Шесть лет во власти

По работе мне в силу различных причин приходилось встречаться и контактировать с самыми разными предпринимателями. Увы, многие из тех, кто приходили ко мне как к генеральному директору Департамента по внешне экономическим связям, чтобы договориться о разрешении основать совместное предприятие (что, конечно, было не запрещено), или получить какую-либо другую поддержку, просто исчезали.

К примеру, активным предпринимателем тогда был некий Валериан Чиковани. Он занимался импортом-экспортом различных товаров. Теперь он исчез бесследно, хотя мне кажется, что после себя он оставил много разных проблем и долгов, хотя бы то, что он имел отношение к так и не начавшему свою деятельность «Балтийскому Международному банку» (здание на углу ул. Элизабетес и Тербатас ремонтировали приглашенные турецкие рабочие, а на пост президента банка он выдвигал Велту Пуриню, известного диктора Латвийского телевидения).

В период перемен всегда хватает аферистов, но, слава Богу, есть также и предприниматели, которые способны встать на ноги и продолжать успешно работать. Одним из них несомненно является Раймонд Геркенс, один из немногих крупных коммерсантов латышского происхождения. Если я не ошибаюсь, он брат первой жены тогдашнего министра финансов Элмара Силиня. Р. Геркенсу как первому частному предпринимателю в Латвии была выдана лицензия за номером один, было это в году этак 90-м. Вспоминаю, что я сам с огромным удовольствием посетил его первый валютный магазинчик, где купил несколько подарков к Рождеству по 10 центов каждый. Р. Геркенс – человек, который довольно удачно нашел свою торговую жилу: товары не высшего качества, однако они предназначены очень широкому кругу покупателей, и тем самым он сумел продержаться в самые сложные и трудные периоды. Ясно, что такие коммерсанты нам нужны, ведь они есть в любой стране мира.

Обязательно я хочу сказать о Юлии Круминьше. С ним меня познакомил старый знакомый Гунар Салтайс, тогдашний председатель рыболовецкого колхоза «9-е мая», человек, который мне очень помог в организации первого кинофорума «Арсенал». Именно Г. Салтайс оказался тем, кто не брал в голову всяческие указания и предупреждения, исходящие от тогдашнего председателя Комитета по кинематографии Латвийской ССР Эльвиры Дрейбанде, и одолжил нам, если мне не изменяет память, 200 000 рублей для проведения кинофорума.

Юлий Круминьш начал с экспорта различных товаров и с разведения роз, заработанный в расцвет кооперативов капитал он использовал, чтобы создать свой первый порт Мангали, арендуя часть причалов у рыболовецкого колхоза. Через этот порт он начал экспорт древесины и торфа, приобретя свой первый корабль «Клинтс», после чего обратился также к транзиту нефтепродуктов и их торговле, развивая свою сеть бензотанков. На мой взгляд, Юлий Круминьш – яркий пример латышского энтузиаста. Интересно, что первые латышские предприниматели (я говорю о тех, кто выжил) с принципами предпринимательской деятельности познакомились еще при советской власти благодаря той профессии, которая это позволяла, например, директор фильма. Им в советское время и был Юлий Круминьш. Ведь представителям этой профессии нередко нужно было действовать именно так, как этого требуют законы свободного рынка, ибо им часто необходимо было сделать невозможное из ничего, необходимо было уметь ориентироваться в самых разнообразных областях и надо было быть крайне предприимчивыми и дееспособными. Второй профессиональной кузницей кадров были, конечно, рестораны и бары. Недаром многие известные ныне предприниматели – это бывшие бармены. Достаточно здесь назвать президента SWH Riga Айнара Гулбиса (хотя его успехи в бизнесе могут быть и переменчивы), шефа LIDO Гунара Кирсона, или того же Раймонда Геркенса. Нельзя забывать также и политика, депутата Сейма Карлиса Лейшкална. Ресторанный бизнес Г. Кирсона развивается действительно успешно. Наверное, не все знают, что у него замечательное хобби – обработка дерева и столярничество: изделия своей мастерской он всегда использует в своих довольно часто обновляемых интерьерах, что связано с изменчивыми вкусами посетителей.

Несколько слов хочется сказать и об Айнаре Гулбисе. Конечно; в прежний бар «Мальвина» иногда заходил и я, но как бармена тех времен я его не запомнил. Узнал его, когда образовался SWH Riga, кстати эта фирма очень быстро приобрела хорошую славу как в Латвии, так и за ее пределами. Кажется, это было впервые, когда латыши стали известны в мире своей интеллектуальной продукцией. Понятно, что и без Яниса Гобиня, живущего в Германии, и вклада его фирмы Infologistic GmbH в решении вопросов маркетинга, SWH Riga никуда не попала бы. Я. Гобиньш позаботился также о заказах программного обеспечения для первых крупных аналитических систем. По-моему, начало было действительно успешным. Появился капитал, к сожалению, вместе с этим капиталом росли и аппетиты. В начале 90-х были большие возможности развития в различных направлениях, получение в свою собственность различных объектов. SWH Riga и стремилось это сделать, увы, одновременно с этим был утрачен контроль, и весь огромный холдинг стал неуправляем. Это был первый звонок о крахе. Противоположных результатов добилось Skonto. Оно также работало в самых разнообразных областях, начиная с банка и транзита нефти и кончая ресторанным бизнесом, а также изготовлением алюминиевых окон. Однако у каждого из этих предприятий отдельный баланс, а в холдинге или в рамках группы не происходит перераспределения средств на благо неудачно работающих предприятий, лишая таким образом шансов роста тех, кто работает. Кажется, что именно в случае с SWH Riga удачно изысканные программистами деньги, растворились в неудачных проектах: Dambis, Броценский цементный завод, Interlatvija, исключение составляет «Радио SWH», которое под очень успешным руководством Зигмара Лиепиня приобрело финансовую самостоятельность и стало существенным фактором рынка масс-медиа в Латвии. Не раз приходилось мне встречаться и с Адольфасом Садаускисом. Он несомненно являет собой пример удачливого и корректного предпринимателя.

