О чем тоскует могильщик?

– Садись, а то еще свалишься? – Горин подставил ему стул. – И правда, ты чего? Утром-то.

– Это ты, брат, просто горя моего не знаешь. Что прочитал! Вот, смотри. – Он достал из кармана газетный обрывок. – Первого марта в Севастополе упал с высоты и убился насмерть военный летчик штабс-капитан Андреади. Каково? А? Лучшие из лучших уходят. Горе-то какое? А сегодня уж девять дней, пишут с опозданием, только узнал.

– Он тебе родственник, что ли?

– Не придирайся. А, – махнул он рукой, – знаю я тебя, не поймешь моей страждущей души. Дело лучше слушай. Там труп доставили, родные хотят полное вскрытие, причину смерти, а я, сам видишь, не в форме. Печень с селезенкой спутать могу. И, ведь, заметь, осознаю это. Ответственность свою знаю, брат. Ты же любишь ковыряться в них, – он презрительно поморщился, – знаю тебя, хлебом не корми. Подсобишь?

– Куда ж деваться? Подсоблю, только обход у меня, а там, ежели срочных не будет, подойду.

– Ой, и люблю тебя, друг. – Веня обнял Степана и неровно направился к выходу.

– Дойдешь?

– Обижаешь!

Такие же крашеные белой краской стены, стандартные кровать, тумба и стулья, никаких излишеств, как и в других палатах, но эта – отдельная, для особых гостей, к коим, без всякого сомнения, относилось семейство Лисовских. Как же прыгал возле Игнатия Лукича уважаемый Михаил Антонович, когда уж точно стало известно, что барышня выживет и абсолютно поправится. Адвокат, кстати, тоже выжил и шел на поправку, несмотря на солидный возраст, вровень с молодыми.

Степан сидел на стуле возле кровати, на которой расположилась, утопая в подушках, его пациентка. Осмотр он уже произвел, и теперь они просто беседовали.

– Что ж, Вера Игнатьевна, нынче голова у вас не кружится, когда сидите, и паралич полностью прошел. На завтра буду сиделке рекомендовать начинать вам вставать. Самостоятельно не смейте, она знает, что делать надобно, с чего начинать, тут форсировать не стоит. Всему свое время, нагрузки следует вводить постепенно, чтобы не сорваться на ухудшение состояния. Обещаете слушаться, как и до сего дня? Подозреваю, что головокружения мешали вам, а теперь вдруг решите, что все можно, предупреждаю, что не стоит. Обещаете, Вера Игнатьевна, слушаться?

Говорил, а сам тонул в ее больших ярко-синих глазах. На голове у девушки была повязка, лицо худое с чуть широковатыми скулами, кожа мраморная, аристократичная тонкая шея, музыкальные пальцы, а вся казалась она ему лебедем, настоящей Одеттой.

– А я на вас не сержусь, Степан Сергеевич. – Солнечные зайчики отразились хитрыми огоньками в ее глазах.

– Это славно, что не сердитесь, Вера Игнатьевна. – Его улыбка не скрывала наслаждения моментом. – Только, позвольте узнать, за что должны были?

– За то, что вы совершенно лишили меня прически.

– Да, – Степан встал со стула, нахмурился, улыбка сошла с его лица, – простите, Вера Игнатьевна, вы имеете полное право меня за это корить. Это мой промах, я признаю.

– Да вы смеетесь надо мной, я же вроде в шутку сказала. Разве же не должны вы были мне голову обрить? Смеетесь? – насупилась она.

– Нет, это на самом деле моя ошибка. Следовало обрить только маленький участок, не все волосы, но я так растерялся, давили на меня, и ваш отец, и старший врач. Легко было рассчитать по параличу и схеме падения нужное место, уже потом, после операции, корил себя за это.

В голосе молодого доктора было столько досады на самого себя, будто он совершил что-то ужасное, девушка явно прочувствовала его переживания, удивляясь, как он к этому серьезно относится.

– Но, Степан Сергеевич, это же только волосы, всего-то мелочь.

– Простите, я лишнего наговорил вам, но раз уж так вышло, то скажу, что в моем деле мелочей не бывает. – Он улыбнулся, чтобы успокоить девушку, которая расстроилась вместе с ним. – И это я не должен говорить, но вы прекрасны и без волос на голове, да они скоро и отрастут.

Оба покраснели, раздался стук в дверь, а за ним показалась голова красавца молодого офицера Бориса Бергова, жениха девушки, с огромным букетом красных роз.

– Можно? – нерешительно спросил он.

