Чуждость

Тяжело вздохнув, она переборола волну нахлынувшей злости и согласно кивнула:

– Не развалилась. Спасибо, что напомнил.

В ответ Брюс притянул её к себе и, пытаясь поцеловать, неловко ткнулся губами в забинтованный затылок:

– Ты не сердись. Я просто волнуюсь за тебя.

В голове у неё вертелся шутливый ответ, что волноваться «сложно», наверняка дело довольно проблематичное, поэтому вполне логично, что он решил волноваться «просто», но она промолчала, решив, что вряд ли Брюс поймет и оценит её иронию.

А он, видя, что она не возражает, обнял крепче и чуть навалившись, стал более пылко целовать шею под бинтами.

– Ты хочешь, чтобы я упала и сломала еще и вторую ногу?

В её тоне было столько ядовитого и злого сарказма, что Брюс моментально отпрянул и тихо прошептал:

– Извини, я не подумал…

Через некоторое время Мила уже достаточно ловко с помощью костылей научилась передвигаться по комнате, после чего, поблагодарив Брюса, вновь удобно устроилась на кровати и, нарочито неторопливо включив ноутбук, зашла на сайт института.

Как только знакомая заставка появилась на экране, окружающая её реальность тут же отошла на задний план, и Мила радостно погрузилась в знакомый мир последних публикаций и новостей института. Она не слышала как Брюс, напряженно стоявший за её спиной, вышел из комнаты, как несколько раз заглядывала его мать и, видя, что она абсолютно не реагирует ни на какие вопросы, с тяжелым вздохом уходила.

А потом в комнату влетели близняшки, и вот тут ей пришлось волей-неволей оторваться от экрана и вернуться к реальной действительности.

***

Брюс сидел в кабинете и нервно курил, ожидая появление матери. Сегодня он снял с лица Луизы бинты и пояснил удивленной Сьюзен, что тогда в магазине она действительно видела маму, которая побывав на тот момент еще раз в аварии, очередной раз потеряла память и ничего не помнила, поэтому её не узнала. А теперь вот память к ней вернулась, и она возвратилась к ним. Радостно закивав, Сьюзен тут же гордо объявила, что ему еще тогда надо было поверить ей, и тогда мамочка уже давно была бы с ними. А вот по глазам матери Брюс понял, что та не поверила объяснениям, и ждал, что рано или поздно она выберет момент, чтобы откровенно поговорить.

Предчувствия не обманули его. Он докуривал третью сигарету, когда услышал легкий стук в дверь и после его «да, войдите» на пороге появилась мать.

– Нам бы поговорить, сыночка… – несмело начала она.

– Да, конечно, заходи, присаживайся, – тут же откликнулся он.

Мать вошла и, осторожно сев на краешек кресла, замерла, нервно теребя руки.

– Я внимательно тебя слушаю, – Брюс затушил сигарету.

– Это ты её так?

– Что «так»? – Брюс нахмурился.

– Ну избил и покалечил так… Ты? – мать, не сводя с него напряженного взгляда, нервно сглотнула. Эти слова ей явно дались с трудом.

– Ты в своем уме? С чего ты это взяла?

– Я ж видела тогда её свадьбу… Ты ведь по шраму на ноге догадался, что это она…

– Да, догадался по шраму, у неё амнезия была, и она не помнила ничего. Вон даже Сьюзен не узнала… Но я её не калечил. Мне и в голову такое прийти не могло. Как ты могла про меня такое подумать? – с напором выдохнул он. – Ты считаешь, я способен сломать жене ногу из-за того, что её очередным провалом памяти воспользовался какой-то проходимец и убедил в том, что она его невеста?

– А как такое вообще могло случиться?

– Как, как… Она после той нашей ссоры вышла из дома и, похоже, этот гад сбил её на машине. А потом воспользовался тем, что у неё в связи с этим случился рецидив амнезии, и чтобы скрыть следы преступления, сделал ей пластику и уверил в том, что она его секретарша и невеста, которая по видимому то ли погибла, то ли убил он ее… Не сумел я это выяснить, он следы мастерски заметает, да и втягивать в новое разбирательство Луизу не хочу. Он и так едва не убил ее, подстроив несчастный случай, когда понял, что его афера раскрылась… Я с трудом сумел её спасти и вытащить из всей этой передряги… Одним словом, она не по своей воле втянута во все это оказалась, и у меня к тебе огромная просьба: постарайся не расспрашивать ее… у неё до сих пор проблемы с памятью, да и так она вся на нервах…

– Господи… ужас-то какой, – с испугом выдохнула мать. – Бедная девочка… Ты уж прости, что на тебя подумала… Просто смотрю она при твоем появлении прям напрягается вся, вот и подумалось… Извини.

