Два писателя, или Ключи от чердака

– Клиенту должно быть комфортно – я еще не все сделала как хочу. Люблю красоту, это Игорь зачем-то пугает людей. Ну начнем? У тебя такой гороскоп интересный, смотри на карту: вот Дом друзей, вот Дом детей…

Но я хочу узнать, что делать со своим собственным домом, хочу, чтоб звезды рассказали, как быть с жильем. Мы затратили немало сил, чтоб расселить верхнюю квартиру, разрушить стенки и потолок, соединить все в одно пространство, а оно оказалось тесным, как туфли, купленные не по размеру. Самую просторную комнату Лёня занял библиотекой. Он покупал книги и шкафы с такой скоростью, что, пока я подыскивала себе письменный стол, места для стола не осталось. Даже Фаинка с трудом протискивается между шкафами, когда приходит взять что-нибудь почитать. Библиотека – мужской уголок в нашем тереме, Лёнин храм, его гараж и кабак. Я пускаю туда Фаинку по секрету от Лёни, мне жаль, когда вещи лежат без движения. Забыв старые обиды, я удерживаю верхние книги, пока она тянет из стопки нужную, самую нижнюю, удерживаю старательно, чтобы Фаинку не завалило. Иногда книги все же обрушиваются, и Фаинка, потирая ушибленное место, помогает мне составлять их обратно. Иногда рвется суперобложка нужной (нижней) книги, и тогда Фаинка уносит книгу раздетой:

– Смотри, это так и было, не отворачивайся, смотри-смотри, я специально здесь оставляю, чтоб Горинский не обвинял меня во всех грехах.

Я прячу испорченную суперобложку.

– Ирина! Кто это рылся в моих книгах?! – раздается в тот же вечер. – Не смей сюда никого пускать! Считайте меня кем угодно, но не трогайте мои книги! Это совсем не смешно.

– Лёнечка, Фаине нужно для передачи, она вернет, ты же знаешь…

– Фаина?! Как ты можешь пускать сюда Фаину?! Она масло в столовой воровала!

– В столовой, масло? Где это ты был с ней в столовой?

– Не начинай! Прекрати свои глупости.

– Это глупости?! Так смотри же, она тебе еще и супер порвала.

Позже мне становится стыдно за ябедничество, и когда Фаина приходит в следующий раз, я опять удерживаю стопку книг, чтобы ее не зашибло.

Раньше мы жили теснее, спали с Лёней в гостиной на диване, Лёлька в детской кроватке рядом, и я готовилась к лекциям на кухне: укладывала детей, дожидалась, когда бабушка возьмет свои мази из холодильника, закрывала дверь поплотнее, на полотенце. Теперь, не выспавшись, я выгляжу неприлично, ночью лучше бы не работать, но днем… Я занимаюсь в кухне-гостиной, где нет двери, которой можно отгородиться от мира, все открывается ко мне, а в полу сквозит дырой лестничный проем. Моя энергия улетает в эти отверстия, греет молоко, заполняет портфели и сушит варежки, а если дети оставляют меня в покое, бабушка кричит снизу: «Ирина!!! У нас сегодня какой день? – и переспрашивает: – Какой-какой? А какое число?!» Бабушка хочет знать, где случилось землетрясение, – ее внуки живут в разных странах. Вечером Лёня включает новости.

Я ищу место для письменного стола. Сменить квартиру? Продать пианино? Квартиру жаль и не получается, пианино тоже немного жаль. Тема жилья становится лейтмотивом моих неудач и порождает еще худшую медицинскую тему.

– Это от перегруженности земным, материальным, – объясняет Лариса, – если не выполняешь своего предназначения на земле, начинается конфликт души и тела.

23

Она не спеша развивалась крещендо, эта тревожная медицинская тема, лишь однажды прорвавшись фортиссимо, когда меня ранило в политической борьбе: год назад область с городом вели битву за мандаты в Думе. Лёня возглавил областной предвыборный штаб, и тихие радости ушли из нашей жизни: театры, покупки, застолья и праздники – все было отодвинуто на после выборов.

