Похождения бизнесвумен. Книга 2. Лихие 90-е

Так, идём дальше. На обороте должен быть английский текст. Как правило, он соответствует русскому. А в данном случае? И почему обязательно на обороте? Это уже прошлый век. Англоязычную надо делать отдельно и писать на ней другое. То, что важно здесь, за кордоном – пустой звук, и наоборот. Что может привлечь к нашему мэру зарубежных инвесторов? То, что он учёный, – пожалуй. И про движение демократических реформ будет кстати. А Верховный Совет у них как называется? Вроде парламент? Это важно, значит, он не только в своём городе, но и в стране вес имеет. Про Портлендский университет писать не буду. А что это за звание – почётный доктор права? Может, как свадебный генерал? Ладно, если очень захочет, специально для поездок в Штаты напечатаем с почётным доктором. Забавно, но он ещё и почётный доктор Санкт-Петербургского университета, только не нашего, а американского. Ну, этот словесный кульбит упоминать вовсе не стоит.

Когда визитки были готовы, я решила их передать, не дожидаясь Ковалёва, умчавшегося в очередную командировку. Если что не так, пусть он будет ни при чём. Ведь он действительно ни при чём. К тому же у меня есть причина появиться на Исаакиевской – надо забрать список для очередной партии депутатских визиток. Они там размножаются клонированием.

Немного порыскав в поисках депутатской комнаты, я открыла дверь и увидела, что за большим овальным столом собралось человек десять, совещаются. Все взоры устремились на меня, и я уже собралась, извинившись, ретироваться, как вдруг удивительно знакомый голос весело спросил:

– Важова, а ты чего тут делаешь?

Я повернула голову в сторону говорившего: бородатый, представительный товарищ блеснул на меня очками и, не дождавшись реакции, укоризненно воскликнул:

– Нехорошо одноклассников забывать!

– Вовка, это ты, что ли? – поразилась я.

Ни за что бы не узнала Чурова, встретив его на улице. Сколько же лет мы с ним не виделись? Последний раз он приходил ко мне на Шкиперку, когда родилась Лийка. Значит, прошло больше 20 лет.

Все годы, пока мы с ним вместе учились, он стремился взять надо мной верх. Классе в шестом устроил целый скандал из-за того, что ему в библиотеке не выдавали те книги, которые брала я: Шарлотту Бронте, Бальзака, Мопассана. Ему, дескать, не дают по малолетству, а Важовой, которая ничуть его не старше (а на самом деле старше ровно на месяц!), почему-то дают читать взрослые книги. Он даже нашу классную, Нинель, привлёк, чтобы помогла разобраться. Использовал, как это теперь принято говорить, административный ресурс и, естественно, ничего, кроме насмешек, у одноклассников не вызвал, да и делу не помог. Чуров уверял, что эти книги мне нужны для того, чтобы повыпендриваться: видите, со мной считаются, а вы – мелочь пузатая.

Тогда дело закончилось просто: мне «взрослые» книги продолжали давать, взяв честное слово, что я никому не проболтаюсь, а Вовке продолжали отказывать ещё целый год под предлогом, что требуемые книги «на руках».

Существовала ещё одна, тоже литературная тема, в которой он пытался со мной соперничать. То, что мои сочинения наша русичка Любовь Соломоновна читала последними, явно ко мне благоволя и передавая своё отношение богатством интонаций, достало, видимо, Вовку до печёнок. Он тоже решил сочинять и, для того чтобы меня заведомо переплюнуть, не стал размениваться на какие-нибудь рассказики или стишки, а накатал объёмную рукопись страниц на сто и зачитал ее самолично, добившись, чтобы наша классная, Нинель Ароновна, задержала всех после уроков. Не помню, о чём в его сочинении шла речь, вроде фантастика или сказка. Но до чего всё было скучно, особенно в авторском исполнении! Как будто справочник зачитывал. Волнуясь, он глотал слова, голос у него в то время ломался, и Чуров то и дело пускал «петуха». Короче, через десять минут все в классе галдели, а мальчишки под конец принялись кидаться жёваной бумагой, и никакие попытки классной дамы их утихомирить не действовали. Надо отдать Чурову должное, он продержался до конца, а потом, весь красный и потный, со словами: «Продолжение следует» уселся за парту, победно на меня взглянув.

