Метаморфозы. Тетралогия

Они сидели на кухне часа два с половиной. Егор прогулял философию и математику. Кто-то приходил, уходил, курил, смеялся, пахло подгоревшим молоком; Егор уверял, что липовый чай, и только он, спасет его от неминуемой простуды, поэтому они выпили еще по чашечке, и еще, и еще.

Его родители были врачи «Скорой помощи». Он сам собирался стать врачом. Даже успел проучиться два года в медицинском, когда появилась Лилия Попова, его куратор, и перечеркнула все планы на будущее.

Сашка слушала и кивала. По рассказу Егора выходило, что Попова ничем не лучше Коженникова. Всего лишь за одно лето ей удалось убедительно доказать взрослому, уверенному в себе Егору, что мир устроен совсем не так, как он до сих пор думал. И что у него нет другого пути, кроме как бросать медицинский, где он два курса отучился на «отлично», и ехать в неизвестный городишко, в непонятный институт – первокурсником.

– Родители были в шоке… Но понимаешь, какое дело, у отца как раз пошел один проект… Это означает, если все получится, что у него будет своя клиника. Он сейчас в Германии, поехал еще в августе, решается вопрос с финансированием… уже почти решился… Дело всей его жизни, понимаешь. То, что случилось со мной, он воспринял… просто как выходку. Ну, попала вожжа под хвост.

– А у меня мама замуж вышла, – сказала Сашка. – Сейчас ребенка ждет.

– Да?!

– Да, – она опустила глаза. – Я вот что думаю. Наши близкие получают… аванс, когда мы сюда попадаем. Удачу… счастье. Им становится не до нас.

Егор долго молчал.

– Знаешь, – сказал наконец. – Я столько сил положил на то, чтобы они ни о чем не догадались… Я не могу сказать, что моим родителям «не до меня»!

– Конечно, – сказала Сашка примирительно. – У меня с мамой то же самое.

На кухню вошла Женя Топорко. Очень подозрительно поглядела на Сашку и Егора, взяла с полки два стакана, вышла, оглянувшись на пороге.

– Чего они от нас хотят? – тихо спросил Егор. – Чему они нас учат, ты-то знаешь?

– Не знаю, – сказала Сашка. – Мне на первом курсе тоже казалось: уж второкурсники должны-то знать. Нет. И третьекурсники не знают… Во всяком случае, до переводного экзамена. А потом их нет, и нельзя спросить.

Егор вдруг улыбнулся:

– Ты совсем не страшная.

Сашка поперхнулась:

– Я?!

– Знаешь, как наши девчонки тебя боятся?

– Меня?

– Ну конечно. Иногда так посмотришь… глазами стрельнешь… Вика и Лена поначалу боялись с тобой спать в одной комнате.

Сашка рассмеялась:

– Они правы. Ходят теперь, собирают свои туфли на газоне…

Они хохотали во все горло, сидя над чашками с остывшим чаем, когда в кухню вошел угрюмый Костя.

И сразу же вышел, не сказав ни слова.

* * *

В четыре часа Сашка вспомнила наконец, что у нее индивидуальные с Портновым. Торопливо распрощалась с Егором, натянула джинсы и свитер, подхватила сумку и бегом бросилась в институт. Портнов внимательно выслушал заученную Сашкой белиберду, посветил ей в глаза бликом от своего перстня и сделал строгий выговор: Сашка, по его мнению, читала параграф мало, а учила плохо, поэтому на следующее занятие ей предстоит, кроме обычного материала, сделать еще три штрафных упражнения.

Сашка молча согласилась. Упражнения больше не внушали ей ужаса, а Портнов был прав: увлеченная липовым чаем, она, конечно, недоучила. С другой стороны – если она не сдаст зачет Стерху, помогут ли ей успехи в классе Портнова?

– Кстати, Самохина, как оценивает ваши знания Николай Валерьевич?

Вопрос застал ее уже в дверях. Сашка нехотя обернулась: Портнов сидел за преподавательским столом, лампа дневного света отражалась в узких стеклах его очков.

– Нормально, – сказала Сашка сквозь зубы.

* * *

Почти совсем стемнело. Вся усталость этого дня навалилась на Сашкины плечи, стоило ей выйти из аудитории. Завтра занятие со Стерхом; завтра опять оправдываться, лепетать, и снова слушать, слушать отвратительную тишину, и бороться с ней, зная, что бороться не смеешь…

– Сань, тебя искали твои девчонки! – Оксана несла по коридору шипящую яичницу на сковородке. – Вика с Ленкой. Ты ключ утащила, что ли?

– Ну да. – Сашка отперла свою комнату.

– У тебя там что, дедовщина? – Оксана смеялась.

Сашка не ответила, закрыла дверь, но запирать, подумав, не стала. Собравшись с силами, вытащила из ящика плеер. Включила автоматический повтор первой дорожки. Стиснув зубы, надела наушники и повалилась на кровать.

Наступила тишина.

Через полчаса распахнулась дверь; ворвались Вика и Лена с башмаком, кроссовкой и туфлей наперевес. Сашка видела, как разеваются их напомаженные рты, видела даже пломбы в зубах. Кажется, они орали, кажется, даже грозили. Сашка смотрела сквозь них и слышала только тишину.

Через несколько секунд соседки отступили. Может быть, испугались. Ушли из комнаты. Сделалось пусто.

Была тишина. Жуткая. Небытие. Сашка боялась моргать: потолок в трещинках, паутина в углу и железная спинка кровати оставались единственным, что привязывало ее к существующему миру. «Ничто материальное не имеет большой ценности. Все, что действительно ценно, – вне материи…»

А теплая ладонь? А запах? А липовый цвет?!

Тишина длилась и повторялась сначала. Сашка потеряла счет времени. Окончательно стемнело за окнами, соседки вернулись, включили свет и выключили снова, кто-то еще приходил и уходил; тишина давила на барабанные перепонки.

Наступила полночь – как далекий удар барабана.

Сашка встала. Сунула плеер за пояс. Наушники будто приросли, сделавшись частью ее головы; общежитие еще не думало ложиться, везде горел свет, там, наверное, слушали музыку и пели, может быть, громко смеялись, но Сашка не слышала.

Комната Егора, номер двенадцать, была на первом этаже. Сашка стукнула в дверь согнутым пальцем. Потом кулаком. Потом потянула дверь на себя – она не была заперта.

Егор сидел в комнате один. Горбился над текстовым модулем.

– Послушай… – начала Сашка, но не услышала своего голоса и замолчала. Егор толчком отбросил учебник, кинулся к Сашке, что-то спросил; она не услышала. Тишина ломилась в ее душу, и все Сашкины силы шли на то, чтобы не впустить ее.

Тогда Егор погасил в комнате свет.

Сашка не ожидала. Оказаться в тишине и одновременно в темноте – это было слишком; она хотела сдернуть наушники, но они так прижались к ушам, что Сашка перестала различать, где поролон – и где ее собственные ушные раковины.

В этот момент Егор ее обнял.