Совершенно иной, хотя и с типичными постсоветскими чертами, является Анита Грибусте: предприимчивая, симпатичная, очень энергичная. Мне кажется, что поначалу она организовала достаточно хороший бизнес и все предложенное ею было весьма высококачественным. Увы, она, очевидно, просчиталась, перепутав оборот с прибылью. Это, между прочим, самый характерный недостаток многих начинающих деловых людей: оборот есть, приток денег значительный, к сожалению, в стороне остается факт, что и расходы при этом тоже большие. Так, вот, А. Грибусте взяла в Сберегательном банке кредит под очень большие проценты, надеясь его обменять на кредит G-24; это не удалось, хорошие времена уже закончились, что и привело А. Грибусте к банкротству. В период, когда я возглавил правительство, исходя из политического решения, кредиты G-24 частным предпринимателям больше не выдавались. Кстати, неприятным стало и то, что выяснилось: заложенный под кредит семейный дом Грибусте не совсем честным путем был переписан на имя матери, тем самым банк не мог получить залог. У меня в памяти в этой связи осталось одно из показательных интервью Аниты Грибусте, в котором она рассказывала о том, как, будучи во Франции, увидев в магазине шляпу за тысячу долларов, никак не смогла удержаться, чтобы не купить ее. Что еще к этому добавить?

Перед вновь созданным Департаментом внешнеэкономических связей Совета министров первостепенной стала задача – добиться, чтобы на счету нового правительства была свободно конвертируемая валюта. До сих пор единственным источником, откуда в республике вообще могла появиться валюта, были валютные отчисления, соответствующие нормативам, определяемым Москвой. Следует отметить, что в этот период все больше и больше на родину отцов и праотцов стали приезжать зарубежные латыши, и у них естественно была валюта. Поэтому первое постановление, которое подготовил новый департамент 4 июля 1990 г., было об оплате услуг в валюте. Постановлением предусматривалась возможность (и это было, пожалуй, самым главным) создания специализированных магазинов, которым разрешалось работать с валютой, уплачивая 10% в фонд правительства. Постановили также, что Департамент внешнеэкономических связей будет регистрировать эти магазины. Не трудно догадаться, что моментально же активировались все бывшие валютные спекулянты. Но мы добились главного: торговля валютой перестала быть уголовно наказуемой. В нашу задачу входил контроль за тем, чтобы магазинщики не мешали вместе валюту с рублями, и это было сложно. В то время ведь еще сохранялся этот смешной курс – 60 коп. за 1 доллар. Руководя Департаментом, в этом вопросе я проводил такую политику, что чем больше будет подобных магазинов, тем быстрее будет развиваться сеть альтернативной торговли, отличающейся от существующей и выбором товаров, и лучшим обслуживанием. Так это и произошло. Когда мы перешли на латвийский рубль, государственные магазины вообще как-то само собой стали исчезать.

Другой важный документ, подготовленный нами совместно с руководителем комиссии по торговле Верховного Совета Альфредом Чепанисом, – это постановление Верховного Совета о свободной купле-продаже в Латвии валюты. Принятием этого документа больше всего могли бы быть довольны ставшие известными позже Валерий Каргин и Виктор Красовицкий со своим Parex banka, поскольку такого рода бизнес был фундаментом их банка. К тому же действие этого постановления фактически ликвидировало черный валютный рынок. Мы здесь ничего нового не придумывали, ведь подобным образом в свое время действовала Польша. В результате стало возможным каждому желающему за советские рубли свободно купить доллары и другую иностранную валюту, формировался также какой-то рынок со своим курсом валют, так, например, около 30 руб. за доллар. Естественно, что образованный затем Банк Латвии тоже принял уже сложившийся на рынке валютный курс, и в 1992 году он стал основой установленных Банком Латвии курсов. Иначе говоря, Банк Латвии зафиксировал ситуацию на рынке и определил ее как свою.

Таким образом, мы вплотную подошли к рынку в одной из самых важных областей – торговле валютой. Следует помнить и о том, что совсем не так уж много государств, где разрешена свободная торговля валютой, и Латвия – среди них, в Израиле, например, этого нет. Конечно, назло официально разрешенной деятельности с валютой, по-прежнему, в местах обмена валюты часто можно видеть спекулянтов. Почему? Они обходят налоги, хотя разница курсов совсем небольшая, и многого здесь не заработаешь.

К сожалению, наша деятельность по созданию валютного рынка проходила в известной мере изолированно, без согласования с литовскими и эстонскими коллегами; Литва отстала от нас в этом на какой-то год, с Эстонией мы шли почти шаг в шаг.

Причитающиеся государству 10% от прибыли валютных магазинов взимала торговая инспекция, которая в то время подчинялась Министерству торговли (ею руководил Арманд Плаудис). Кажется, что эта инспекция кое-как действовала, какую-то часть причитающейся суммы государство все же получало. Надо принимать во внимание и то, что кассовые аппараты, против которых возражают по сей день, в то время вообще не были в почете, хотя уже тогда была очевидна их необходимость. Вспоминаю, что в конце 1991 года к И. Годманису явился какой-то немецкий бизнесмен, с которым премьер заключил договор на закупку большого количества кассовых аппаратов, не обращая внимания на мои робкие возражения, что для осуществления подобной крупной сделки лучше организовать международный конкурс, что определенно выйдет намного дешевле. Кстати замечу, что так бывало не однажды: во многих элементарных вещах он или не был в курсе дела, или просто не желал принимать это во внимание.

Любому, кто хоть что-то слышал о торговле, понятно, никогда не следует соглашаться на крупную сделку с первым же, кто тебе предлагает, из этого не может выйти ничего хорошего.

Тогдашние мои поездки в Москву остались в памяти как сплошной ряд заседаний и обсуждений. Приходилось бывать на совещаниях, которые вел председатель Совета министров СССР Н. И. Рыжков, т. е. еще до путчиста В. Павлова. Больше всего все-таки встречался с союзным министром внешней торговли К. Ф. Катушевым, в последний раз говорил с ним аж 19 августа 1991 года, в первый день путча, но об этом в свое время. Вообще, если вспомнить о моих тогдашних московских коллегах, то нужно констатировать, что никого из них в настоящий момент и близко нет в руководстве России. Очевидно, все они принадлежали к ушедшей эпохе. Может показаться, что моя деятельность в то время выглядит теперь не столь уж важной. Но я так не считаю. Например, в 1990 году мне доставляло огромную радость требовать у Н. И. Рыжкова, чтобы внешний долг СССР был разделен пропорционально произведенному продукту каждой республики. Помню реакцию Н. И. Рыжкова на это, остальные присутствующие также это требование восприняли весьма болезненно. Подчеркну и тот важный факт, что уже тогда в кабинетных разговорах, где обсуждались дела с глазу на глаз и не столь официально, можно было почувствовать, что в Москве в сущности уже смирились с мыслью, что прибалтийские республики вот-вот отделятся.

Существенной приметой того времени является и то, что первые коммерческие банки, в том числе банк Балтия и Рижский коммерческий банк стремились получить права заниматься валютными операциями: эти права они должны были получить в Москве, потому что главным центром валютного клиринга был Внешэкономбанк; в конце 1990 года или в начале 1991 года в Риге был открыт филиал этого банка, который назывался Латвийский внешэкономбанк, им руководил А. Керре. Мы стали давить на то, чтобы валютные отчисления латвийских предприятий оставались в нашем Внешэкономбанке. Потом появилась альтернатива: прежде всего, Рижский коммерческий банк, а затем банк Балтия завели валютные счета. Рижскому коммерческому банку первый корреспондентский счет был открыт в шведском Handelsbanken, где они хранили свою валюту. Мне удалось тут же сориентироваться: было издано распоряжение, чтобы латвийские предприятия (главным образом это были государственные предприятия) причитающуюся государственную часть валюты перечисляли в Рижский коммерческий банк. Любопытно, но это было именно то, из-за чего мне едва не пришлось уйти со своего поста, поскольку возник острейший конфликт. И. Годманис обнаружил, что на счету правительства валюты совсем немного, только 10 млн долларов, и, наслушавшись донесений о моей непростительной деятельности в связи с распоряжением хранить валюту в Рижском коммерческом банке, вызвал меня к себе на ковер. Я сказал, что в этом банке, который фактически является частным банком, деньги хранить безопаснее, чем в Москве. Тогда прозвучал упрек, что мы поддерживаем развитие частных банков, а это не способствует развитию экономики. Я отвечал, что любое укрепление банков в принципе означает и развитие экономики.

По количеству выданных экспортных, а в действительности реэкспортных лицензий получалось, что мы экспортируем огромный объем сырья и товаров. Однако это было не так, ибо большая часть лицензий не выполнялась. Практически это невозможно было проверить, так как таможня нам не подчинялась и не отчитывалась перед нами. И. Годманис тогда додумался, что можно установить порядок, введя драконовские, хотя и полностью неправовые меры; вплоть до такого абсурда, что, если кого-то поймают с контрабандой, то и у самого, кто провозил, и у всех его родственников надо конфисковать все имущество. Фактически это могло осуществиться, но в тот момент для этого не было абсолютно никакой правовой базы. Доспорились мы с И. Годманисом об этом и об уже упомянутом вложении валют до того, что он вызвал меня и сказал: «Пиши заявление об уходе!» Я попросил объяснить, почему? И снова мы спорили, и на этом так все и закончилось. С честью для себя могу сказать, что оказался правым я. Ведь деньги, которые латвийские предприятия перечислили в Москву, мы так больше и не увидели, а вложенные в Рижский коммерческий банк, успешно были использованы.

Самые крупные валютные поступления шли тогда из «Вентспилс нафта». Отчислялась валюта за нефть, которую получали, очищая балластные воды с танкеров; полученную таким образом нефть СССР разрешал продавать Латвии, а 10% от выручки (около 3 млн долларов) поступало в распоряжение правительства. Эту операцию осуществила «Интерлатвия», ее директор Имант Цинкус с помощью почетного консула Латвии Нила Далманиса открыл в одном из брюссельских банков счет, на который к концу 1990 года были положены все так или иначе полученные деньги. Я знал, что эти деньги существуют, мы их держали в качестве резерва, чтобы уберечь от глаз Москвы. Еще в 1990 году наш Департамент взял на себя все валютные операции, до этого проводимые тогдашним Министерством экономических реформ, руководимым Янисом Аболтиньшем. Этими деньгами мы управляли в течение года, т. е. до конца 1991 года, когда наш Департамент был ликвидирован, иначе говоря, путем реорганизации присоединен к Министерству иностранных дел. Как я уже говорил, запасы валюты правительства создавались из отчислений от государственных предприятий и от валютных магазинов. Была составлена смета: деньги на командировки, расходы министерств и т. д. Так, в 1991 году из этих денег мы финансировали покупку отборных семян и эталонных машин для сельского хозяйства, частично финансировали приобретение оборудования для первой очереди очистных сооружений Риги и др. Министерства, в чьем ведении были предприятия, которые уплачивали валютные отчисления, стремились держать свои деньги на счетах за рубежом. Фактически у всех крупных министерств, в том числе у Министерства промышленности, которым руководил Янис Охеринс, и у Министерства сельского хозяйства, которым руководил Дайнис Гегерс, были такие же счета. Д. Гегерс вместе с Я. Охеринсом открыл в Люксембурге счет, через который осуществлял свои расчеты в отведенных правительством пределах. Следует заметить, что они проделали одну интересную операцию, о которой я был информирован. В 1991 году был момент, когда можно было очень выгодно обменивать марки ГДР на марки ФРГ. У многих предприятий, находящихся в ведении Министерства промышленности, были деньги ГДР, потому что экспорт в основном шел именно в это уже не существующее государство.

По долгу службы я, разумеется, имел связи со всеми членами Совета министров. Большие разногласия были у меня с Янисом Диневичем, который, по-моему, был настоящим социалистом в худшем смысле этого слова. Так, ему принадлежала, такая левацкая идея, что часть валюты у предприятий нужно попросту отнимать в пользу государства и все. Отношение к Дайнису Гегерсу у меня было двойственное: с одной стороны, как человек он производил благоприятное впечатление, а с другой стороны, его действия вызывали у меня, особенно, когда я работал заместителем министра иностранных дел и был координатором гуманитарной помощи, большие возражения. Мне кажется, что Д. Гегерс виноват не только в знаменитом деле ЛАТЫ, но еще и в других бедах побольше. Фактически это он наговорил И. Годманису и навязал правительству мысль, что стране грозит голод, что необходимо дополнительно сотни тысяч тонн зерна. А ведь эти цифры базировались на опыте прежних лет советского хозяйствования, когда в Латвии была большая по объему, но неэффективная пищевая промышленность, ориентированная на союзный рынок. Он абсолютно не был в курсе дела, каковы же были остатки зерна, и что производится на месте. А мне как ответственному за гуманитарную помощь приходилось в Брюсселе просить о помощи зерном; она была получена. И оказалось, что данные, подготовленные Д. Гегерсом, в Брюсселе снизили во много раз, но все равно этого подаренного тогда зерна нам хватило до 1995 года.

В связи с тем, что Д. Гегерс разработал свой неправильный план о положении и перспективах на рынке зерна и хлеба, в Финляндии был взят не особенно выгодный для Латвии кредит, и вновь для приобретения зерна. А выплата этого кредита продолжается и по сей день. Неприятности случились и с горючим (дизелем и бензином). В феврале 1992 года задачей №1 стало достать горючее для весеннего сева. Мы получили в дар от Дании, Швеции, Тайваня, но еще и заняли деньги для приобретения этого горючего. Это были самые первые кредиты G-24, обслуживание которых Д. Гегерс передал ООО Lears. Эта фирма закупала горючее по ценам в полтора раза выше, чем средние рыночные. Прежде всего надо сказать, что Д. Гегерс не умел разглядеть необратимые перемены в хозяйственной структуре государства, тем самым принимая и рекомендуя И. Годманису такие решения, ошибочные последствия которых мы ощущаем до сих пор. Следует отметить также, что у Д. Гегерса было несколько заместителей, с двумя из них – Андрисом Шкеле и Улдисом Беникисом, у меня сложились хорошие отношения. Об А. Шкеле скажу в свое время, а с У. Беникисом потом наши пути почти никак не пересекались.

Любопытно, что тогда, когда летом 1990 года я стал генеральным директором Департамента внешнеэкономических связей, первым моим посетителем был совершенно мне незнакомый Гатис Крузе. Он пришел и просто сказал, что очень хочет стать моим заместителем. Что-то в нем мне сразу же не понравилось, на работу я его, конечно, не взял. И так все сложилось, что я стал для него почти врагом. Г. Крузе в своей визитной карточке, будучи сам директором департамента внешних связей Министерства сельского хозяйства, назвал себя заместителем министра. Эту его визитную карточку я показал И. Годманису, который тоже насторожился и распорядился Г. Крузе уволить. Д. Гегерс его уволил, но тут же создал управление под таким же названием и назначил его начальником. Я не могу точно утверждать, но уверенность в том, что между ними имеются какие-то тесные связи, у меня есть. Не забыл я и о задуманной Г. Крузе афере, в которую мы, слава Богу, не ввязались: покупка за 3 млн немецких марок формы бывшей армии ГДР. Под предлогом переодеть нашу полицию, ведь эра советской милиции закончилась, был принят Закон о полиции; новой формы, конечно, не было. Д. Гегерс и Г. Крузе – оба большие специалисты по делам полиции и армии – поехали в Германию и без какого-либо согласования заключили договор. Однако одобрения правительства этой, на их взгляд, очень выгодной сделке, они не получили, тем не менее носились с этой идеей они еще довольно долго.

Когда я еще был на стадии утверждения в должности директора Департамента, то я в качестве приглашенного в первый раз участвовал в заседании Совета министров. Помню, что в тот раз я искренне восхищался способностью И. Годманиса вести себя с министрами, которые были намного опытнее и старше его. С тех пор и до начала 1993 года в заседаниях СМ, в том числе и закрытых (во время январских событий 1991 года и в августовский путч), я участвовал регулярно. У меня была великолепная возможность наблюдать, как они проходят, анализировать и делать выводы, т. е. учиться. Несомненно, что эти заседания были под стать самому И. Годманису, ощущалась его твердая рука. При этом, разумеется, сказывалось и отсутствие соответствующего опыта, заседания всегда были недостаточно подготовлены. Всегда возникала возможность завалить нужное решение, и, с другой стороны, можно было принять совершенно сырое постановление. Часто бывало и так, что не придерживались принятой повестки дня, при этом сам И. Годманис заявлял, что должны обсуждать то-то и то-то, но еще важнее что-то другое, и тут же начинал.

Как многие отмечали, И. Годманис говорил много и пространно. Никто особенно не старался ему возражать, или спорить с ним. Как сегодня, помню случай, когда министр юстиции Виктор Скудра, который обсуждаемый документ несомненно видел впервые, стал прямо на заседании его редактировать с юридической точки зрения. Случаи, когда документы переделывались по ходу заседания, вообще не были редкостью, и понятно, почему рождались ошибки. Заседания проходили в теперешнем зале заседаний премьер-министра, сравнительно небольшом, с довольно плохой вентиляцией помещении, которое фактически всегда было переполнено. Тогда на заседаниях правительства присутствовало очень много людей, нужно это было или нет, но сидели все советники, все заместители министров. Они размещались в удобных кожаных креслах, стоящих в несколько рядов, атмосфера, надо сказать, была довольно благодушная. За овальным столом сидели только министры, заместители ни в коем случае: это считалось серьезным нарушением субординации. Но однажды случилось такое: к столу подсела Сандра Калниете, в то время заместитель министра иностранных дел. Зиверт, сидевший рядом со мной, сказал: «Ну и огромнейшую же ошибку она допустила; это Сандре долго будут помнить». Частенько случалось, что сидевшие поодаль просто болтали, тогда И. Годманису приходилось стучать по столу кулаком, чтобы восстановить порядок, в общем-то, его все-таки слушали.

Как известно в общественном сознании время И. Годманиса связано также и с курьезами. Один из них – это поднятая в прессе (и напрасно) шумиха с так называемыми печурками Годманиса. Впрочем, истории с печурками могло и не быть, ведь это не такая уж и плохая вещь. Недавно я встретился с известным тренером по лыжам Янисом Циагуном, являющимся одновременно и дилером чугунных печурок, и он мне рассказал, что все эти печурки, которые он привозит из Норвегии, имеют очень хороший спрос, поскольку они просто великолепны: дрова в них горят по восемь часов. Бизнес Я. Циагуна расширяется, и это очевидное доказательство того, что «печурки Годманиса» имеют свое будущее. Конечно, нельзя переделать многоквартирный дом так, чтобы его можно было бы обогревать такими печками. Само название же «печурки Годманиса» появилось, как это уже у нас принято (к сожалению) как гипербола, которая с ходу была и отметена. А по сути идея вполне разумная: если человек не может заплатить за центральное отопление, которое к тому же и не эффективное, и не экономичное, то он должен искать выход, а это – как раз печка.

Наблюдая за работой правительства во времена И. Годманиса, я понял, что нужна система, при которой проекты решений должны быть тщательно подготовлены, чтобы на заседаниях кабинета уже не надо было бы дискутировать по юридическим или техническим вопросам. Заседания же Кабинета министров нужны для существенных обсуждений. Я начал изучать, как происходит принятие решений (постановлений) правительствами других стран: в Швеции, Финляндии, Германии. К тому же мне кажется, что заседание Кабинета министров в известной мере святое, высокое дело. Тогда мы вместе с Левитом выработали систему: на заседании правительства юридические вопросы не обсуждаются, если все же у кого-либо из министров в этом плане появятся вопросы, тогда соответствующий документ отправляется назад к чиновнику для исправления или доработки. Такой порядок мы ввели при правительстве В. Биркавса, возобновляя действие закона 1925 г. «О порядке работы Кабинета министров», при этом следуя его духу и букве. Кстати в законе ясно сказано, что заседания Кабинета министров закрытые, в них не принимает участия ни одно не принадлежащее к нему лицо, за исключением тех, кого пригласил премьер-министр. Конечно, важно, что происходит на заседаниях кабинета. Если там обсуждают характер постановления (решения), как это было во времена И. Годманиса, тогда присутствие советников необходимо, в противном случае министры могут что-то напутать. Но мы ввели систему, при которой для подготовки решений созданы специальные комитеты министров (финансов и экономики, социальных дел, иностранных дел и обороны), где и присутствуют соответствующие специалисты, в то время как Кабинет министров только принимает решение или нет, и присутствие советников здесь не нужно. И вот тогда стали удалять с заседаний правительства многих чиновников и советников, которые так любили там заседать. Этот порядок укрепился при правительстве, которое затем стал возглавлять я, надеюсь, что он в силе и сейчас.

Естественно, что все люди разные, поэтому, хотим мы того или нет, заседания правительства при том или ином премьере отличаются также и эмоционально. В. Биркавс и я более демократичны, не стремимся навязывать свои мысли любой ценой, сначала выслушиваем других, затем пробуем сформулировать общую точку зрения. В свою очередь А. Шкеле более авторитарный (в известной мере он похож на И. Годманиса), он уже в самом начале резко и категорично заявляет, что он думает по тому или иному вопросу, и большая часть министров, слыша это, особенно много и не возражает.

Между Китаем и Тайванем[1 - Мне очень хотелось навазвать эту главу «Между двумя Китаями», но я хочу остаться корректным.]

В декабре 1990 года кто-то из чиновников Министерства строительства прислал ко мне Яниса Вилюма и Уолтера Чена, которые предложили большие деньги от Тайваня. Они говорили, что там можно получить сто миллионов (!) долларов. Часть из них нужно будет отдать, а остальные – нет, это будет как подарок Латвии от Китайской Республики Тайвань. Они, конечно же, предупредили, что дело не такое простое, надо будет заплатить за посредничество. Иначе говоря, им обоим причитается 10% от подаренной суммы. Было подписано соглашение между Департаментом и ими, все было согласовано с И. Годманисом. В конце концов, если мы с их помощью можем получить сто миллионов, то почему бы не дать им эти 10%?

Было ясно, что Тайвань в первую очередь интересует политика: мы еще не восстановили свою независимость, а они уже тешили себя надеждой, что с нашей помощью смогут способствовать международному признанию своего государства.

Так вот, г-да Я. Вилюмс и У. Чен явились ко мне, ознакомили со своим проектом и пригласили в гости на Тайвань. И. Годманис поддержал этот планируемый визит, было намечено, что 13 или 15 января 1991 года я вылетаю в Тайбэй. Понятно, что из-за драматических январских событий поездку пришлось тогда отложить, если я не ошибаюсь, на март. За это время было обдумано, что следует ехать уже делегации, которая состояла из Ояра Кехриса и меня. Вместе с нами летели и наши доброжелатели Я. Вилюм и У. Чен, последний является родившимся на Тайване китайцем, постоянно проживающим в США. Здесь надо обязательно заметить, что г-н У. Чен во что

бы то ни стало хотел стать почетным консулом Латвии на Тайване, чтобы там для него была свобода действовать, и в конце концов он им стал. Летели через Бангкок. Следует сказать, это была моя первая поездка в столь экзотические края, поэтому впечатлений было много и действительно запоминающихся. Принимали нас на дипломатическом уровне, я встречался с заместителем министра иностранных дел и с двумя министрами. Вместе с О. Кехрисом мы осмотрели свободную экономическую зону, гостили в Торговой палате, в Международном торговом центре и т. д. Характерно, что во время этого визита я понял, что добиться обещанных ста миллионов будет нелегко, и просто так их дарить никто нам не собирается. Так или иначе, однако первые контакты наладились.

У состоявшейся позже поездки на Тайвань официальной делегации Латвии под руководством И. Годманиса несомненно был своеобразный привкус, ведь зарубежные премьер-министры не частые гости в Тайбее. Делегация была довольно большая. Мы летели специально арендованным для этой цели ЛАТАВИО огромным самолетом, нас принимали на самом высоком уровне: и у премьера, и у президента, была устроена специальная конференция по возможным инвестициям в Латвии. Вскоре оказалось, что никакого экономического сотрудничества и программ помощи от Тайваня в таких объемах, на какие мы надеялись вначале, вовсе и не будет, правда, в 1992 году, когда при приближении весеннего сева, И. Годманис поднял панику в поисках горючего, Тайвань подарил таки Латвии горючее на 10 млн долларов по нашей спецификации. В этом несомненна большая заслуга Яниса Юрканса: он звонил в Тайбэй и сам обо всем договорился. Но эта сделка не имела ничего общего с теми самыми господами Я. Вилюмом и У. Ченом, с их обещанными ста миллионами. Однако это не помешало им предъявить нам счет на миллион долларов – как бы за свою проделанную работу. Но уже до того я от имени правительства отправил им письмо, в котором их уведомил, что Латвия в одностороннем порядке разрывает заключенное в свое время соглашение. В конце концов в этот промежуток времени была уже восстановлена независимость нашего государства, и в новых условиях подписанный директором такого департамента документ больше уже не имел никакой юридической силы. Прежде чем отослать это письмо о разрыве соглашения, мы проконсультировались с несколькими юристами, и только тогда наши доброхоты успокоились.

Понятно, что как только начали складываться какие-то отношения с Китайской Республикой Тайвань, стал неизбежен конфликт с Китайской Народной Республикой. Начав своего рода кокетство с Тайванем, мы были достаточно опытными, чтобы понимать, что официальных отношений с этим государством налаживать не следует, если мы хотим сохранить нормальные отношения с Большим Китаем, обострение которых совсем не умное дело. Китай, как известно, постоянный член Совета Безопасности ООН. И, если (не приведи Господь) что-то случится с Латвией, вроде внешней агрессии, то тогда, вопрос будет рассматриваться на Совете Безопасности, исходя из этого, голос Китая будет неизмеримо ценный. А при восстановлении независимости угроза агрессии была вполне реальной, вот почему отношения с Китаем для нас так важны.

Но произошло вот что. После моей поездки на Тайвань и последовавшего за ней туда же визита Яниса Юрканса прибыл в Ригу заместитель министра иностранных дел Тайваня, и всем на удивление Я. Юрканс подписал договор об открытии генерального консульства Тайваня в Латвии. Мы, конечно же, пытались отговориться разными юридическими казусами: это мол открытие консульства в соответствии с Венской конвенцией, что не означает полноты дипломатических отношений. Тем не менее каждому – и КНР прежде всего – было понятно, что это все-таки официальные отношения. Как бы там ни было, договор был подписан, в надежде на туманные обещания, что Тайвань поможет Латвии крупными инвестициями. Инвестиционные фонды на многие десятки миллионов были предложены, но в 1991 и 1992 гг. Латвия не смогла представить нормально разработанных существенных проектов, которые хотели бы поддержать солидные инвесторы (увы, приходится признать, что положение не улучшилось и по сей день). После подписания договора с Тайванем произошло нечто странное. Большой Китай, вопреки логике и всем ожиданиям, не прервал с нами дипломатических отношений, а лишь заморозил их. Это означает, что было отозвано ранее высказанное пожелание открыть в Риге свое посольство. Посольство КНР открыли в Вильнюсе, и аккредитованному там послу было указано сотрудничать также и с Латвией. Разумеется, мы получили официальную ноту из Пекина. Но уникальную ситуацию, что у нас фактически остались дипломатические отношения с «обоими Китаями», можно объяснить единственно только великодушным отношением древней страны к молодому, еще неопытному и поэтому несвоевременно выскочившему небольшому государству, каковым в тот момент, несомненно, и была Латвия. Понятно и то, что в свою очередь установление официальных отношений было огромным успехом для Тайваня, для которого главной целью внешней политики было, насколько это возможно, умножить число тех государств, которые хотя бы отчасти, но признают суверенитет Тайваня.

Где овцы, там и стригали

Обещанные Я. Вилюмом и У. Ченом, но так никогда и не увиденные 100 миллионов в принципе нужно рассматривать как довольно типичное явление. Во время Атмоды и сразу же после восстановления независимости в Латвию из-за рубежа все чаще стали являться разные мошенники с самыми невероятными предложениями. У нас, конечно же, не было никакого опыта общения с таковыми. Так, в 1990 году ко мне зашел некий господин и предложил сто миллионов под небольшие проценты на какие-нибудь 10 или 15 лет. При этом, естественно, себе он хотел 10% за посредничество; нужна была лишь такая мелочь, как правительственная гарантия под этот займ. Об этом я рассказал И. Годманису, он сказал, что нечего дурачиться, надо брать эти реальные деньги. С посредником начали переписку, он, конечно, очень обрадовался. Но тогда же мне пришлось разговаривать со своим эстонским коллегой, из разговора стало ясно, что в Эстонии нашего добродетеля хорошо знают, он также являлся с подобными предложениями, эстонцы, правда, проверили его, и открылось, что это известный мошенник, к тому же с уголовным прошлым. Мы, конечно, сразу же прервали с ним отношения.

Эти проходимцы, которые слетались в балтийские страны, как осы на мед, действовали как будто по одному сценарию: старались получить гарантии, чтобы потом где-нибудь на западе их продать. В этой связи следует вспомнить известную аферу Инвестиционного банка на 400 миллионов, в результате чего пришлось уйти со своего поста Илзе Юркане. Это был громкий скандал, слава Богу, что обошлось без непосредственного финансового ущерба для Латвии. Как правило, мошенники прикладывают все усилия, чтобы завоевать доверие какого-то должностного лица, и после этого сообщают, что тотчас будет заключен договор на 10, 15, да что там, и все 100 миллионов, а сразу им нужно всего каких-то 10, 20 или 50 тысяч. Что из того, если неопытные чиновники молодого государства выделят несколько десятков тысяч, ведь вот-вот в государство хлынет поток миллионов. Ясно, что, получив свои тысячи, эти мошенники бесследно исчезают.

Пришлось мне столкнуться и с одной элегантной дамой бальзаковского возраста. Она представилась доверенным лицом итальянского инвестиционного магната, который страстно желает вложить в Латвию огромные суммы. Я собирался в Москву, на очередное заседание Валютного комитета СССР, и так случилось, что расхваленный ею итальянский бизнесмен также находится в Москве. Договорились о встрече в гостинице. И в разговоре постепенно вырастало изумление по поводу того, какие миллионы могут сыпаться на нас, как из рога изобилия. Так и расстались мы с итальянцем, после этого, когда мы остались одни, дама меня попросила, не смогу ли я оплатить ее счет в гостинице, потому что у нее, видите ли, нет советских рублей. Тут же я сообразил, что передо мной настоящая аферистка.

