестру Макарию и ее пари, и мысленно выругалась. Два дня, и я уже лезу на стену. Серьезно?

Чай в моей кружке успел остыть. Я сделала глоток, покатала на языке горьковатую жидкость, и вдруг поняла, что даже не могу сказать, вкусно мне или нет. Я поболтала кружку. Чай плескался, повинуясь моим движениям, вырисовывая по стеклянным стенкам идеально вписанный в них овал. Я вдруг остро ощутила математичность, смоделированность мира вокруг, четкость и при этом искусственность, назначенность правил, по которым он существует. Такое бывает при переходе от одной зоны виртуальности к другой, или при выходе из цифрового пространства наружу. «Лаг переподключения», необходимость сознанию адаптироваться к другому набору законов.

Я встала с кровати и подошла к столу. Поставила чашку на стол. Столешница и стекло при соприкосновении издали странный звук. Поверхность чая вздрогнула и замерла.

Если я не коснусь кружки и ничего не сделаю, она и продолжит так стоять, подумала я, чувствуя, как ватная тишина давит мне на уши.

Раздался странный звук. Я вздрогнула и обернулась.

Это Дерио вздохнул во сне.

Я обошла кровать и опустилась на край.

Кроме меня Дерио был здесь единственным живым, дышащим существом. Он лежал на полу, в шавасане, дыша глубоко и ровно, но по лицу ходили неуловимые тени, и торчал вперед выдвинутый подбородок. Челюсти были стиснуты – гораздо сильнее, чем в бодрствующее время. Под опущенными веками двигались зрачки – под сводами черепа, недоступное для меня, что-то происходило.

Это было совсем как смотреть на огонь (только у меня не было огня), или на воду (только, конечно, здесь не было бегущей воды), или на текущий дым от благовоний в ларарии. Я вдруг подумала, что именно так делают лары – наблюдая за живущими в модулях, выстраивая закономерности в их поведении, пытаясь понять, что происходит у живых людей внутри.

Также будет делать моя цифровая копия после смерти.

Дерио вдруг рывком сел, распахивая глаза.