Отречение

– В дере-евню? – презрительно морщила нос собеседница. – В колхо-оз? С какой стати? Тут не только Ваша квартира, тут квартира моего мужа, если хотите знать!

«Это же Анькина мать», – догадалась Юля.

– Вовремя же ты спохватилась, – зло усмехнулась Матрёна. – Пока со своим Мурадом жила, ты о муже не вспоминала, а как указали тебе на дверь, так вспомнила… Поинтересовалась бы хоть, где твой муж…

– А где он? – спросила Наталья, слегка снизив тон.

– В уфимской тюрьме, – ответила старуха, как показалось Юле, с какой-то усталостью в голосе, – в июне два года будет. Могла бы и прежде справиться, чем являться с претензиями на квартиру.

– А… а что же случилось, Матрёна Петровна? – тихо спросила изумлённая женщина, с которой сразу слетел весь апломб. – Надолго его?

– Тебе какая разница? – спросила Матрёна, к которой вернулась привычная строгость, и, помолчав, добавила, – преступная халатность. По ошибке Фёдора произошёл взрыв на газопроводе, и сгорели два пассажирских поезда – может быть, слыхала в новостях про этот случай. Шестьсот человек погибло. Суда не было ещё, до сих пор расследуют. Надолго ли, нет, не знаем пока, – она вздохнула, – а он про тебя в письмах спрашивал, между прочим. Я ему ничего не писала. Что я ему напишу? Что забыла твоя жена о муже и с чеченским хахалем развлекается?..

Наталья всхлипнула и смахнула с лица слезу.

– У меня ж ребёнок будет, Матрёна Петровна, – произнесла она жалобно.

– От чеченца? – спросила старуха.

Наталья молча кивнула, встряхнув блестящими серёжками.

– Значит, своё дитя не пожалел?

– Я ж думала, что Мурад меня любит, – Наталья вновь зашмыгала носом, – он жениться обещал… А как начали русских гнать вон, так и он… Ты мне не жена, говорит, а гулящая… И иди из моего дома, чтобы глаза мои не видели, а женюсь я только на чеченке…

– Нагулялся, значит, – поджала губы Матрёна, – ты и про старого мужа вспомнила. Может, для чего и сгодится… Ладно уж, переночуешь, и бери билет, езжай к матери. А Фёдору в тюрьму напиши. Если он за всё тебя простит и примет – это уж ему решать, не мне…

– Матрёна Петровна, – Наталья вдруг перешла почти на шёпот, и за шумом улицы Юле её было почти не слышно, она с трудом угадывала слова, – послушайте, я ж не с пустыми руками из Грозного приехала, – она торопливо расстегнула сумочку, и Юля придвинулась поближе к краю козырька, чтобы видеть, что она показывает старухе. Открыв резную шкатулку, Наталья перебирала длинными пальцами кольца, серьги, ожерелья. Под лучами солнца переливались в её руках извлечённые из темноты драгоценные камни. Девушка не разбиралась в украшениях, но ей стало не по себе, как будто это она, комсомолка Юлия Зайцева, влезла без спроса в чужой сундук…

– Что это такое? – строго спросила Матрёна.

– Бриллианты, – ответила Наталья, – они все настоящие. Изумруды тоже настоящие. И золото, серебро, и все камни. Это матери Мурада фамильная шкатулка, я, когда собирала вещи…

Она не договорила, осекшись.

– Прочь отсюда, – произнесла Матрёна, лица которой в этот момент Юлька не видела – она сидела спиной к козырьку. – Прочь и не смей здесь появляться. Я тебя чуть было не пожалела, думала, ты просто… – она произнесла слово, которого Юлька ни разу не слышала из её уст и какое даже мужики стеснялись при женщинах произносить, – а оказалось, я чуть было не пустила в свой дом воровку. Убирайся, знать тебя не хочу, – Матрёна резко поднялась со скамьи и, не попрощавшись, двинулась к подъезду. Юля подумала, что если старуха сейчас будет подниматься по лестнице, то точно её увидит, но та остановилась на первом этаже, и через секунду послышался звук идущего вниз лифта. Дождавшись, когда лифт уедет, она начала потихоньку спускаться из своего укрытия на лестничную площадку.

