Похождения бизнесвумен. Книга 2. Лихие 90-е

Через друзей-фотографов знакомлюсь с Захаром Коловским, который возглавляет почти некоммерческую организацию «Общество А—Я». Под её широкими крыльями приютились разные конторы. Одним давалась возможность пользоваться банковским счётом, другим – юридический адрес, третьи что-то конкретное сбывали и небольшой процент отстёгивали. Название «А—Я» оттого и пошло, что там можно было найти чёрта в ступе. А заработанные деньги Захар тратил на культуру: художественные выставки, издание каталогов, печать фотографий. Последние были его личной страстью.

Голос у Захара спокойный, взгляд улыбчивый, движения неторопливые. Придя к нему, гости располагались в разномастных креслах, потом начинали путешествовать из комнаты в комнату. Захар вечно что-то особенное показывал, везде понемногу пили чай, беседовали о тонких материях. Хорошо, если посетитель вспоминал, зачем пришёл, но уходил в любом случае довольный, душевно обласканный.

Мне самой только с третьего раза удалось подступиться к цели визита: нет ли в «А—Я» помещения для нашего издательства. Захар тут же позвал свою верную сподвижницу Татьяну, деловую, с прокуренным, немного хриплым голосом. Та принялась вспоминать, где у них есть помещения, притащила какие-то папки, звонила в кучу мест, потом хлопнула себя по лбу и воскликнула:

– А на Съездовской 27 у нас что?

Вот это да! Рядом с моим домом. Ну-ка, ну-ка, что там у вас на Съездовской 27?!

– Можно посмотреть, я так не помню, – улыбаясь, предложил Захар.

Тут же решили ехать. Таня долго искала ключи, наконец, нашла штук десять и со словами «подберём на месте» положила их в карман. По указанному адресу на первом этаже, в крутом завитке внутреннего двора находилась малепусенькая квартирка, явно бывшая дворницкая. Полы кое-где проваливались, двери местами отсутствовали, батарея текла, а вода из крана – нет.

– Ну, тут небольшой ремонтик нужен, а так – помещение отличное, пожалуйста, владейте, – в перерывах между затяжками проговорила Таня и положила на мою ладонь старенький кривобокий ключик на верёвочном кольце.

– У нас и разрешение на подключение телефона есть, – вспомнил Захар, – только надо оплатить установку.

Вот здорово! Прямо под боком офис, да ещё с телефоном, – об этом можно только мечтать!

– А на каких условиях, – спустилась я с небес на землю, – что мы будем вам должны?

– Договоримся, – лениво и благодушно улыбаясь, ответил Захар.

Так я стала почти владелицей почти квартиры. Правда, все ремонтники, которых я приводила оценить объём работ, сначала свистели, а потом называли разные суммы, но для меня – непомерные. За установку телефона тоже неслабо запросили, но эти деньги я нашла. Сняла с книжки всё, что заработала в Графическом комбинате. Вот где литографии с пионерами пригодились!

В «Рекорд» ездила редко, только по просьбе моего преемника. Тот никак не мог сработаться с художниками, просил помочь, а за это позволял распечатывать на принтере и сканировать. Да, сколько я тебя ждала, моя издательская линейка, а теперь опять мы в разлуке…

В одно из посещений подошёл ко мне Витин родственник, Саша Инденок, и, улыбаясь через усы пухлыми губами, предложил встретиться, поговорить. Он с женой Ирой и двумя сыновьями жил на Голодае, в небольшой трёшечке над Центром Фирменной Торговли. Инденок мне всегда нравился и, если бы не подозрительная история с передачей видеостудии Рогову, внушал бы максимальное доверие. Мы часто вместе ездили в Тобольск, где однажды зимой он едва не отморозил себе щёки, в Чебоксары – открывать выставку «Волга – боль России».

Саша всегда был в хорошем расположении духа, имел ровный, неконфликтный характер. Ирка – его полная противоположность: худенькая говорунья с взрывным неугомонным характером, но такая же добродушная, как её муж. Что касается сыновей, то я не переставала удивляться, как Саша может брать работу на дом и, что более важно, – приносить её обратно. Про вождя краснокожих О. Генри все читали. Так вот, это были типичные два вождя краснокожих, и преимущество дубля состояло лишь в том, что все основные испытания они проводили друг на друге, оставляя взрослых до поры до времени в покое. Крик, грохот, звон, вопли, слёзы, а временами – подозрительная тишина, на которую только и реагировали родители.

