и, отталкиваясь от образа старой девы в сторону, противоположную приличиям, решила ни с того
ни с сего проэкзаменовать Лялю по неформальной английской лексике.
Ляля, не выходя из лёгкого, шутливого настроения, растерянно соображала, что,
оказывается, не знакома с аналогами ни существительных, ни глаголов, которые так часто
употребляются на Руси, и, конфузясь, вынуждена была признать это. Лилька, раззадорившись ещё
пуще, хохоча так, что на них оглядывались за соседними столиками, стала второпях просвещать
Лялю. Той даже пришлось пару раз смущённо шикать, потому что Лилькины модуляции
разносились по залу довольно ощутимо.
Отсмеявшись, Лилька приобрела наконец серьёзный, даже таинственный вид и без
обиняков ударилась в девчачью исповедальность.
– У тебя сейчас кто-то есть? – заинтересованно осведомилась она.
Лялька растерялась ещё раз. Над ней довлели Жорины максимы – «ни одного поцелуя без
любви» и «первым мужчиной может быть только законный муж». Она забормотала что-то
оправдательное о том, что все одноклассники на период экзаменов разлетелись в разные
стороны, но Лилька перебила:
– Ладно, это и так понятно. А сколько у тебя их было всего?
Вопрос поставил Лялю в тупик – подруга явно подразумевала что-то серьёзнее поцелуя.
– Смотря, что ты имеешь в виду, – пробормотала она, надеясь выиграть время и
выкрутиться из ситуации.
– Это!.. Это я имею в виду, – настойчиво гнула своё Лилька. – Слушай, ты что, вообще не…
то есть… ни разу? – Она даже оглянулась в тревоге, будто кто-то мог подслушать эту страшную
тайну.
Ляля, окунув лицо в бокал с остатками шампанского так, что клубничины со дна коснулись
кончика её носа, смущённо кивнула головой, расплескав остатки напитка на столик.
– Ну ты даёшь! – поражённо выдохнула Лилька. – Слушай, ты институтом не ошиблась?
Тебе с такими подходами надо не в МГИМО, а в археологический. Там тебя и похоронят среди
окаменелостей старой девой. А в МГИМО даже не вздумай никому говорить – засмеют! И моя
репутация на любовном фронте пострадает, если узнают, что я общаюсь с «окаменелостью».
У Лильки снова, в третий раз за вечер, поменялось настроение. Из образа задушевной
подруги она без усилий прыгнула в образ наставницы-учителя.
– Ну так давай решать проблему! У тебя хоть кто-то на примете есть?
Ляля неуверенно покачала головой.
– У меня… – нет. Был один парень у школьной подружки, который мне нравился, и,
наверное, у них что-то было. Хотя он, как мне казалось, поглядывал в мою сторону. Я не
решилась…
– «Наверное», – беззлобно передразнила её Лилька. – Наверное, у всех всё было, и по сто
раз. Кроме тебя, подснежника. В каком сугробе ты пряталась?
Остаток вечера в кафе Лялька слабо отбивалась от наседавшей на неё подружки, которая
требовала прямо сейчас, не сходя с места, составить перечень потенциальных любовников и
начать действовать.
Но в метро по пути домой, отходя от винных паров и, вне всякой логики разглядывая
пассажиров, тех, что помоложе, – будто она собиралась внести их в Лилькин список – Ляля
невольно призадумалась. Взрослая жизнь, о пришествии которой она сама себе объявила по пути
в кафе, делала первый стремительный зигзаг и звала за собой, требуя на что-то решиться.
Тогда, в 1971-м, в своём неистовом стремлении приобщить подругу к таинствам плоти и
снять с неё позорное пятно девственницы Лилька оказалась упорнее, чем того требовала ситуация
и здравый смысл. Она терроризировала Ляльку ежедневными звонками, каждый из которых
выливался в обширный, многоступенчатый разговор на тему «кто у нас есть в обойме». Благо бы
только днём, когда Жора был на работе! Но она стала покушаться и на вечернее время, а Жора
терпеть не мог неупорядоченные телефонные связи; да к тому же Лилька на пиках энтузиазма так