– Лёня, ты знаешь, сколько лет исполняется Маше?

– Да.

– Что да?

– Знаю, сколько лет исполняется Маше.

– Сколько?

– Что сколько? – он научился спать стоя, с открытыми глазами.

– Скажи, сколько лет исполняется Маше.

– Мне что, мало за день вопросов задают?

– Лёня, Маше исполняется шестнадцать лет. Ты слышишь меня?

– Слышу.

– Ну и что?

– Больше торжественности, пожалуйста, больше пафоса. Дай мне спокойно умереть.

– А ветеранов поздравлять у тебя сил хватает.

– Да.

– Что да? Лёня, ты же спишь! Скажи, что да?

– Сил хватает. Что ты меня мучаешь?!

Воскресенья окончательно исчезли из нашей жизни, и мой организм, упустив ритм и тональность, начал фальшивить. С детства, сколько я себя помнила, воскресенье представлялось мне нотой до, началом первой октавы, серединой клавиатуры, опорной клавишей напротив замочка. Замочек никогда не запирался, и мне казалось, что металлическая заплатка на лакированном черном дереве просто указывает главную клавишу. Мне нравилось перечислять дни недели по-английски, нравилось, когда счет начинался с воскресенья: санди-манди-тъюзди-вэнзди… до-ре-ми-фа-соль-ля-си. В воскресенье папа обычно натирал всем лыжи, покупал шоколадку, и мы с младшей сестрой, мамой и папой шли кататься в лес, а когда кончалась зима, шли в гости к родственникам, в кино, на выставку или загорать на речку. Воскресенье было тоникой до мажора. И даже в моей взрослой жизни, когда неделя могла оказаться минорной, какой бы бемоль иль бекар ни случился в субботу, она всегда разрешалась в тонику, и жизнь уподоблялась нормальным гармоническим колебаниям.

Утомительное предвыборное разыгрывание, игра без ритма и без тональности рассинхронизировали мой организм. Хроматическая гамма сбила циклы, испортила сон, породила аллергию и аритмию. Я ждала, когда все закончится, войдет дирижер, взмахнет палочкой, и…

24

Сезон закончился. Нагрянули выборы. В воскресенье, в ночь подсчета голосов, муж дежурил в штабе, в понедельник зализывал раны – выборы были проиграны, во вторник я окончательно лишилась сна.

– Все суета, – объясняет Лариса, – низменные страсти. Нужно слушать музыку высших сфер.

Во вторник у меня было три пары. После лекции подошел староста 201-й:

– Мы не идем на семинар – у нас демонстрация.

Бумажка с призывом на доске объявлений висела уже пару недель, но я не придала ей значения, я привыкла не придавать значения тому, что вижу на стенах института, – приказам о противодифтерийной вакцинации, вырезкам из антисемитских газет и приглашениям в школу манекенщиц. Я теряюсь:

– Но ведь в пятницу контрольная. Что ж вы раньше не сказали, я бы разобрала задачи на лекции.

– А мы-то придем, мы успеваем, Ирина Борисовна! – радуется 202-я группа.

Одни успевают, другие не успевают, зачем мне застегиваться вперекос?

– Ребята, разве идти обязательно?

– А нам ректор сказал!

– Нам декан сказал… Нам сказали, освободят от занятий!

– Образование хотят платным сделать, вот и идем! Совсем уже оборзели!

Я переспрашиваю брезгливо, будто пальцами поднимаю вонючую тряпку, чтобы стереть с доски:

– Кто уже оборзел? – этот приемчик всегда работает. Раздается смех.

– А кто их знает… Вузы будут платные! Уже за пересдачи деньги дерут. В библиотеке за просрочку. Надо идти, обязательно надо! Слыхали про реформу?