* * *

Год 1991. Лето

Всё лето Анна Ермишина просидела над учебниками, лишь изредка выглядывая на улицу. В июне шумно отгремел выпускной вечер, хотя с погодой выпускникам в тот год не повезло – с середины месяца зарядили непрерывные дожди.

К августу вчерашние школьники, окончившие одиннадцатый, как теперь непривычно назывался десятый, класс, готовились к вступительным экзаменам.

Юлька, собиравшаяся в технический вуз по стопам отца, штудировала математику и физику. Аня же готовилась поступать на специальность «экономика» – это было модно и сулило большие заработки.

Когда старания её были вознаграждены, экзамены наконец сданы, и Аня увидела свою фамилию в списках поступивших, сил не оставалось уже ни на что.

Вернувшись домой, девушка рухнула на кровать и проспала почти половину следующего дня. Проснувшись с блаженным чувством отсутствия необходимости куда-то бежать, она выбралась из-под одеяла, босиком прошлёпала к телевизору и щёлкнула переключателем.

Но по всем каналам показывали только балет «Лебединое озеро», в телепрограмме не значившийся.

«Что за ерунда», – подумала Аня, выключила телевизор и начала медленно одеваться.

Минут через пятнадцать в дверь квартиры позвонили, и, выглянув, она увидела Иру и Катю, девчонок из соседнего подъезда, с которыми училась в школе.

– Анька! – закричали они наперебой. – Ермишина! Ты что дрыхнешь? Айда с нами к Белому дому, весь наш класс уже там!

– А что случилось-то? – захлопала ресницами Аня.

– Ты что, не в курсе? Ну ты даёшь! В Москве путч, коммуняки хотят вернуть совок, Ельцин всех призвал к Белому дому. Там вся Москва собирается! Там такая тусовка!

– А вы-то откуда знаете? – спросила девушка.

– Да все уже знают! Короче, едем с нами, по дороге расскажем!

Аня на ходу засовывала ноги в туфли.

– За Юлькой Зайцевой зайдём? – предложила она. – В соседнюю квартиру?

– Да ну её, твою Зайцеву, она зануда, – на ходу бросила Ира.

Аня всё же позвонила в соседнюю дверь. Какое-то время никто не открывал, потом дверь отворилась, удерживаемая металлической цепочкой, и оттуда показалась курносая вихрастая голова Тёмки.

– Если ты за Юлей, то она не выйдет, – безапелляционно заявил мальчик.

– Почему? – спросила Аня.

– Не выйдет и всё, – ответил Артём. – Она заперлась у себя в комнате со своими книгами.

– Я ж говорю, зануда, – сказала Ира.

…Толпа в метро гудела и шумела – все обсуждали путч и обращение ГКЧП. Вагоны в сторону центра шли переполненные, как в рабочий день. У какого-то парня на коленях стоял магнитофон на батарейках, откуда на полную мощность, порой заглушая шум поезда, надрывался Олег Газманов про есаула, который бросил коня.

Давка возникла уже на подходе к эскалатору, и людской водоворот оторвал Аню от подружек. Встав на ступеньку, она ещё видела их – метрах в десяти-пятнадцати впереди себя.

– Подождите меня наверху! – крикнула она, пытаясь высвободить руку и помахать ею девчонкам.

– Подождём! – до Ани ещё донесло Иркин голос, и толпа окончательно оттёрла их друг от друга.

Вынесенная потоком из метро на поверхность, Аня вначале пыталась сориентироваться, но потом оставила эти попытки – двигаться всё равно было можно только по течению. К счастью, ей удалось выбраться на обочину, здесь толпа была не столь плотной.

…На гранитном парапете подземного перехода стояли двое молодых людей в кожаных куртках. Одному из них на вид было лет двадцать пять, другому – за тридцать.

– Как тебе вон та кукла? – негромко спросил младший, выхватывая Аню из толпы цепким взглядом. – По-моему, подходящая модель будет, а?

– Ничего краля, – причмокнув, кивнул второй. – Ты её знаешь, что ли?