– Да ничего, ма. Это, кстати, хорошо, что ты ко мне пришла, и мы откровенно поговорили. Хуже было бы, если бы молча стала себя глупыми подозрениями изводить. А то что напрягается Лу, так это естественно, память к ней так до конца и не вернулась, и она боится попасть в глупое положение, сказать что-то невпопад, боится, что её сочтут сумасшедшей… Я ж тебе еще тогда говорил, что это у неё прям фобия, что её могут посчитать сумасшедшей. И меня боится. Боится, что я её или во всей этой афере обвиню, или в психушку сдам…

– Так ты бы поговорил с ней спокойно, как вот сейчас со мной, успокоил бы… Зачем тебе душу-то ей так травить…

– Да не верит она мне сейчас, ма. Элементарно не верит. Её жестоко обманули. Коварно и подло, а она поверила. И сейчас она боится поверить хоть кому-то. Боится, что я тоже обманываю.

– Как у вас все сложно с ней, сыночка… Вот даже и не знаю что посоветовать-то тебе в таком случае… Наверное, только одно: постарайся ласково… ласково с ней и с любовью. А там, Господь милостив, глядишь, и нормализуется у вас с ней все.

– Было бы хорошо… – Брюс глубоко вздохнул и пристально посмотрел на мать: – Кстати, все спросить хотел: как она с озорницами, не злится на них?

– Да кто ж на детей злиться-то может?– недоуменно пожала плечами она. – Да и с чего ей на них злиться? Чай мать родная, а не монстр. Или у вас раньше такое бывало?

– Да нет, просто боли у неё сильные и с ногой, и с головой. Вот и подумалось, вдруг девчушки достают ее, и она раздражается.

– Не видела я, чтобы она раздражалась… Она всегда ласково с ними, правда глазки-то иногда прикрывает и тон разговора с ними у неё меняется, когда те уж слишком разойдутся… Но я старалась особо не допускать, чтобы они уж совсем её донимали. Понимаю, что тяжело ей, и отдохнуть стараюсь побольше дать… И как только вижу, что устала она, озорниц увожу.

– Спасибо, ма. Ты у меня чудо, – Брюс улыбнулся, встал и, подойдя к матери, ласково обнял за плечи.

***

Мила, вытянув загипсованную ногу, сидела в кресле и, держа на коленях плюшевого мишку, терпеливо понарошку поила его чаем из игрушечной чашечки, попутно заставляя устроившихся подле неё сестричек считать, сколько чашек чая выпил мишка и сколько еще может выпить, если знать, сколько воды может поместиться у него в животике.

Девочки, перебивая друг друга, считали и весело смеялись, когда Мила заставляла мишку, обхватив голову лапами, причитать: «нет-нет, вы снова ошиблись, я же лопну… и снова неправильно, теперь я не напьюсь… все, не вожусь я с вами, вы нарочно неправильно считаете, я не стану больше разговаривать… Ну-ка по-очереди, сначала Съюзен скажет, сколько я выпить еще могу, а потом Каролина посчитает, сколько я дополнительно выпью, если сбегаю в туалет и на один литр освобожу свой желудок. И запомните: еще одна ошибка, и я уйду спать!».

– Не уходи, не уходи! Мы больше ни разочку не ошибемся! Это самая последняя ошибочка была, – просительно хватая мишку за лапы, уговаривали его сестрички после очередного неправильного ответа. – Хочешь, мы тебе еще конфеты посчитаем? И поделим их между тобой, осликом и зайцем? Хочешь?

В это время в комнату к ним заглянула мать Брюса:

– Луиза, там обед стынет, может, прерветесь вы?

– Да, конечно. Мы что-то увлеклись… – Мила ссадила мишку с колен и строго посмотрела на девочек. – Время обеда. Не заставляйте бабушку ждать.

– Ну, мамочка… ну еще чуть-чуть… – Сьюзи состроила жалостливую физиономию.

– Ты что маленький ребенок, чтобы так канючить? Что это с тобой, Сьюзен? Я думала, ты девочка большая, взрослая, все понимаешь, поэтому много тебе позволяла, а ты ведешь себя как младенец. Мне что надо пересмотреть к тебе мое отношение? Укладывать после обеда спать, не разрешать брать взрослые вещи, совсем запретить смотреть телевизор? Мне нужно сделать это?

– Нет, мамочка, не надо… – тут же потупилась та.

– То есть ты все-таки взрослая девочка?

– Да.

– Тогда и веди себя как взрослая. Договорились?