Обет молчания

Бывший наставник отошел в сторону и занял свое место позади трона, на котором величественно восседали Аменхотеп IV и его блистательная супруга, краше которой не было никогда ни в великом царстве, ни за его пределами.

– Вы допустили непростительную оплошность, дорогой Эйе, не убив на корню мятущийся дух и юношеский максимализм в ученике, – вполголоса произнес великий визирь, исподлобья поглядев на советника. – Бог хаоса Сети по сравнению с ним – само воплощения добра и света. Ваша роковая ошибка дорого обойдется великому царству, которое создавали веками.

– Я делал лишь то, что мне велели, – вспылил бывший наставник. – Таково было желание его отца. Я всего-навсего подчинился воле нашего владыки, Аменхотепа III. Вам и самому было известно, как опасно было спорить с ним.

– И тем не менее, когда вы занимали пост главного писца, а потом великого визиря, вы часто позволяли себе прекословить государю. Разве нет? И, как ни странно, великий владыка прислушивался к вашим советам. Ответьте: какую цель вы преследовали, взрастив в воспитаннике посеянные вами семена? Чего вы добивались, внушая будущему царю безбожие?

– Вы чересчур преувеличиваете, Хоремхеб, мою значимость. Ваш разум ослеплен новой должностью, видимо. Но не забывайте, КТО помог вам ее получить. Вы – моя копия в молодости, именно поэтому вы сейчас здесь. И это Я сделал вас великим визирем. А что касается моих целей… ВАС они не касаются. Вы послушно и… ДОБРОВОЛЬНО «впряглись в золотую колесницу», поэтому настоятельно советую двигаться вместе со мной в одном направлении. И тогда почет, уважение и все, о чем вы даже и не мечтали, будет у вас. В противном случае… Поверьте, у меня хватит сил и влияния не только на фараона, но и на великого жреца, чтобы сжить вас со свету, раздавив, словно гадину. Помните об этом!.. А ученик… В свое время принесет мне то, чего я жажду всей душой! И когда ЭТО произойдет, просто будьте рядом. Это мой НАСТОЯТЕЛЬНЫЙ совет вам.

Праздник богини Опет длился целый месяц. Пресытившиеся пирами, обрядами и празднованиями жители Египта, а также жрецы, верховная знать и Аменхотеп IV в сопровождении жены и матери, на время оставившей супруга, который был уже на полпути в царство Осириса, с почестями проводили бога солнца Амона в его великолепный храм, установив его вновь под каменные своды огромного, богато украшенного зала.

– Я желаю остаться с божественным Амоном наедине, – громогласно заявил царь и повелительным жестом приказал оставить его одного.

Двери с грохотом закрылись за последним жрецом, и в зале воцарилась гробовая тишина. Встав с трона, на котором он восседал на протяжении всего пути из Луксора в Фивы, Аменхотеп IV бросил взгляд на грозную золотую статую. Фараон молча постоял с минуты, внимательно разглядывая ее, затем, величественно вскинув голову, громко спросил:

– Великий Амон-Ра, к тебе обращается государь, живущий правдою, владыка Верхнего и Нижнего Египта. Ответь мне! Дай знак, что ты слышишь меня! Что ты видишь меня! Ответь мне на вопрос: «Как познать истину? Как приходят знания?»

Голос царя затих под сводами, и вновь храм погрузился в мертвое безмолвие. Ни единого шороха, ни звука, ни дуновения ветра. Его не посетили ни видения, как некоторых из его предков, ни игры воображения, ничего, что владыка мог бы счесть знаком. Аменхотеп IV не отрывал взгляда от статуи, пытаясь уловить хоть какое-то движение молчаливого изваяния. Но все было тщетно. Верховный Бог солнца продолжал стоять напротив царя, не удостоив того никаким знаком.

– Ты молчишь? – не выдержал наконец фараон, от досады сжав кулаки. – Не желаешь говорить со мной? Со мной, перед кем трепещут владыки других земель! Перед тем, под взглядом кого падают ниц все подданные великого царства и за его пределами! Кому подчиняются все, даже великий жрец! Ты осмеливаешься игнорировать меня… меня, великого Аменхотепа IV, который будет жив вековечно вечно!

Кровь забурлила в жилах молодого царя, не привыкшего к пренебрежительному отношению к своей особе. С детских лет любое его желание исполнялось молниеносно, ибо оно было законом. Любое требование удовлетворялось в мгновение ока, ибо неповиновение каралось смертной казнью. Он был царь, владыка, властелин, живое воплощение бога, повелитель, вершитель людских судеб!

– Ты не наклонил голову, как перед моим предком Тутмосом IV, не ответил, как моему отцу, Аменхотепу III, видения не посетили меня, как Аменхотепа II… Твои губы безмолвны, твои глаза застыли, твоя душа мертва. А может… они видели то, что ХОТЕЛИ видеть? Слышали то, что ХОТЕЛИ слышать?

Молчание идола чем дальше, тем больше убеждало молодого царя в правдивости его слов, ибо он не смог принять обмана. Для него стало откровением то, как жестоко ошибались его предки, воздавая различные почести богу, который являлся не более чем простым истуканом. «Теперь я знаю, ЧТО я должен делать. Теперь я знаю истинного Бога, дарующего благо и жизнь на земле, – проскочило в его голове. – Только он принесет мир и радость всем живущим в моем царстве, лишь с ним придет благодать в Египет». Суровое лицо Аменхотепа IV смягчилось и просветлело от мелькнувших мыслей. Он с презрением поглядел на статую Амона и, фыркнув, повернулся к ней спиной и уверенным шагом устремился к выходу. Если бы в ту минуту владыка обеих земель знал, что снизошедшее на него великое озарение (как фараон тогда посчитал) впоследствии принесет лишь беды и несчастия не только царству и народу, но и ему самому и его семье, то, вероятно, предпочел бы оставаться в том же иллюзорном мире, в котором жили его предки много веков, принимая желаемое за действительное.

