О чем тоскует могильщик?

Всеобщее оживление обратило и их взор на входную дверь, где появился новый посетитель. Среднего роста, крепкого телосложения, одет в рубашку и брюки, которые обычно носили заводские рабочие, а лицом и волосами очень похожий на Веню. Кудри коротко стрижены, такие же большие серые глаза и располагающее к себе лицо, только взгляд более весомый, да чуть с прищуром.

– Здорово, брат. – Они обнялись. – Это кто с тобой? – подозрительно спросил он.

– Это друг мой старинный по медицинской части, самый надежный приятель, выручает меня всегда, ну и нужный, безусловно, человек, Степан Горин – хирург. – Такого длинного представления он и не ожидал, хотя показалось, что Веня оправдывается за то, что чужака притащил.

– У… – Его брат кивнул головой, еще более прищурился и, протянув руку, представился сам: – Павел Григорьев, брат Вениамина, как понимаете. Приятно видеть новое лицо, да еще такое интеллигентное. Все чаще рожи тупые попадаться стали, а вы, я вижу, человек большого ума. Не буду строить из себя зануду и расспрашивать, раз вы с Веней, могу вам доверять. Вы располагайтесь, Степан, у нас тут все по-простому, демократично.

Горину показалось, что приятель его занервничал, только теперь до него дошло, что дело серьезнее, чем он думал, и приводить чужака непонятно каких политических взглядов на столь серьезное мероприятие не стоило, он слабо улыбался Степану и ни на шаг не отходил.

Шушуканье и личные беседы затихли, как только Павел Григорьев, как рекомендовал его Веня, большой и важный человек, начал свою речь с постукивания ножом для резки бумаги о стеклянный стакан.

– Приветствую вас, товарищи! – бодро начал он. – Ну что, первые погромы прошли успешно, но это только мизер, наброски, надо расширять беспорядки. Активней, товарищи, активней привлекайте беспризорников, они шустрые и много могут помочь с поджогами и закладками, берут мало, таксу ни в коем случае не повышать, быстро просекут, придется больше платить. С текстильщиками дело идет хорошо, а вот морозовцы стоят крепко. Товарищи, кто работает на Морозовской фабрике, что там за проблемы?

– Мало удается склонить к забастовкам, не желают, недовольных единицы, да и то из проштрафившихся. Работаем, но убеждения мало действенны, надобно к другим мерам переходить, – отчитался рабочего вида молодой человек.

– Это да, это загвоздка с ними. Тогда придется угрозами и травить. Нам отступать от наших задач никак нельзя, товарищи. Скорость и напор – наши выигрышные козыри. Пока пузатые фараоны еле поворачиваются, нам надо быть как молнии, они шаг, а мы десять. Давить энергией надо. Рабочий – он кто? Он аморфен, безыдеен, думает только о брюхе. Заглянем в его голову. И что там? Говорить с ними надо, товарищи, и давить на больное место. Да, много работы, не спорю, но цель того стоит. Так чего хочет рабочий? Пить и есть слаще. Вот и все, что нужно основной массе. Давите на то, что дворяне да промышленники едят лучше, пьют дорогие вина, чистую, как слеза, водку, а не то пойло, что в наших трактирах подают. Лейте им в уши, чаще твердите, все вот здесь, – он постучал по виску пальцем, – остается. Сидишь рядом с ним и тверди, гнусавь, он и вторить начнет, а там и дальше повторять за тобой будет. Ну, а уж кого не успеем к намеченной дате подготовить, запугивать. Половину запугать, а вторую потравить. Одного раза будет достаточно, посмотрят на колики отравленных да стоны, причитания, в другой раз сговорчивей будут. Товарищи! – Лицо оратора горело огнем, Степану казалось, что все вокруг готово было воспламениться, лица слушателей вторили его мимике, это был какой-то гипнотический сеанс. – Наша цель близка, еще чуть-чуть, и мы свергнем старый режим, мы нанесем сокрушительный удар, перед которым он не устоит. Но действовать мы должны наверняка, без осечки. Иначе вместо лавров и благополучия мы с вами, лично мы, сгинем на каторге и в тюрьмах, будем лежать в общих могилах с размозженными башками. – Он повысил голос. – Головами, товарищи, отвечаем! Нашими, вот этими головами! – И, чуть понизив тон, продолжил: – Вот дерево. Дуб, к примеру, мощный столетний стоит. Поди на него с топором. И что? Употеешь до смерти, пока срубишь. А если под землей кто корни его подпортит, то как он устоит? От одного толчка упадет. Вот оно! Наше преимущество. Не те главные герои революции, кто, размахивая флагами, пойдет в последний решающий бой, а мы с вами, подкапывающие корни. И задача наша расшатать все, на чем дуб стоит. Только так победа будет за нами. И много задач на этом пути, но на нас пали всего лишь три: больше прокламаций, распространяем без счета, больше погромов и беспорядков по поводу и без него, забастовки, больше забастовок. Вот и всего-то. Расшатывать нервы, нагнетать напряженность, запугивать, повторять на каждом шагу социалистические лозунги, чтобы народ и во сне их видел.

