орала в трубку, что Ляля всерьёз стала опасаться, что тема разговора каким-то образом дойдёт до
ушей отца. Наконец её терпение лопнуло и, вызвав Лильку на деловое свидание на ближайшую
станцию метро, она сделала ей решительный укорот. Эрудиция, накопленная за два года учебной
каторги, была ещё свежа в сознании, и Лялька, перехватив инициативу у напористой подруги,
назидательным тоном поведала ей остроту вековой давности: анекдот о том, как царь Александр
Второй наградил графа Клейнмихеля за строительство железной дороги в Петербург медалью с
надписью: «Усердие всё превозмогает», на что записные остряки братья Жемчужниковы – они же
Козьма Прутков – откликнулись язвительной ремаркой: «Иногда усердие превозмогает и
рассудок».
– Вот и ты мне напоминаешь этого Клейнмихеля, – выговаривала Ляля подруге. – Ты чего
кричишь в трубку как оглашенная?! Хочешь, чтобы родители услышали и вместо МГИМО
постригли меня в Новодевичий монастырь? Это ещё хуже, чем твой археологический с
окаменелостями.
– Для тебя же, росомахи, стараюсь! – горячилась Лилька. – Если ничего не делать, жизнь
мимо пройдёт!
– Кто тебе сказал, что ничего не делается? «Наши цели ясны, задачи определены – за
работу, товарищи!»
Легко сказать – «за работу!» Наступление на постельном фронте ещё даже не
планировалось – не было подходящей кандидатуры. Правда, Ляля сделала несколько робких
шагов навстречу судьбе – позвонила бывшей однокласснице Эллочке и, между прочим, среди
болтовни о том, кто куда поступил, выудила у неё важную новость. Эллочка, оказывается,
рассталась со своим последним воздыхателем, который охмурял её весь последний год
романтикой горных восхождений, песен под гитару у костра и сентенциями о том, что все едут за
делами и деньгами, а он, непонятый лирический герой, едет за туманом и за запахом тайги. План
поиска кандидатуры был просто, как мыло, – Ляля логично предполагала, что на все эти песни у
костра наверняка слетаются, словно таёжные комары, потенциальные кандидаты на её первый
сексуальный опыт. Разрыв между Эллочкой и романтиком гор поначалу сбил Лялю с толку, но она
тут же сориентировалась, тем более что Эллочка по телефону говорила об этом без ожесточения и
даже несколько шутливо. Ляля сразу удачно сымпровизировала – осведомилась, где встречаются
любители самодеятельной песни, они же альпинисты, уточнив, что, мол, её парень, с которым она
познакомилась в МГИМО, большой энтузиаст и того и другого. Эллочка, ничуть не удивившись
наличию у Ляльки парня, тем более из МГИМО, легко выдала номер телефона своего отвергнутого
ухажёра и стала исподволь выяснять, нет ли у Лялькиного парня друзей, явно прицеливаясь на
новые отношения. Потребовалась некоторая изворотливость, чтобы выкрутиться из разговора, не
вдаваясь в конкретику, но главное было достигнуто – в руках была ниточка, ведущая в лабиринт
минотавра, в закоулках которого наверняка отыщется её первый мужчина. Единственное, что
смущало во всех этих хлопотах: они как-то явственно напоминали ей предэкзаменационную
горячку. Ляля с неудовольствием отметила про себя, что, вопреки ожиданиям, взрослость не
освободила её от хлопот, как этого хотелось, а, напротив, усугубила их масштаб и значимость;
неправильные английские глаголы и даже любовь Онегина к Татьяне теперь казались лёгкой
задачкой по сравнению с житейскими альтернативами – делать? не делать? рисковать? или нет?
Она даже малодушно подумывала о том, чтобы оставить всю эту затею – в конце концов,
впереди ещё пять лет в институте, времени навалом. Но Лилька досаждала ей расспросами, да и у
самой Ляли в глубине сознания шевелился червячок любопытства. Подспудно начинало бесить
сознание того, что она всё ещё какая-то маленькая, ненастоящая, и чем дальше, тем чаще она
впивалась глазами в своих сверстниц в попытке нюхом опытного физиогномиста определить –
было это с ней или нет.
Все чувства, кроме разве что тактильных и вкусовых, настойчиво твердили, что да – было!
И у этой, другой, тоже было! Да у всех, если на то пошло, было – кроме неё самой… И Ляля
решилась: набрала номер телефона этого самого Романа и, сославшись на Эллочку и своего