А может, он был в меня влюблён? Кто их, мальчишек, разберёт!

Сейчас из-за стола поднимался отнюдь не мальчишка. Пышная рыжеватая борода, раздавшаяся фигура. Глаза, правда, всё те же – смотрят насмешливо и гордо, чуть с вызовом. На лацкане – депутатский значок. После обмена стандартными вопросами и краткими ответами я вспоминаю, что мне нужно Собчаку визитки отдать, и достаю свежие пачки.

– О, у нас такие же будут? – интересуются депутаты.

– У вас будут лучше, – уверяю я.

– Давай я передам, – предлагает Чуров.

– Нет, мне самой это нужно сделать, – прикрываю я текст, не давая особенно вникнуть, как я мэра «подредактировала». Мы поднимаемся по красной ковровой дорожке, проходим коридоры и попадаем в круглый, с колоннами, зал приёмной. Чуров говорит несколько слов секретарше, та звонит, и через некоторое время появляется Анатолий Александрович в сопровождении двух мужчин заграничного вида. Они ещё несколько минут прощаются, говоря то по-английски, то по-итальянски. Наконец Собчак замечает Чурова и приветственно жмёт ему руку. По мне его взгляд скользит безразлично, но в какой-то момент тень узнавания ложится на его лицо, а я помогаю:

– Я ваши визитки привезла.

Мэр достаёт из пачки визитную карточку и обрадованно говорит:

– Ну вот, а Ковалёв меня уверял, что ничего не помещается. Прекрасно всё поместилось.

Смотрю – внимательно читает. Ну, думаю, сейчас начнется. И зачем я Чурова сюда притащила! Будет свидетелем моего позора, возьмёт-таки запоздалый реванш!

Не заметил. Нет, ну надо же, ничего не заметил! Дала другую пачку – английских. Удивлённо улыбнулся, пробежал глазами и стал трясти руку, благодарить. Прощаемся и выходим с Вовкой на лестницу. Колонны, лепнина – дворец! Чуров провожает меня до двери, целует руку. «Надеюсь, теперь часто будем видеться?» – спрашивает.

Но мы так больше и не встретились. Невидимая пружина пространства-времени с полуобморочным металлическим звоном развернулась в просторах галактики, оставив в прошлом – а может, в настоящем? – заметаемую снежной порошей гостиницу «Англетер», конную статую озябшего царя и Исаакиевскую площадь, которая на самом деле вовсе и не площадь, а мост, самый широкий в мире…

Все немного не так. Хотя мы с Чуровым с тех пор не виделись, но однажды, много лет спустя, когда я в своём псковском поместье подстригала отцветшие розы, позвонили с работы и передали номер Вовкиного мобильника.

– Он очень просил ваш, но мы не решились дать, – секретарша явно обеспокоена, судя по всему, Чурыч был настойчив.

Целый месяц я не звонила. Видимо, всё же выпендривалась. Наконец набрала его номер. «Кто это?! – в трубке раздавалось тройное эхо, а голос Чурова был одновременно удивлённым и тревожным. – Это ты?! Ну, Важова, как всегда в своём репертуаре! Ты хоть знаешь, где я нахожусь? Я глубоко под землей, в таджикских пещерах. Мы тут с группой депутатов…». Связь на миг прервалась, но вскоре я услышала: «Как ты до меня дозвонилась? Здесь же телефон не берёт. Ну ты даёшь! Впрочем, это в твоём духе. Слушай, я очень хочу встретиться. Через три дня буду в Питере, набери меня, пожалуйста. Только обязательно набери!».

