На грани доверия. Книга третья.

– Чтобы я тебя отпустила. Она много говорила, но всё свелось к тому, что мы не пара. Что мы не будем счастливыми. Что у тебя уже есть невеста и ты женишься на ней. Ну, вот, если кратко.

– Надеюсь, ты не поверила ей? – он пытался поймать её взгляд.

– Даже если у тебя и была невеста, то сейчас явно другая – я. Потому что ты не только сделал мне предложение, но и попросил об этом мою маму. Ты примчался сюда утром, думая обо мне, волнуясь, переживая. Значит, я для тебя важнее. Пара мы или нет – решит только время. Как и счастливую семейную жизнь, которую мы построим или не построим. Очень многое зависит от нас. А то, что между нами любовь, – она подняла на него глаза, – да это сразу видно, Димочка. Мы не можем друг без друга. И после этого я тебя отпущу? Куда, Данилевский? Я же люблю тебя всем сердцем.

– Мира… – он снял очки, покрыл поцелуями всё её лицо. – Давай поскорее поженимся? – попросил он. – Скажи, тебе нужна шикарная свадьба?

– Мне нет, а тебе?

– И мне тоже. Я знаю хороший ЗАГС, нас там быстро поженят. А? – сказал Данилевский.

– Хорошо, так и сделаем. Но у меня дома свадьбу мы отметим, в узком кругу, ладно? Маму порадуем.

– Всенепременно порадуем. У тебя прекрасная мама – нежная, солнечная. Я особенно рад буду помочь ей, – кивнул он.

– Помочь? В чём?

– Сделать счастливой её дочь, – выкрутился Дима, понимая, что чуть не проговорился.

– Спасибо, Димочка!

– За что?

– За всё! За то, что ты есть, – она чмокнул его. – Беги, а то Сева заждался.

– Тогда до вторника? Я заеду за тобой в обед, мы успеем подать заявление, хорошо?

– Хорошо-хорошо, – Мира улыбнулась. Данилевский ещё раз поцеловал её на прощанье и побежал по ступенькам. – Осторожно, милый, не спеши, – крикнула она вслед.

– Я люблю тебя, – услышала уже снизу.

Всеволод слушал в машине музыку. Завидев брата, уменьшил звук.

– Ну что, всё выяснил? Была наша мамочка там вчера или нет? – завёл автомобиль. Стал выезжать со двора.

– Была, – вздохнул Дима, надел очки, которые держал в руках, – и всё оказалось, как мы думали – давила, прессовала. Потом уговаривала. Просила Миру меня отпустить.

– Даже так, отпустить тебя? – Всеволод выехал на шоссе. Выключил в машине радио. – Мамочка по-прежнему считает, что может управлять не только людьми, но и судьбами. Величайшее заблуждение, отравляющее жизнь человечеству. Я через это прошёл и никому не желаю подобного.

– Поэтому ты и на моей стороне? – уточнил Дима.

– И поэтому тоже, и по многим другим причинам, – он проехал на жёлтый свет, увеличил скорость, обогнал впереди идущую машину. – Что ты мне шепнул в коридоре, когда мы одевались? Что-то насчёт денег?

– Да, ты можешь быстро продать мой опель, который стоит в гараже матери? Мне срочно нужны деньги, – Дмитрий стал копаться в айфоне, что-то искал.

– Могу, без проблем. Правда, он не на ходу, но это решимо. Тачка в хорошем состоянии. А зачем тебе срочно понадобились деньги? – поинтересовался он.

– Я хочу заплатить за эндпротезирование в одной из больниц – за саму операцию и за импортный протез, – не стал скрывать от брата.

– Благотворительность – это правильно, – одобрил Всеволод.

– Это не просто благотворительность, это на операцию Анне Андреевне. Мира рассказывала, что они ждут квоту на операцию, но в этом году не предвидится. Поэтому я принял решение быть той самой квотой. Чем быстрее пройдёт операция, тем лучше. Ты же видел, как она ходит. А ещё вторая нога. Нужны деньги и на реабилитацию. Я хочу, чтобы всё было на должном уровне. Я хочу, чтобы мама Миры ходила.

– Димка, я же тоже этого хочу и не меньше тебя! – он чуть не пропустил поворот. – Надеюсь, ты не будешь против, если и я приму участие в твоей квоте? Тебе даже не придётся продавать тачку.

– Принимай, только опель всё равно продай, он мне не нужен. Лишний.

– Ладно, сделаю. Тем более, для Анны Андреевны. Такая женщина – само очарование, – он даже засветился. Дима промолчал, лишь подумал о том, что старший брат давно так не отзывался о женщинах.

Глава 87

– Николя, – Владимир Григорьевич закрыл лицо руками, затем стал тереть виски, – неужели всё, что ты мне рассказал – правда? Я не могу поверить в то, что мой родной внук… у меня даже язык не поворачивается произнести эти слова. Мой внук меня…

– Пап, мне тоже больно. Он твой внук, а мой сын, родной сын, – Николай опустил голову. Он оттягивал этот разговор, но Турчанинов прав – всё равно когда-нибудь отец узнает. А следствию важно время и подробности, в курсе которых отец может быть. Подробности разговоров между ними, что конкретно он говорил и показывал внуку.