Ещё в квартире время от времени жил Валера – молодой простоватый мужик, по виду явный любитель выпить. Я долго не могла понять, кем он Инденкам приходится, потом квалифицировала его как няня. Порой он бывал домработницей, постоянно ремонтировал то одно, то другое, и всегда оказывался на подхвате.

В таком составе они и встретили меня в тот день. Мальчишек под надзором Валеры отправили гулять, раз пять выбегая следом то с рукавицами, то с ключами, то с деньгами на хлеб. Наконец Ирка принялась что-то готовить, а мы с Сашей прошли в его кабинет и, поразгребав кучи хлама со стульев и дивана, уселись друг напротив друга. Осознавая, что в любой момент может начаться привычное стихийное бедствие, Саша сразу приступил к делу.

Положение у него щекотливое: из замов его Витя снял, дела никакого не предложил, с моим уходом прекратились поездки по линии выставок, уже второй раз его лишили премии. Перспектив в «Рекорде» он не видит, его явно держат из милости как родственника, что, во-первых, обидно, во-вторых, ненадёжно. Моё дело ему по душе, он многому научился, пока со мной в паре работал, и может быть полезен. Он экономист и юрист, хороший переговорщик. Короче, предлагает свои услуги.

– Кстати, как у тебя дела с открытием счёта? – Инденок спрашивает не зря, до сих пор этот вопрос не решен: Сбербанк нас не берёт – мы хоть и государственные, но вроде как не местные. В коммерческие банки тоже не сунуться, нужна протекция. Да и опасно с коммерческими связываться, неизвестно, кто за ними стоит – может, мошенники или бандиты.

– Вот что. Я тебе помогу счёт в банке открыть, все формальности решу с налоговой и прочее. Подготовлю формы договоров, обеспечу юридическую защиту. Да и линейка издательская нам ведь пригодится?

– Кто мне её отдаст? Витя велел заму передать, я передала, – нарочито угрюмо отвечаю, пусть видит, что я осознаю несправедливость такого решения.

– Витя тут ни при чём, линейка стоит на балансе комбината, а с ним у тебя, я думаю, проблем не будет? – Полувопрос-полуутверждение.

Ничего себе! Это меняет дело. Хорошая информация! Через полгодика техника по контракту придёт, а с ней всё то, что комбинат даёт нам в уставной фонд. Даже среди ночи разбуди меня, начну перечислять эти великолепные вещицы: два компьютера офигенной мощности, лазерный (!) принтер, факс, ксерокс, и в придачу – микроавтобус!

Но пока у нас нет ничего, мы просто нищие. Вот где линеечка бы пригодилась, чтобы это время пережить, клиентов подсобрать. Жаль, тобольский «Рекорд» не взять, там все заказы! Как бы читая мои мысли, Инденок задумчиво говорит:

– Костылев жаловался Филатову, что без тебя дела идут как-то кисло. Так что всё одно к одному – тебе на этой линейке работать и тобольскому «Рекорду» книжки верстать. Поручишь это дело – возьмусь. Через неделю всё будет наше.

Саша хитро улыбается и совсем тихо добавляет:

– Мне зарплата не нужна, устроят десять процентов от прибыли. Если не против, договор завтра же составлю. Да, я слыхал, ты помещение взяла, ремонт требуется. Валере всё равно нечего делать, он тебе быстро всё в порядок приведёт. Только материалы купи, а работу потом оплатишь, когда деньги будут. И ещё: ко мне Лена, наш бухгалтер, подходила, просится к тебе на работу, ты возьми её, она толковая.

Инденок скороговоркой завершает разговор, на лестнице уже слышна пальба.

– Так она живёт рядом с «Рекордом», на Васильевский ей долго добираться, да и не смогу столько платить, – возражаю я.

– Она всё равно оттуда уйдёт, надоело дрожать, а нам полезна будет: много чего знает.