Пребывая вдали от цивилизации, я как-то упустила из вида тот факт, что Чуров стал председателем Центризбиркома, а когда вернулась в Питер, меня завертела суматоха дел, Володьке я так и не позвонила.

Однажды, совершенно случайно услышав по ящику знакомые интонации, взглянула на экран и увидела Чурова. Он уверенно стоял за трибуной и с серьёзным, даже, пожалуй, торжественным выражением произносил разные цифры. В какой-то момент он взглянул прямо на меня с видом победителя. Правда, на сей раз жёваной бумагой никто не кидался. После выборов я выдержала недельную паузу, а когда позвонила, мне ответили: «Извините, номер не обслуживается». Вежливо так.

Малые голландцы. Дежа

Ноябрь 1991 года

Письмо Лёли

11 октября 1991

Нью-Йорк

Дорогая Мариночка! Здравствуй! И здравствуйте, дорогие Юра, Лёня и Лика!

Мариночка, твоё письмо месячной давности я получила только сегодня и сразу же отвечаю, хотя просто теряюсь, с чего начать! За это время в России произошла куча событий, о которых мы знаем только из газет и TV, и не знаем, как оценить получаемую скудную информацию. Кроме того, за лето у нас тоже произошли некоторые изменения.

Даньку приняли в хай-скул, предварительно сделав все прививки сразу, потому что мы не привезли с собой справки о прививках. Здесь был так называемый асбестовый скандал: обнаружили, что при постройке школ используют асбест, который, представь! – канцерогенен. Родители и учителя устроили забастовки и демонстрации, в результате учебный год начался только 29 сентября. Со школой была проблема: Данька хотел в Мэдисон хай-скул, где есть bio-medical программа (вместе с дипломом школы выдают сертификат «медикал-ассистента», и можно не заканчивать медицинский колледж, а идти сразу в университет). А нас определили в другую школу, где медицинского курса нет, потому что в Мэдисон мы не подходили по адресу – она в другом районе. Валерка сказал, что, если нужно будет переехать, – мы переедем. Но один семестр всё же придётся учиться там, куда направили, – бюрократия здесь почище, чем в совке. Всеми делами по устройству в школу занималась, конечно, я с моим хреновым английским, Валерка работает с утра до ночи всё там же. Впрочем, английский у меня малость получшал – всё же разговаривать приходится, хоть и редко.

С машиной тоже были дела: ремонт, покраска (теперь она серебристая), обязательная страховка, дорогая как сволочь. Денег вечно нет, я всё лето дохла, ни к каким врачам, естественно, не ходила. Работы у меня тоже нет, потому что Валерка не пускает. Но сейчас он, похоже, понял, что, если мы хотим жить по-человечески, его зарплаты мало. Потому с понедельника я, возможно, пойду (тьфу-тьфу-тьфу) убирать офис. Платят мало, но платят.

Ожоги мои уже зажили, только на ноге выше колена остался безобразный след, но Валера говорит, что он со временем пройдёт.

Ну, ладно, что-то я разнылась. На самом деле всё не так уж плохо. Целую и обнимаю крепко-крепко.

Лёля

НИЗКИЕ ЗЕМЛИ

Наступил ноябрь, и уже рябенькие дожди покрыли окна тонкой паутиной. Воспоминания о лете, надежды на возвращение тепла и солнечных погожих дней преследуют как наваждение, но рассудочные прогнозы неумолимы в своём вердикте – лето кончилось безвозвратно. Впрочем, и осень, сбросив своё полыхающее убранство и заголившись белыми стволами с тёмными складочками и подпалинами, поспешно ретируется, смущённо пряча свою увядающую красоту под парики вечнозелёных елей. Белые пальцы инея прикасаются к золотистым шеям корабельных сосен, затачивают их зелёные, равнодушные к морозу иглы до стального блеска. Ничего уже не вернуть, ничего…