В одно из таких мошенничеств влип и сам И. Годманис. В то время очень активным в политике был Ояр Блумбергс, у него было полно разных идей от восстановления сети железных дорог в Латвии до перепрофилирования военного летного поля в Тукумсе и т. п., впрочем все его идеи были на уровне каких-то иллюзий. И вот, О. Блумберг привел к нам некоего г-на Тейлора из Австралии, который поначалу произвел весьма хорошее впечатление: И. Годманис даже заметил, что уж этому-то человеку точно можно верить. Г-н Тейлор получил свой аванс, кажется, 10 или 20 тыс. долларов и предложил несколько проектов. Во-первых, как он сам сказал, у него есть возможность оперировать на рынке ценных бумаг, при этом он пояснил, что, если Латвия выйдет на вторичный рынок, например, с сотней миллионов, то сразу же можно получить грандиозную прибыль, а эти сто миллионов можно получить, заложив хотя бы латвийское золото, которое по-прежнему лежит в разных банках, или заложить торговый флот Латвии. И. Годманису эта идея понравилась, а Эйнар Репше был, напротив, в шоке. Так или иначе этот Тейлор получил наличные деньги. Мне все-таки его планы казались подозрительными, поэтому я попросил Яниса Ритениса (австралийского латыша) выяснить, кто же он такой, этот финансовый эксперт из Австралии. И оказалось, что представляемая им фирма, которая собирается оперировать сотнями миллионов, нигде не зарегистрирована, указанный номер телефона с подключенным автоответчиком принадлежит снимаемой в аренду частной квартире. Выяснилось также, что этот аферист в свое время был судим за какое-то мошенничество. Между прочим, пока суть да дело, Тейлор успел съездить в Лондон, где в банках хвастался, что уполномочен заложить латвийское золото и торговый флот.

Да, после восстановления независимости мы, конечно же, были весьма наивны и полагали, что все бросятся в Латвию, поток инвестиций польется рекой. Но во времена коренных перемен не стоит ожидать сразу же появления солидных предпринимателей, ибо это время для мошенников и аферистов. С другой стороны, в правительство приходили то один, то другой латышские энтузиасты, которые так или иначе потерпели неудачу. Например, были ребята, которые хотели инвестировать в Рижскую студию звукозаписи; они затратили солидную сумму, но проект, к сожалению, главным образом благодаря активному сопротивлению Раймонда Паулса, рухнул. Или еще один проект, который окончился щелчком по носу – это образование акционерного общества Arta-Saule с идеей построить гостиницу и картинную галерею на улице Элизабетес. Проблемы у них начались тогда, когда выяснилось, что не улажены имущественные права на землю и еще что-то. Ни у меня, ни у Департамента внешнеэкономических связей, в общем, с этими делами никакой связи не было, правда, однажды в Америке мне пришлось встретить кого-то из акционеров Arta-Saule, который с пеной у рта и рассказал мне об их великолепном проекте.

Своеобразным знаком времени было и то, что, проработав несколько месяцев в должности директора Департамента внешнеэкономических связей, я констатировал, что приходят ко мне в основном за тем, чтобы выпросить разрешение и одобрение для совершенно законной деятельности. Иногда мне даже казалось, что я выступаю в роли духовного отца, священника, потому что многие, берущиеся за дело, боялись сами проявить инициативу (тяжкое наследие советского режима!), им нужно было хоть какое-то «разрешение начальства». Нужно сказать, что не было недостатка и во всякого рода изобретателях вечного двигателя или авторах подобных проектов. Например, я помню, как приходили такие, которые говорили: мол, надо на углу ул. Кр. Барона и Лачплеша построить великолепную гостиницу, мы им отвечали, пожалуйста, стройте, они почему-то на это обижались: мы ведь к вам с идеей пришли, а строят пусть другие.

Так начиналось время больших перемен, бурного потока с его непременной мутной пеной, но мы испытывали истинный энтузиазм и были полны веры и надежд.

Западные консультанты, гуманитарная помощь

Знаю, как много наших политиков ухмылялись и продолжают это делать и сейчас в связи с западными консультантами. Знаю и то, что большая часть миллионов из западной помощи оказалось в определенном кругу и осела в карманах самих помогающих, но уверен и в том, что, если бы дорого обошедшиеся западным налогоплательщикам консультанты терпеливо не объясняли бы и не повторяли бы (как мы теперь высокомерно заявляем) нам азбучные истины, и если бы денежная помощь была отдана непосредственно в наши руки, то она точно была бы съедена до последнего сантима, а знания дела было бы значительно меньше, чем сейчас.

Интересно, что в 1990 году, когда появились первые консультанты из США – пенсионеры, высококвалифицированные специалисты в различных областях – мы с ними, даже говоря по-английски, будто бы разговаривали на разных языках: так отличались их и наше представления о порядке вещей и о том, как должно идти развитие демократического государства. В дальнейшем предложения консультировать по тем или иным проблемам сыпались на нас буквально, как из рога изобилия. Большинство было от частных компаний. Они, учуя возможности прибылей, спешили в Латвию или в какое другое государство Восточной Европы, пытаясь достать письмо с протекцией по возможности высокого уровня, лучше всего от председателя Совета министров, чтобы с этим письмом отправиться к себе в страну и заключать там контракты, позволяющие им прежде всего быстро пополнить собственный карман. Когда я уже работал в Министерстве иностранных дел, по просьбе PHARE ЕС была создана комиссия по координации международной помощи под моим руководством. Вот тогда-то я поистине и столкнулся с чудесами: например, оказалось, что мы заказали целых три программы развития энергетики: одну самой PHARE, другую – шведам и еще одну – американцам. Это была чистой воды растрата денег, предоставленных в помощь. За короткое время, до передачи этих функций Министерству финансов, нам все-таки удалось навести порядок: ни один технический проект или гуманитарная помощь не могли быть осуществлены без согласования с возглавляемой мною комиссией. В 1991 и 1992 годы гуманитарная помощь не означала только и главным образом одежду или продовольствие нуждающимся. Официально, на уровне государства была запрошена необходимая помощь в трех областях: энергоресурсы, зерно и медикаменты. Здесь вновь приходится упоминать об активности Д. Гегерса. Как я уже говорил, он напел И. Годманису, что в Латвии вот-вот наступит голод, и нам пришлось в Брюсселе бороться по возможности за большие объемы «гуманитарного» зерна. В связи с этим подаренным ЕС зерном создался определенный источник для зарабатывания денег. Было решено, что зерно для Латвии не будет выделяться даром, а будет продаваться с торгов по рыночным ценам, и полученные деньги (вначале еще в рублях, а потом уже в латвийских «рублисах») будут использованы для специальных программ, например, на поддержку сельского хозяйства. Так начали греть руки на этих деньгах люди из ЛATA. Следует отметить, что вообще наша комиссия не занималась присылаемой частным путем гуманитарной помощью. Кажется, что и по сей день контролировать и координировать это государству не по силам. Адреса были самые разные: Красный Крест, отдельные волости, больницы и т. д. Довольно часто сами дарители не желали связываться с государственными учреждениями, и никакой координации, естественно, не было. Особенно по части медикаментов, это привело к тому, что, например, в какой-то период все было завалено аспирином, а многого другого просто не было и т. п. К тому же, оказалось, что крупные западные фармацевтические фирмы за наш счет цинично чистили свои склады: большинство лекарств было с просроченными датами употребления. Я уже давно понял, что гуманитарная помощь не менее выгодна и самим дарителям.

