Мир наизнанку (сборник)

Все изменилось. Привычки. Взгляды на жизнь. Любимая музыка. Любимые духи. Десять дней они купались, танцевали и строили планы, а когда вернулись домой, то первым делом купили двуспальную кровать с очень упругим, удобным матрацем…

Ольга остановилась на пороге комнаты.

Вот эта кровать. Широченная, загораживает полкомнаты. Укрыта шелковым покрывалом – бабочки и драконы.

Распахнутое окно. Чирикают воробьи. Снова тридцать градусов, лето, жара… У Ольги дрогнули ноздри. Да: запах квартиры изменился.

Немного мужского одеколона. Влажное полотенце на сушилке. Две зубные щетки в стакане – теперь уже точно две. А на кухне…

Ольга открыла холодильник. Полный, как автобус в час пик, продукты борются за пространство: кастрюлька громоздится на судке, пакетик на баночке, сверток на свертке. Понедельник, вечер.

Ольга прошлась по квартире, то хмурясь, то улыбаясь. В гостиной работал ноутбук. Его оставили включенным на журнальном столе; ноут не «заснул», значит, оставили недавно. Две минуты назад, может быть, три…

Компьютер был подключен к Интернету. Ольга испытала мгновенное любопытство – но тут же сочла ниже своего достоинства проверять, какими сайтами интересуется муж. Решительно выключила компьютер, вернулась в спальню, присела на край двуспальной кровати…

Да, они поженились весной! Ольга помнит это так же ясно, как сегодняшнее, к примеру, утро. В том же ноуте, если открыть папку «Фото», найдутся тысячи фотографий – одних только Ольгиных портретов, цветных и черно-белых, гигабайтов пять. Ведь муж ее – дизайнер и фотохудожник…

Как?!

Рявкнул дверной звонок. Ольга подпрыгнула; толчком заболела голова. Наверное, и сознание ее на время помутилось, иначе нельзя объяснить поспешность, с которой она открыла дверь. На лестничной клетке перед ней обнаружились двое хмурых рабочих с железными решетками в руках; Ольга отшатнулась.

– Решетки привезли, – вместо приветствия сказал старший рабочий, дородный и усатый. – Занести можно?

– Какие решетки?

– На окна, от воров! – объяснил второй, маленький и белобрысый. – Виктор Александрович… да вот и он сам.

На лестничную площадку поднялся Виктор – очень прямой, в летнем костюме и при галстуке, несмотря на жару. Он был начальником строительной фирмы и со временем обещал вырасти в действительно крупного бизнесмена; Ольга, охнув, отступила в прихожую.

Ее судьба снова порвалась и расползлась, как рваные колготки. Виктор – реален. В ее жизни нет и не было никакого Эдика!

– Привет, – сказал бывший муж и мельком оглядел переднюю. – Поскольку квартира отчасти моя и на опознание твоего трупа мне не хочется, то привез решетки, как ты просила. Мужики, давайте.

– Погоди, – сказала Ольга, чувствуя, как немеет лицо. – Что значит – «давайте»? Сперва покажите, что за решетки…

– Обыкновенные, – усатый рабочий, пыхтя, втащил в прихожую первую партию железяк. – Куда бы тут прислонить?

– Погоди, – сказала Ольга уже с возмущением. – Это же тюремный дизайн!

– Ерунда, – Виктор повысил голос. – Отличные решетки! Еще усиленные, но ты же сама говоришь, что воры…

– Я не собираюсь жить в тюрьме! В гробу я видела твои медвежьи услуги! – Ольга загородила собой вход в спальню. – Мне ничего не нужно, а понадобится, я сама поставлю, я вполне в состоянии…

– У тебя новая мебель? – спросил Виктор неуловимо изменившимся, истончившимся, как бритва, голосом.

Он смотрел поверх Ольгиного плеча на двуспальную кровать под шелковым покрывалом.

Ольга растерялась.

Виктор прошелся по прихожей, раздувая ноздри. Распахнул дверь в ванную. Конечно, влажное полотенце, мужской одеколон на полочке и две зубные щетки никуда не делись.

– Поздравляю, – сказал Виктор сквозь зубы. – Больше, пожалуйста, не звони.

Через минуту рабочие, перемигиваясь, вытащили решетки из квартиры и принялись грузить их в грузовичок под самыми окнами, а Виктор стоял поодаль, на краю детской площадки, и курил, повернувшись к дому спиной.

Ольга набрала его мобильный номер. Виктор и ухом не повел – стоял и курил, хотя телефон в его кармане курлыкал на весь двор.

* * *

Наступил вечер. Потом ночь.

Ольга легла спать одна – на широченной кровати, показавшейся пустой и холодной. Она то проваливалась в сон и начинала видеть цветные бессвязные картинки. То просыпалась, сжимала ладонями виски; ей вспоминался странный тощий человек, пожирающий сырки прямо в оберточной фольге.

Где его носит? Куда он ушел, почему до сих пор не вернулся?

В два часа ночи она встала, заварила себе чая и уселась с чашкой на подоконник. Верещали цикады, на дальнем конце двора обнимались влюбленные на скамейке. Точеным силуэтом прошмыгнул соседский кот.

Нет никакого Эдика и не было. А если и был, если навещал ее в бреду какой-то морок – теперь он ушел и больше не вернется; ничего удивительного. Такие люди, как Ольга, прекрасно существуют в одиночестве. Я сама по себе, я самодостаточна. Три часа утра. Четыре.

Можно огорчаться. Можно даже поплакать или принять курс транквилизаторов. Но нельзя удивляться тому, что случилось; это естественно. Она живет жизнью, которая ей нравится. Рассталась с Витей. И хватит экспериментов.

Приближался рассвет. Завтра с утра на работу. Жизнь войдет в колею: утро, день, вечер, Новый год, Восьмое марта, снова Новый год… Она зажмурилась, чтобы не выпустить слезы, и так, с закрытыми глазами, услышала шаги.

Он шагал по пестрому от рисунков асфальту, по намалеванным домикам и красавицам с пышными волосами. За ним тянулась длинная тень от уличного фонаря.

* * *

– Где ты был?!

Он стоял перед ней, бледный, с кругами вокруг глаз, с виду очень усталый. На щеке краснела свежая ссадина.

– Ты что, дрался?!

– Нет, – он снял в прихожей туфли, – хотя… Сложно было выпутаться. Понаставили везде колючей проволоки…

– Проволоки? Кто?!

– Это я так, фигурально выражаясь, – он потер скулу. – Оль, а что у тебя на кафедре? Антонова увольняется или нет?

– Не увольняется, – Ольга смотрела, как он стягивает рубашку. – Переходит на полставки, ее часы поделят между мной и Ирой… Эд, тебе это интересно?

– Конечно.

– В пятом часу утра?

– А что удивительного? – он остановился на пороге ванной. – Мы ведь почти не говорили со вчерашнего дня!

Перехватив ее взгляд, он вдруг забеспокоился, подошел ближе, положил большие ладони ей на плечи: