Новый вид. Проводник

Деревенская улица была пуста, несмотря на ранний час. Сергей невольно ускорил шаг. Игла вонзилась в лоб, голова закружилась. В это ясное утро все вдруг показалось странно нереальным, размытым. Он огляделся. Заборы покосились, стекла окон, там, где уцелели, покрыты слоем грязи, из-за чего дома кажутся слепыми, в палисадниках вместо цветов крапива и чертополох с человеческий рост. В глазах потемнело, Сергей едва не упал от головокружения. Он наклонился, оперся руками о колени, сдерживая приступ тошноты. Продышался, вроде полегчало. Да… Контузия не прошла бесследно. Мерещится черт знает что.

За открытым окном одуряюще пахла сирень. Ее ветки нагло врывались в комнату, роняя капли ночного дождя на подоконник.

На огороде копошилась бабка. Она что-то монотонно бормотала, подвязывая чахлые кустики помидоров. Лиза мельком взглянула на улицу и снова обернулась к дивану, на котором были разбросаны ее вещи. Надо собирать сумку и бежать, куда глаза глядят. Но на нее словно нашло оцепенение. Не было сил поднять руки, а ноги отказывались сделать хотя бы шаг.

Только ужас. И ступор. Может быть, она просто сходит с ума? Лиза ухватилась за спасительную мысль. Тогда все равно надо срочно уезжать и сдаваться в психушку. Лучше лежать в комнате с зарешеченными окнами, чем думать о том, что она видела. Или не видела? А все это бред?

Лиза начала лихорадочно пихать в баул все подряд, комом. Потом бросила, побежала к выходу, прихватив только сумочку с кошельком и паспортом.

Бабка уже стояла в дверях кухни, скорбно глядя на внучку.

– Ну вот, опять куда-то наладилась, нафуфырилась с утра пораньше. Дома сколь дён не метено, на кухне посуды немытой тазик, а она – гли-ко чо!

Она продолжала ворчать, даже когда за Лизой захлопнулась дверь.

– Петровна! Ты дома? – позвала с улицы соседка.

Бабка с веником в руках подошла к окну.

– Ну? Тута я.

– Ты выйдь, выйдь на минутку. Новости расскажу. Сергей вернулся, слыхала?

– Да ты чо?! – всполохнулась Петровна и кинулась к дверям, не выпуская из рук веника.

Соседка, молодая бабенка, когда-то была миловидной, но глаза ее припухли, стали щелочками, а синюшные щеки выдавали пьянчужку.

– Я его вот только сейчас видала. Хотела в магазин сбегать, гляжу, а он от озера идет. Видать, на попутке ехал, да через лес и дошел, – затараторила она. – Что будет? До Ленки добегу, ее предупрежу.

– Ну, ну? Погодь, успеешь до Ленки, – засуетилась бабка. – И как он, чо?

– Ой, хорош! Здоровенный… И раньше-то, мальчишкой, ничего так себе был, а уж теперь – всем девкам на погибель. Взрослый! Заматерел.

– Он чо, контрактник? Ранетый, небось, в военных действиях. А девки ему – чо? Вон какая за ним ухлестывала, а чем кончилось? Эх, Наташка, Наташка! Подождала бы маненько, глядишь, он бы и отсох от Ленки своей. Хотя, еслив за столько лет не отсох, то это уж все. Видать, совсем прикипел. Но я тебе, Нэлька, скажу: не дело это, еслив жена старше мужа будет. Вон за Ленкой какой козырь из района ухаживал: солидный, видный из себя. Серенька перед ним – тьфу!

Обе помолчали. Петровна поглядела на небо. Там творилось что-то непонятное. Белесое, тусклое марево дрожало, зыбко переливалось и при этом казалось тяжелым, как грозовые тучи.

– Дождя не будет, не слыхала прогноз? – поинтересовалась Петровна. – У меня помидоры повяли все. А погода все мречит, все мречит. Продыху нет от полива. Да! Я вот чего: ты мимо амбулатории пойдешь, забеги к ним аптеку, купи мне что-нибудь, чтобы спать. Вторую ночь глаз не смыкаю. По дому все ходит кто-то, мягонько так, ровно в валенках. А то вдруг заворчит тихонечко, да, знаешь, недовольно, досадливо, прям тоска берет.

– Выдумываешь все, – зевнула Нэлька. – Дом у тебя старый, тут скрипнет, там брякнет.

– Нееет, я свой дом знаю.

Соседка еще постояла, глядя в одну точку, потом повернулась и пошла, чересчур старательно переставляя ноги. Остановилась, пробормотала: «За таблетками Лизавету пошли, она знает, что купить», и продолжила свое странное передвижение.

– Лизавету, как же! – забубнила Петровна, снова направляясь к своим помидорам. – Она все молчком да тычком. Ровно и не видит меня.

На небе марево собиралось в спирали, образовывало радужные завихрения, опускалось все ниже к земле, но этого почему-то никто в деревне не замечал. Не привык здешний народ вверх глядеть.

Сергей на секунду остановился на перекрестке: прямо – домой, направо – к Лене. Из кустов на дорогу вывалились два пьяных мужика. Они нечленораздельно мычали, одежда и морды в грязи и крови. Один из них с трудом поднялся, мотая головой, поднял здоровенную орясину, у второго в руке оказался кусок кирпича.

Сергей подскочил, сделал мгновенную подсечку одному, откинул другого. Бойцы расползлись по дороге, поднялись и, шатаясь, разбрелись в разные стороны.

– А разнять не пробовали? – хмуро спросил Сергей у стоявших неподалеку мужиков. Те отвернулись и побрели прочь, а один из них, невзрачный мужичок в засаленной кепочке, направился к парню, шаркая калошами, надетыми на босу ногу. При каждом шаге он словно приседал, как будто болели колени.

– Лихо ты их! – протянув руку, одобрил он. – Здорово! Это ты там, в десантуре, наловчился?

– В ней родимой. И часто у вас такие бойни?

– Бывает, – дядька сдвинул кепчонку на затылок, – насмотришься еще.

– Что, пьют по-прежнему?

– Да кабы не больше. Чо ж, у людей ни дела, ни денег.

– А вы… – Сергей замялся.

– Да не мучайся, вижу, что не помнишь, – засмеялся мужичок мелким дробным смехом. – Нилыч я, Петр Нилыч Берсенев, ты ко мне еще школьником за блеснами прибегал, неужто совсем забыл? Ну да ладно. Пойдем, провожу.

Они направились к дому Сергея, не заметив полоумную Фаинку, которая наблюдала за всей сценой, сидя на чурбачке у своего дома. Как только мужчины скрылись за деревьями, Фаинка подскочила и понеслась к магазину.

По раннему времени покупательниц было мало. За прилавком продавщица взвешивала пряники одной из них, когда Фаинка вихрем ворвалась в двери.

– Сегодня Федька-рыжий и Димка не поубивали друг дружку! Не пришлось! Я ведь каждое утро гляжу, как они убиваются. А сегодня, ой, бабоньки, сегодня, откуда ни возьмись, Сережка, ну, Полинки-покойницы сынок, как налетел, как раскидал их в разные стороны! И куда они теперь? До завтрешнего утра куда им деваться?

– Тетя Фаина, чего тебе взвесить? Вот, пряники мягкие, как раз для твоих зубов, – перебила ее продавщица.

– Мне фаршу для котов моих, еще куриных голов не осталось ли? Может, печеночка есть?

– Ты себе-то что будешь брать? Котам сейчас соберу пакет.

– А давай мне твоих пряничков. Штуки три.

Полоумная забрала свои покупки и вышла, кивая седой головой и что-то бормоча.

– Совсем Фаинка плохая стала. Мелет невесть что, – посочувствовала продавщица.

– В интернат ее надо, – наставительно произнесла женщина, что стояла у самого прилавка.

– Так жалко же! – отозвалась вторая, складывая в корзинку пакетики с конфетами. – В интернате разве уход? До могилы доведут как раз.

– Вот дождемся, что она всю деревню спалит, – злорадно промолвила первая. – Тогда опомнимся, да поздно будет!

– Фаинка безвредная, болтает только что ни попадя, – примирительно сказала продавщица.

– Ладно, ладно. Поживем-увидим. Не к добру это, – зловеще произнесла деревенская Кассандра и выплыла из магазина.

Нилыч молча шел рядом с Сергеем, искоса на него поглядывая.