Хочется упомянуть о скандале с предложенным итальянским картофелем, примерно, 30—40 тыс. тонн. Запросили в Министерстве земледелия, нам пояснили, что в Латвии картофеля в тот год достаточно много, и мы отказались от подарка. Это был первый, но не последний раз, когда меня поносили последними словами. Особенно усердствовал такой популярный в тот момент человек, как г-н Илмар Друллис из Рижского Латышского общества. У здания Министерства иностранных дел организовали пикет против меня и моей политики. Люди никак не хотели понять, что ввезенный картофель сразу же полностью уничтожил бы местный, только что зародившийся картофельный рынок. Скандал также разразился с подаренными апельсинами. Это было уже при правительстве В. Биркавса. Государственный секретарь Министерства земледелия Янис Лапше допустил ошибку: подписал разрешение на принятие этого дара. Второй просчет допустил сам В. Биркавс, сообщив, что эти апельсины будут распределены между всеми пенсионерами и малообеспеченными Латвии. Яснее ясного, что это для любого государства – трудно выполнимая административная задача. Конечно, эти дармовые апельсины по крайней мере никак не могли повлиять на местный рынок. Понятно, что гуманитарная помощь бывает нужна, но только в крайних случаях: кризис, стихийные бедствия и т. п. В любой другой ситуации она только наносит вред, ибо сильно деморализует получателей, разоряет внутренний рынок и тормозит инициативу местных предпринимателей.

Однако всегда были и есть люди, которые под вывеской гуманитарной помощи ведут свою предпринимательскую деятельность. Одним из таких я считаю Иоахима Зигериста. Впервые я о нем услышал в 1992 году, когда он, как многие рассказывали, получил через таможню груз гуманитарной помощи и, по всей видимости, прямо передал ее для реализации в своем магазине. Об этом стало известно, но Служба государственных доходов тогда еще как следует не оформилась, никто особенно не стремился хватать за руку. И у И. Зигериста никаких неприятностей так и не случилось.

Первая поездка в США

Говоря о 90-ом годе, необходимо упомянуть одну интересную поездку. И. Годманис командировал меня в США, в штат Огайо; из Латвии приглашены были всего десять человек. Руководителем делегации был министр экономики Янис Аболтиньш, в числе приглашенных были также министр финансов Элмар Силиньш, тогдашний депутат Верховного Совета Андрис Берзиньш, (нынешний президент Unibanka), Андрис Розенталс из Крестьянского Союза, мэр Вентспилса Айвар Лембергс и другие. Кстати, в тот раз я довольно-таки шокировал Я. Аболтыньша, ибо взял на себя заботу о подарках губернатору штата Огайо и владельцу американской авиакомпании American Trans Air, латышу Г. Микельсону, который нас к тому же бесплатно прокатил через океан. Для губернатора была предназначена картина Гирта Муйжниека, для Микельсона – Сандры Крастыни; обе картины в Министерстве экономики были оценены как кошмарные.

Это была очень интересная поездка, как никак я впервые был в США. К сожалению, мой английский язык в то время был на невообразимом уровне. После посещения города Колумбуса в штате Огайо меня пригласили в Индианаполис, в Институт Хадсона, ученые которого решили заняться разработкой плана экономического развития балтийских стран, и они хотели встретиться со мной, чтобы обговорить, что и как надо делать. Было гарантировано финансирование из различных фондов Америки. Тогда я впервые увидел, как выглядит серьезное научное учреждение, которое разместилось в роскошной вилле, отделанной резьбой темного дерева, со старинной библиотекой. Там господствовали тишина, покой и уверенность. В этом институте работал один футуролог, который составил прогноз для Латвии на 2000 год. Впервые именно от американцев я услышал что-то внятное о Международном валютном фонде, Всемирном банке и о других международных институтах, с которыми вскоре мне пришлось совсем тесно столкнуться.

Из Индианаполиса мы уехали в Делавэр, где нас принимал Ральф Аугстрозе, предприниматель, который создал первое совместное предприятие – это был проект студии звукозаписи в помещении Реформатской церкви. К сожалению, это совместное предприятие, как я уже говорил, позже рухнуло. Но в тот момент Р. Аугстрозе еще был полон надежд, поэтому принимал нас великолепно. Было даже предложено именно в штате Делавэр создать первое торговое представительство Латвии в Америке. Министр штата г-н Левинсон обещал спонсорские средства. Домой я вернулся уже с обещаниями, что в Делавэре будет наше представительство, т.е. первый пункт в мире, откуда может начаться реальная внешнеэкономическая деятельность Латвии. Здесь необходимо напомнить, что в Вашингтоне все годы советской оккупации существовало представительство независимой Латвии, которое играло свою роль в сохранении идеи независимой латвийской государственности. Во время визита я, конечно, посетил и это представительство, там же я впервые встретился с Ояром Калниньшем, позднее послом Латвии в США. Его как необыкновенно приятного и интересного человека мне уже рекомендовал И. Годманис, как и оказалось, он был прав.