– Я знаю, сынок, – Фертовский-старший тяжело вздохнул, поднялся с места, отошёл к двери. Так щемило сердце, так щемило. Будто в грудь засунули горящие угли. Но раскисать нельзя, даже болеть теперь нельзя – у него и Машеньки будет ребёнок. Может, вырастить его он и не успеет, но хотя бы дождаться рождения – обязан. После этих мыслей Владимиру Григорьевичу вдруг стало легче – сердце словно послушалось его и отпустило. – Пусть всё как есть. Примем случившееся со смирением, – сказал он, – знаешь, если быть откровенным, намучился я с этим гарнитуром. С того момента, как узнал о проклятии и понял, что оно повисло над Володей. А когда он ещё и потребовал мне показать гарнитур, тут я вообще чуть с ума не сошёл. И ведь он и требовал бы дальше. А я бы сопротивлялся, не находя убедительных аргументов, в итоге всё равно бы что-то да прорвалось наружу. Я устал от этой истории с камнями, клинком, вообще всем, что связано с гарнитуром. Долго держать его дома тоже представляло опасность, я, конечно, подумывал о банке или подобном месте хранения, но почему-то тянул. Одним словом, что случилось, то случилось.

– Тебе не жаль гарнитур? – Николай внимательно посмотрел на отца. Тот на удивление внешне спокойно отреагировал на плохую весть. Нет, конечно, сначала расстроился, но быстро успокоился и принял как есть.

– Нет, не жаль, хотя это и твоё наследство, Николя, ведь ты мой сын, – ответил он.

– Я думал и об этом, – кивнул он. – Почему ты не рассказал мне обо всём, что касается гарнитура? Пап, а я ведь ничего не понял и про проклятие, связь с ним Володи.

– Я сам не знаю, почему тебе не рассказал, правда, сынок. Как-то не собрался, что ли. Тебе всегда некогда, работа, семья, да и я вечно занят. Хотя мы с Машей к вам приезжаем. Но в такие моменты рядом внучка, всё моё внимание ей. А тут необходимо было уединение и время. Знаешь, в связи со случившимся, я понял одну вещь: всегда находи время для родных, для детей, для внуков. Умей выслушать, понять, принять. Не ставь эмоции вперед, они мешают. Будь терпеливее. В этом проявляется вся мудрость, а также возможность понять того, кто рядом. Иначе возникнет непонимание, а потом и отчуждение. Не зря в нас течёт одна кровь, значит, нам Богом суждено быть рядом, близко. А мы, получается, порой ничего не знаем, что происходит с нашими родными, пропускаем важное, нужное. Главное.

– Странно, но меня в том же самом упрекнул следователь Турчанинов, который ведёт это дело, – сказал Николай. – Когда он стал задавать мне вопросы и не получил на них ответы, то возмутился моим безразличием к тебе. Неужели он прав, папа?

– Тогда в этом же можно упрекнуть и меня, – вздохнул Фертовский-старший, – если я раньше активно вмешивался в твою жизнь, нещадно критиковал тебя, диктовал свои правила, делал это исключительно в угоду своему эгоизму, консерватизму. Считая себя истиной. То в последнее время скрыл от тебя такой важный факт, как история проклятия камней. Не посвятил в то, что в последнее время меня так мучило. Я склонен думать, если бы ты знал об этом, то, возможно, мы бы как-то сумели всё объяснить Володе, и не получилось бы этой ужасной истории с ограблением.

– Не знаю, папа, мне бы хотелось тебя утешить, но нечем. По предположению следователя Володе нужны были деньги. Кажется, он кому-то был должен. И за ограблением стоят люди, которые помогли его организовать. Они же, думает Турчанинов, продадут гарнитур. И, может быть, раритет уже за границей.

– Ну и пусть там остаётся, надеюсь, что подальше от Володи. Если предположения следователя верны, мой внук расплатится за свой долг гарнитуром, который больше не увидит. Остальное… – он замолчал. – Николя, я не хочу, чтобы Володю поймали, – Фертовский-старший вернулся и сел на свою кровать. – Да, то, что он сделал – отвратительно, мерзко, он нарушил закон. Но больше всего я не хочу, чтобы мой внук сидел в тюрьме, понимаешь?

– Понимаю, – ответил Николай, – а вообще, – он сделал паузу, – если натворил, надо отвечать за свои поступки, вот что я думаю! – сказал жёстко.

– Коленька, сынок, – Фертовский-старший растерянно заморгал, – но он же твой сын.

– Он совершил преступление, отец. Он должен понимать, что за это может получить срок. Поэтому я тебя прошу рассказать следователю всё, что ты знаешь. Я очень тебя прошу, папа.

– Но, сын…

– А ты знаешь, что он, проживая в моём доме, не единожды обижал Сашу? Мы просто не знали об этом, дочь не жаловалась. Она рассказала только теперь и то после уговоров.

– Володя обижал свою сестру?!

– Да, причём он говорил, что она ему вовсе не сестра. Пап, чем больше я обо всём этом думаю, тем больше разочаровываюсь в своём сыне. Да, родство, да, мы должны прощать, но как простить то, что он цинично и бессовестно обманул нас? Он ограбил не просто собственного деда, он украл семейную реликвию, то, что переходило по наследству стольких поколений. Переходило с благоговением, уважением к памяти предков. Если рассудить, то ты верно заметил – гарнитур после тебя первым перешёл бы ко мне. А потом уже достался бы моему сыну. Конечно, достался бы. Я бы с радостью передал Володе эту семейную реликвию. Не думаю, что Саша стала бы возражать. Это такой мужской подарок – символ доблести, геройства, это защита Отчизны. Но теперь всё иначе. Я понял, что для моего сына слово «семья» ничего не значит. Как и Отчизна. Он жил в другой стране, стал всем нам чужим. И его приезд в Россию ничего не изменил. Увы.

– Как горько это не признавать, но ты, наверное, прав, – выслушав сына, сказал Владимир Григорьевич. – Я в своей слепой любви не заметил этого, а должен был. Господи, как же скверно на душе, сынок.