– Главное, – Павел снова повысил голос, – не отступать! Энергичнее работать! Гореть! Идти напролом! Помните, иначе смерть нам всем! – Ноздри его раздувались. Он начал петь громким голосом, высоко подняв голову, и все дружно встали и подхватили странную песню, которую Горин слышал впервые.

Песня была про то, что разрушат они весь мир до основания, а потом построят новый, было там про голодных, рабов, псов, палачей и какой-то последний бой. Горин смотрел на это уникальное зрелище с ужасом и интересом. Павел, определенно, был гениальным оратором, умело владеющим интонацией и голосом, много не разглагольствовал, все четко, по делу, чтобы люди не устали от длинных речей, и, главное, он зарядил их некой гипнотической энергией, на лицах светилось яростное желание вершить все те безобразия, на которые он их призывал.

– Долой самодержавие! – заорал оратор, допев песню.

– Долой! – вторили соратники.

– Даешь диктатуру пролетариата!

– Даешь!

– Долой царя!

– Долой!

– Ура, товарищи!

– Ура!

Концовка поразила доктора до глубины души своей дикостью, ему вдруг показалось, что это сон и этот ораторствующий человек не брат безобидного пьяницы Вени, а настоящий воскресший Робеспьер.

– Читаю по вашему лицу, что вы находитесь под впечатлением, товарищ, – пропела над ухом Степана одна из присутствующих здесь девиц. Он прищурился и усмехнулся, было ясно, что она изучала его во время всего этого действа, наблюдала, как это и положено ей по женской природе. Новый самец всегда привлекателен.

– Да, сударыня, безусловно, под впечатлением, – ответил он грудным голосом, немного ей подыграв, тут же почувствовав укор совести и удивившись, как быстро эта ядовитая обстановка проникает в душу. Захотелось спешно убежать.

Окружающие активно продолжали беседовать, но уже мелкими компаниями, видимо, обсуждая насущные практические вопросы.

– И что же? Каково ваше мнение? – мурлыкала девица, все еще стоя за его плечом, из-за чего Степан не мог ее хорошенько рассмотреть, но роста она была высокого, почти одного с ним, и источала запах духов с ароматом жасмина.

– Видите ли, я – врач, и призывы что-то рушить вызывают у меня некоторое беспокойство. Ежели мой пациент сломает ногу, то месяц будет гипс носить, ходить не сможет, а после долго ее тренировать, чтобы вернуть прежнюю подвижность и привычную походку. Ежели позвоночник, скажем, в поясничном отделе, то будет обездвижен, вряд ли сможет встать на ноги, ну, а голову… – Горин не успел договорить свою умную речь, как на него налетел Вениамин и потащил на выход с воплями, что спешно надобно в больницу бежать по неотложному делу.

– Идиот, идиот, идиот, – бормотал Веня, быстрой походкой удаляясь от дома и таща за руку Степана.

– Да отпусти ты! – Он смог вырваться, только когда они отошли на приличное расстояние, так сильна была хватка его приятеля. – Кто идиот? Я?

– Я! Форменный идиот! Молчи! – Он завертелся на месте, как укушенный бешеной собакой. А потом замер и, обняв Степана за плечи, жарко зашептал ему на ухо: – Прости, друг, я – идиот! Ежели не забудешь все это, мы с тобой оба, слышишь, оба пропали. Павел не посмотрит, что я его брат.

– Да, что с тобой?! Чего мелешь?!

– Идем, надо выпить, не могу больше, нутро горит, тут трактир есть за углом.

Питейные заведения Горин не посещал, да и сейчас ему не хотелось, но Веня был возбужден и очень расстроен, и он решил его поддержать.

Они зашли в подвальное помещение с вывеской «Трактир», он подумал, что могли бы названием обеспокоиться, например, «Трактир у тети Зои» или «На закате». Зал показался Степану довольно большим, но не просторным, так как был плотно заставлен столиками. В помещении плохо пахло, и оно весьма скудно освещалось, зато посетителей было достаточно. Похоже, у Вени был столик для завсегдатаев, и проворно подбежавшему официанту он заказал, не спросив приятеля о его предпочтениях, водки, селедки да черного хлеба на двоих.

– Тут и есть больше нечего, уж поверь на слово, – догадался он пояснить, чтобы вдруг не стало обидно.

Степан сидел напротив, скрестив руки на груди, и вопросительно на него смотрел. Веня молчал, оглядываясь, с нетерпением ожидая, когда принесут выпить. Молчание длилось несколько минут.

– Приятнейшего аппетита-с, – откланялся паренек, поставив на стол их заказ.

– Фух, – с облегчением выдохнул Вениамин, опрокинув две рюмки подряд без закуски. – Слушай, Степан, – он положил руки на стол и наклонил голову к приятелю, – ты знаешь, как я тебя люблю и уважаю. Боюсь, я совершил страшную ошибку, когда привел тебя на собрание. Но ты же знаешь, как я бываю глуп и непосредственен в своих поступках. Прошу тебя, давай просто все забудем, ты забудешь, и на этом все, не было ничего. Я же, башка стоеросовая, не учел, кто ты, что это все никак тебе не будет по нраву, но ты просто не знаешь всего. Не суди только по тому, что видел. У нас благородные цели, поверь.

– Не пойму – Степан приблизился к нему. – Чего именно ты так боишься? Что-то должно теперь произойти?

Веня уставился на приятеля, выпучив глаза и приоткрыв рот. Что сказать, он и не знал? Просить его не ходить в участок и не сдавать их, но ему это и в голову, наверное, не приходило. Не говорить никому о том, что видел, да он и не будет. Что должен на это сделать Степан? Вот он узнал о существовании подрывной ячейки. Это груз, безусловно, на совести. И что он с этой информацией должен делать? Бесхребетно промолчать, забыть, как этого хочет Веня. Или все же проявить гражданскую сознательность и донести.

Они оба молчали, и в голове у обоих вертелось именно это.

– Слушай, а давай я тебя познакомлю с отличной барышней, есть одна на примете, но мне не по зубам, приличная, красивая, даже ученая, как раз для тебя. – После некоторой паузы Веня расслабился и перевел разговор на другую тему как ни в чем не бывало. Вранье про барышню это было, конечно, но он и не думал, что Степан согласится.

– Нет уж, спасибо, – улыбнулся Горин, приняв его тактику – просто уйти от сложной темы. – Сами-с как-нибудь-с в этом вопросе разберемся.

– Ну, да, разберешься ты, – засмеялся Вениамин, радуясь, что приятель избавил его от тяжести.

– Себе найди для начала.

– А ты думаешь, у меня нету? Удивляешь, брат, – махнул он рукой, а заодно и рюмку опрокинул.

– Закусывай.

– Это ты все за книгами сидишь. А я и в цирк, и в кинематограф, на танцы. Да мало ли где бываю. Девиц достаточно, а ты и представить себе не можешь, сколько доступных. Но у меня, кстати, есть принцип. Нет, женитьба – это не по мне, будет потом каждый день пилить за пьянку. Надо мне? Я с замужними. Хитро? К ним, конечно, тоже надо по трезвости, но это ж ненадолго, на часок-другой, не больше, а потом пей сколько хочешь. Вот оно как! Хитро! Сейчас встречаюсь с одной – огонь.

Так они сидели, болтали о ерунде, вернее, болтал в основном окосевший Вениамин. Правда, Степан тоже позволил себе рюмку, но только одну, а после проводил до дома шатающегося приятеля и неспешно направился к себе.

Мартовская ночь показалась ему излишне теплой, он расстегнул пальто, да просто ветра не было, и стояла тишина.

«Как хорошо, когда тишина, – думал он. – Зачем им все это? Это же глупость и зверство. И что мне теперь делать? Забыть ведь означает струсить. Хватит лукавить! Ты трус! Признайся себе. Иди, взгляни в зеркало и громко так произнеси, глядя в глаза, что ты трус!»

А дорога все не кончалась. Луна на небе смотрела как-то укоризненно.