Саша уже в прихожей, перехватывает у младшего «вождя» куски льда, которыми тот швыряет в перепуганного кота.

С Инденком дела пошли быстрее. Через неделю был открыт счёт в банке «Рождественский». Учитывая, что случилось это под Рождество, мы восприняли сей факт как знак свыше. Издательскую линейку тоже получили со словами: «Забирайте своё приданое», из чего я заключила, что Саша всё-таки был ко мне Резниковым пристроен. Валера, у которого была настораживающая фамилия Квашенко, притащил своих друзей, и они очень быстро подлатали дворницкую. На удивление, ни Квашенко, ни его друзья не пили, что шло вразрез со всеми знамениями.

Уже через пару месяцев мы вчетвером: я, Саша, бухгалтер Лена и Квашенко, который после завершения ремонта играл роль курьера, охранника, секретаря и грузчика, – поселились в новом офисе, со дня на день ожидая подключения телефона. А когда он заработал, я принялась звонить бывшим заказчикам, оповещая их о новом адресе. Звонки возымели действие, и к тому времени, когда к нам по инициативе Инденка пошёл поток тобольских заказов, работа вовсю кипела.

По-прежнему шелкография Женьки Келина была основой производства. К нам стали стекаться заказы на визитки для депутатов всех мастей и прочих чиновников, и приходили они в основном через Каштана. Что-то у него закрутилось в Ленсовете, и он частенько звонил мне чуть не ночью, диктовал текст очередной визитной карточки, про скорость исполнения говорил всегда одно и то же: вчера. Благодаря этим визиткам познакомилась с Алексеем Ковалёвым, депутатом горсовета, организатором борьбы за сохранение исторического центра. Алексей мне запомнился с 87-го года, когда он пытался противостоять разрушению гостиницы «Англетер», собрал целую площадь народа, но это ни к чему не привело, всё порушили, чтобы финским подрядчикам было легче строить на чистом месте.

С тех пор Ковалёв почти не изменился, всё тот же мальчишеский вид, рубашка в клетку, смотрит внимательно, без улыбки. Мы обсуждаем с ним возможное переименование города и возврат герба Петербурга: тогда нужно будет оперативно напечатать большое число визитных карточек и бланков с новой символикой.

– Впрочем, до этого ещё дожить надо, – устало говорит Ковалёв, и я вижу, что он не так молод, как кажется с первого взгляда: сеточка морщин у глаз, желтовато-бледное лицо человека, привыкшего недосыпать. – Хотя подготовиться лучше заранее.

Не теряя времени, принялись за работу. Герб пришлось рисовать заново, нигде не нашли подходящий для печати оригинал. На улицах Ленинграда – красные знамёна, а у нас на планшетах – герб с морскими «кошками», якорями и скипетром с двуглавым орлом – герб Санкт-Петербурга.

ТОБОЛЬСКИЕ ВОЯЖИ

С Тобольском возобновились все старые связи. «Рекорд» Саши Костылева набирал полиграфические заказы по всему Тюменскому региону. Почти каждый месяц, за исключением распутицы межсезонья, либо одна, но чаще с кем-нибудь из именитых гостей я попадала в Сибирь. То по делам, то познакомить, а то просто проветрить хлынувших в Россию, поверивших в «glasnost» немцев и голландцев.

Кто-то из «красных» директоров спонсировал серьёзное издание про тюменских художников, но в тех дремучих краях невозможно было найти цветную фотосъёмку. Я пригласила Володю Теребенина, эрмитажного фотографа, и нас возили по разным городкам, водили по мастерским, где традиционное чаепитие перемежалось иными возлияниями – с пельменями, струганинкой и изумительным розовым салом.

К концу третьего дня Володя совершенно обалдел от постоянного недосыпания и многочасовых съёмок. Он снимал профессиональные слайды «девять на двенадцать», снимал безошибочно, влёт. Это магическое «девять на двенадцать» открывало нам все двери – такой техники в округе не было, и слайды полиграфического качества – а какого же ещё, только полиграфического! – ценились высоко, вызывая благоговейный восторг.

Но наши труды так и остались лежать мёртвым грузом, никакого альбома сделать не удалось: резко и безвозвратно иссякла «красная» денежная река. То ли инвестор уже добился, чего хотел, и не было нужды продолжать игру в покровительство искусствам, то ли разворовали всё – узнать не получилось. Хорошо, хоть Володя в обиде не остался и не раз потом вспоминал эту поездку и сибирских художников, даже имена их запомнил и очень переживал, что не увидят они его работу, не смогут оценить качество репродукций.

Было страшно обидно, что не выйдет в свет обречённый на успех толстый фолиант, никогда не будет он отпечатан за границей на лощёной бумаге с оттенком слоновой кости, не переплетут его в твёрдые малиновые корочки, украшенные гербом с короной и двумя чёрными соболями, высунувшими от усердия золочёные языки, с надписью «СИБИРЬЮ ПРИРАСТАТЬ БУДЕТ» – начертанною золотыми литерами на лазоревой с чёрным подбоем ленте… Увы! Увы!

Приезжая в Тобольск, я встречала то на пароме, то в самолёте кого-нибудь из питерского «Рекорда» и либо рассеянно и молча глядела в окно, либо с чуть виноватой улыбкой подходила, расспрашивая о тех, с кем раньше доводилось работать. Участь встречающих была незавидной: они не очень-то разбирались в наших отношениях, но деловые связи ни с той, ни с другой стороной терять не хотели. Поэтому для прибывших гостей на всякий случай посылали две машины и поселяли нас на разных этажах «японской» гостиницы.

Самая трудная работа выпадала на долю Саши Костылева – ведь ему приходилось проводить с нами вечера. Если попадался неконфликтный вариант, то вечерние трапезы объединялись за общим столом, где Саша, облегчённо посмеиваясь, вел непринуждённую беседу, стараясь по возможности уходить от тем, попадавших, по его разумению, в разряд коммерческой тайны. Но если приезжали конфликтующие команды – ему изрядно доставалось. Как-то в ресторане он вызвал нешуточную тревогу своими мгновенными исчезновениями и такими же внезапными появлениями с перекошенным лицом и тёмными кругами под глазами. Честно сказать, я тогда решила, что у него прихватило живот, и лишь год спустя узнала, что прибывшая накануне команда Резникова устроила банкет в конференц-зале этажом выше, и Костылеву пришлось «пожить на два дома» и дважды поужинать, дабы никого не обидеть.

Лучше всего было ездить с Инденком, который своим ровным дипломатичным поведением и на правах родства умудрялся всех примирить, расслабить и обязательно при этом что-нибудь полезное выведать.

Костылев, продвигая свои комсомольские связи, познакомил нас с необычайно колоритной и деятельной Леной Братухиной. Я не сразу поняла, что она нашего возраста, а может, и младше, так как из-за монолитной фигуры, выступающей вперед нижней челюсти и значительного отсутствия зубов Лене можно было дать сороковник. Она была бывшим комсомольским лидером, привыкла отдавать приказы и не терпела возражений. К тому же её представление о своей привлекательности было явно завышенным, она постоянно рассказывала истории про отчаявшихся поклонников и тот фурор, который ей удаётся производить среди мужского населения Тобольска. Но душа комсомолки жаждала новых вершин, и в этом свете деловые контакты с питерским бизнесом казались ей самым подходящим способом их достичь.

Уже через полчаса разговора с Леной мы поняли, что она сидит на комсомольской, а может, даже и партийной кассе, что деньги жгут её седалищный нерв, и она готова сбросить изрядный финансовый кусок, лишь бы выбраться за границу. Во время разговора Лена несколько раз как бы случайно коснулась Юркиного плеча и «ненамеренно» упомянула о своих тесных связях с руководством комбината. Пообещала в ближайшее время привезти выгодный заказ и, переваливаясь как утка, выдвинулась во двор, где её ждал новенький уазик.

В тот же приезд мы возобновили знакомство с Валерой Дашкевичем, который работал журналистом в бедненькой тобольской газете. Он и его жена Лёля носились с идеей основать новую газету – свободную, без цензуры, с литературным приложением, в котором бы он как главный редактор печатал отвергнутых поэтов. Я рассказала Валере о встрече с Братухиной и её шальных деньгах.