Зато работы как никогда много. В тесном, но уютном офисе малого государственного предприятия «Март» постоянно толпится народ. Я живу в десяти минутах ходьбы и нередко использую свою квартиру для встреч, переговоров. Это удобно для дела, но неудобно для жизни. Хотя сейчас моё дело и есть моя жизнь. Эх, как бы не заиграться…

С поставкой техники – сплошные обломы: то шведы в позу встанут (мало мы их на Ладоге били!), то химкомбинат отзовёт свои деньги из Внешэкономбанка, то сам банк какие-то контры устраивает. В конце концов, Женька, мой партнёр, теряет всякое терпение. Он больше не верит в возможность чего-то значительного в жизни, не верит в новое производство, не верит комбинату, не верит мне. Я познакомила его с Тоном и Джосом, но Женька и голландцам не верит, он надеется только на себя и на свои руки.

Как-то раз пришла за готовыми визитками очередного срочного заказа, и он холодно сообщил, что ничего не готово, была более важная работа, и вообще ему это всё надоело. Чуть не отправила всю депутатскую группу в Москву без знаков отличий! Пришлось на Женьку надавить, стоять над душой и отвозить вожделенные, остро пахнущие свежей краской пачечки прямо к поезду. В тот раз поняла: всё идёт не так, как надо. И с комбинатом, и с Женькой, и вообще вокруг.

Звонит Тон, напрашивается на встречу. Они приходят вдвоём с Хопперсом, тот расспрашивает о судьбе контракта, интересуется химкомбинатом. «O, Siberia – very far!»[1 - О, Сибирь – очень далеко!] – комментирует Тон, но по его интонации понятно, что он готов туда летать хоть каждую неделю. Обещаю устроить Джосу поездку в Тобольск. В ответ он вдруг неожиданно достаёт конверт, в нём приглашение в Голландию и страны Бенилюкс. На целых две недели! Увидев радость на моём лице, Тон уточняет: «It is a business invitation with hope for contract and future cooperation»[2 - Это деловое приглашение в надежде на контракт и будущее сотрудничество.].

А почему бы и нет? Что мы за этих шведов ухватились, ведь никого из них даже в лицо не знаем, техники живьём ни разу не видели, всё по картинкам. А тут есть возможность самой посмотреть, выбрать. Женьку бы взять, но после подставы с депутатским заказом неохота иметь с ним никаких дел. Пусть работает, получится что – будет большая радость для нас обоих. Не получится – никто не в обиде.

Две недели – это очень много. На первом месте, понятно, – попасть на современное производство, чтобы купить не допотопную технику, которую Европа в третьи страны сбывает, а самую современную. Изучить краски, плёнки, бумагу, ведь мы о них ничего не знаем, Женька работает на всём примитивном, отечественном. Ещё надо договориться о выставке питерских художников, для этого запаслась пачкой слайдов: живопись, авторские плакаты, ювелирные украшения. Везу графику и репортёрские фотографии Валерия Лозовского – фотографа, имеющего всюду доступ номер один. На фотографиях – наши бывшие и действующие политики, заснятые в разные моменты своей деловой жизни и, что интереснее, – в личной тоже. «Я бы мог стать внештатным корреспондентом солидной газеты, я работал в Англии, Японии», – поясняет Лозовский. Ещё Филатов просил подыскать поставщиков товара для химкомбинатовского магазина – а то у финнов слишком высокие цены, в Голландии всё дешевле.

Мало-помалу набираются две сумки и здоровая папка. Только денег практически нет. Каштан даёт мне десять немецких марок, он часто ездит за рубеж и получает командировочные. Моя поездка – частная. Считается, что принимающая сторона должна меня всем обеспечить. Сашка Петров выдаёт для Лёньки пятнадцать долларов, у него иногда иностранцы покупают картины. Негусто, конечно, но как-нибудь переживу.

Перед самым отъездом Каштан протягивает мне книжицу: «Возьми, может пригодиться, забавно написана». Книжка вовсе не забавно, а сухо и конкретно называется «Как пройти таможенный досмотр». Читать некогда, просто кладу её на дно сумки. Авось НЕ пригодится.