Глава 7

Как ни скор человек на слово, он порою слишком торопится…

Помпеи, осень 1974 года

– Мэд… Мэд, очнись! Ты меня слышишь? – как сквозь дрему доносились до молодой женщины взволнованные слова, сказанные очень знакомым голосом. – Вот черт, Ричард, помогите мне поднять ее!

Мадлен почувствовала, что сильные руки подхватили ее и куда-то понесли. Археолог приоткрыла глаза и устало огляделась вокруг.

– Похоже, она приходит в себя, – сказал Рик, осторожно положив ношу на матрас, служивший ей кроватью вот уже два месяца.

– Мэд, если ты слышишь нас, то подай знак, – попросила ее Софи, склонившись над ней и посветив в лицо фонариком.

Молодая женщина зажмурилась.

– Уф, слава Создателю, ты с нами, – немного успокоившись, произнесла ее коллега. – Ну и напугала ты нас, могу тебе сказать… Я смотрю, тебя все нет и нет. День-то не резиновый. Осень на дворе.

– Ч-что произошло? – еле слышно спросила Мадлен пересохшими губами.

– На, выпей воды, – протягивая флягу, сказал Рик, смерив обеспокоенным взглядом бывшую возлюбленную. – Ты давно начала терять сознание?

– Я? Сознание? Не понимаю, о чем ты. Просто закружилась голова. Что из этого?

– Да, ты. Я говорю о тебе. Давно ли ты стала падать в обмороки?

– Это с ней впервые, – ответила за коллегу и подругу Софи. – По крайней мере, раньше я за ней не замечала подобного. А мы чуть ли не двадцать четыре часа в сутки проводили вместе за последние шесть месяцев.

– Это правда? – задал вопрос мужчина.

– Ну да… хотя нет, в Париже… пару дней назад в метро мне стало душно. Сильно разболелась голова и…

– Что «и»?

– И дальше я ничего не помню. Очнулась уже на улице, сидя на лавке подле метро. Как я там очутилась, не знаю. Когда я пришла в сознание, поблизости никого не было.

– Понятно… а голова часто болит?

– На что ты намекаешь? – уставилась на Рика молодая женщина. – Ты хочешь сказать, что у меня опухоль головного мозга?

– Я не врач и не могу ставить диагнозы, но на твоем месте я бы показался доктору. И чем быстрее, тем лучше.

Молодая женщина отмахнулась от него и попыталась встать с кровати, но Софи запротестовала:

– Так-так-так, дорогуша, лучше бы тебе полежать. Наша фреска никуда не убежит, ног у нее нет, а вот твое здоровье…

– При чем тут мое здоровье? – возмутилась Мэд. – Подумаешь, стало немного нехорошо. Что из этого? Сейчас я чувствую себя гораздо лучше. Просто немного расшатались нервы. Столько всего свалилось на меня в последнее время: развод, находка, ссора с родителями, неожиданная встреча с быв… с мистером Пейджем, отсутствие билетов, дорога, внезапный отъезд профессора. Не железная же я, в самом деле!

– Ты храбрейшая из храбрых! – засмеялась Софи Аллен и, склонившись над молодой женщиной, похлопала ее по руке. – Ладно, убедила. Тогда предлагаю всем подкрепиться, а уж потом заняться делом.

Помахав рукой и сказав, что ждет всех через пятнадцать минут в импровизированной столовой, археолог вышла из палатки Мадлен.

– Мэд, ты уверена, что хорошо себя чувствуешь? – в голосе Ричарда послышались обеспокоенные нотки.

– Двенадцать лет тебя не особо волновало мое состояние, – осторожно встав с матраса и поправив одежду, проговорила его собеседница, – откуда сейчас такая забота?

– Наверно, потому, что на меня нахлынули воспоминания…

– …которые, будь так добр, оставь при себе. Знаешь, я научилась обходиться без тебя и неплохо справлялась до встречи с тобой в аэропорту. Поэтому, если хочешь и дальше общаться подобно цивилизованным людям, которых судьба, к несчастью, опять свела вместе, то, пожалуйста, не лезь ко мне с любезностями и вниманием. Моя жизнь, мое здоровье не твоего ума дело. Я ясно выразилась?

– Яснее некуда, – набычился Рик и, резким движением откинув полог палатки, вышел наружу.

– Напыщенный индюк! – с ненавистью выпалила Мадлен, глядя ему вслед. – Свалился же на мою голову. Ну спасибо, мсье Журдан, удружили, нечего сказать.

Через четверть часа все участники раскопок, включая трех студентов и инспектора древностей, прибывшего накануне, собрались за общим столом.

– Мадлен, позволь представить тебе Армана дю Белле. Его прислали из министерства культуры… я говорила тебе о нем сегодня. Он будет контролировать наши раскопки и составлять каталог.

– Понятно. У нас появился личный надсмотрщик. Весело, – проворчала Мадлен, но, окинув взором мужчину, от удивления даже приподняла брови.

– Вы француз? – с неприкрытым интересом рассматривая кареглазого шатена лет сорока-сорока пяти с правильными чертами лица, поинтересовалась она. Его спокойствие и невозмутимость поразили женщину сразу, едва она взглянула на него.