– Да, мы уже закончили осмотр. Проходите, пожалуйста, а мне как раз уже пора. Вы помните рекомендации? – Он серьезно кивнул Вере, на этот раз без улыбки, и направился к выходу.

– Я на секунду. – Борис бросил к ногам девушки букет и выскочил вслед Горину. – Доктор, – окликнул он.

– Да, что вы хотели? – холодно ответил тот.

– Простите, доктор, можно задать вам деликатный вопрос? – Офицер старался говорить тише и отвести его подальше от палаты.

– Да, конечно.

– Я, видите ли, обручен с Верой Игнатьевной, – замялся он.

– И?

– Ну, вот эта ее травма, операция, они как-то повлияют на ее дальнейшее здоровье? Ну, понимаете, о чем я? – Он смущенно покусывал верхнюю губу и был в этот момент невыносимо противен Степану.

– Не извольте беспокоиться. Абсолютно никак не повлияют. Предсказание самое благоприятное, полнейшее выздоровление, нужно только время, чтобы лечение прошло правильно. Двигательные, умственные, психические функции без изменений. – Он хотел добавить – детородные, но сдержался. – Можете смело жениться.

– Ой, благодарю, доктор. – Он пожал обеими руками руку Горина. – Даже не представляете, как успокоили, а то и ночей не спал.

– Мне надо идти, извините, дела.

– Да-да, конечно. – Борис с облегчением погладил лоб, будто стряхнул пот, на что челюсти Степана непроизвольно сжались, и он поспешил удалиться.

Новых посетителей не было, и ему сейчас очень подошло уединение с трупом, о вскрытии которого просил его Вениамин.

Этот день выдался на редкость скуп на пациентов, о чем Горин сетовал, не умея сидеть без дела, да и мыслям такая праздность – самая питательная среда, словно бактериям мокрая тряпка. Гнал их, за книги брался, истории перечитывал, а все никак красный пошлый букет из головы не шел. При таком раскладе и Вене обрадовался, когда голова его в дверях показалась.

– Проспался, смотрю? – Он широко ему улыбнулся.

– Да, отпустило. Поблагодарить зашел.

– Да брось эти церемонии, – махнул рукой Степан.

– А ты почему грустный сидишь? Случилось чего?

– Ничего я не грустный, – возмутился Горин, – работы нет, скучаю.

– Так уж смена твоя закончилась часа два назад. Вот, – Веня забегал по комнате, – в чем твоя проблема. Ты же жизни совсем не знаешь. Только пациенты да книги, и те по медицине. Все, собирайся, – решительно засуетился он, – идем с обществом знакомиться. У нас сегодня партийный кружок, а там самые прогрессивные люди и идеи. Ты такого и не слыхивал. С братом моим познакомишься наконец. И барышни есть. Нет-нет, – жестом остановил собравшегося возразить Степана, – танцев не будет, сегодня серьезная тема. Идем, и не возражай, – тянул он его за рукав.

Как уж тут было сопротивляться? Да, и не мешало ему и вправду отвлечься от медицины, хотя бы на вечер.

Шли долго, хлюпая мартовским снегом, лабиринтами улочек, а Веня все не мог остановиться, расхваливая своего брата, так он им гордился.

– Он у меня, знаешь, важная персона, настоящая волевая, целеустремленная личность, не то что я, но я не в обидах, наоборот, мне с моей ленью и соваться нечего мир переустраивать.

– А зачем его переустраивать? Что не так-то? – искренне недоумевал Степан.

– Удивляюсь я тебе, брат, все кипит вокруг тебя политикой, а ты будто слепой, не видишь и под носом. Но погоди, погоди, сейчас послушаешь прогрессивные, сильные речи настоящих борцов революции, и сразу проникнешься. Сила! Мощь! На что замахнулись! – гордо гремел Веня.

Услышав о революции, Горин нахмурил брови, и что-то слабо зашевелилось в его мозгу, даже хотел повернуть, не идти дальше, противно стало его натуре, но удержался, неудобно как-то стало, да и любопытно, но только совсем немного.

На темной улочке постучали условным сигналом в калитку, она скрипнула, чуть отворившись, и они просочились, будто воры, оглядываясь, в узкую щель. В прокуренной просторной зале при неярком свете зеленого абажура с бахромой было довольно много молодых людей, самому старому на вид не более тридцати, да парочка худеньких барышень, манерой поведения подражавших мужчинам. Переговаривались вполголоса, чего-то или кого-то ждали. Вениамин по-дружески здоровался с каждым и вскользь, не вдаваясь в подробности, представлял Степана.