Отречение

Тогда они виделись в предпоследний раз.

…Давно это было. Очень давно.

Поднявшись к себе, Матрёна молча сидела на краю кровати в незапертой квартире, посреди гор книг и белья на полу после обыска, не обращая внимания на происходящее вокруг.

Николай открыл дверь осторожно, словно боясь побеспокоить обитателей жилища, прошёл внутрь, за ним проскользнула его дочь Юля, а уже за ней Анна, племянница Матрёны.

– Позор-то какой, – не поднимая глаз и ни к кому не обращаясь, произнесла Матрёна. Казалось, происходящее к ней совершенно не относилось, она оставалась сама по себе.

– Баба Матрёна, – подала наконец голос Юля, – мы же поможем Вам навести порядок в квартире?

Не дожидаясь ответа, она начала собирать с пола книги и ставить их на полки, как было, насколько она помнила, положено. Устыдившаяся своего бездействия Аня вытащила из кладовой стремянку и начала усиленно помогать подруге.

Николай тем временем перетаскивал на место обрушенные тумбочки.

– Что же мы теперь делать-то будем? – спросила Аня у молчавшей Матрёны.

Та медленно подняла глаза.

– Не знаю я, Аня, – произнесла она растерянно, – вроде и жизнь прожила, и всякое видала, а вот в тюрьме у меня никто никогда не сидел.

– А при Сталине… – начала было Аня, но осеклась, когда подруга больно наступила ей на ногу, сообразив, что сейчас Ермишина ляпнет какую-нибудь школьную глупость. Но все остальные сделали вид, что не заметили.

– Что ж, Матрёна Петровна, будем жить, – вздохнул Николай.

– Будем жить, – глухо отозвалась пожилая женщина.

* * *

«Я, Арнольд Келлер, обещаю, будучи членом Гитлерюгенда, исполнять свой долг в любви и преданности фюреру и нашему знамени. Да поможет мне бог!»

Слова торжественной присяги прорывались сквозь десятилетия и кровью отдавались в виски, как когда-то в юности. Теперь, когда победа над ненавистным большевизмом была близка как никогда, ближе чем тогда, когда немецкие солдаты смотрели в бинокль на башни Кремля.

А теперь, в восемьдесят девятом году, Келлер смотрел на Кремль из окна номера на последнем этаже гостиницы «Россия» и слушал Калныньша. По стеклу катились капли тёплого летнего дождя.

Марк Калныньш был его доверенным лицом, но даже близко знавшие его люди, пожалуй, даже сам Келлер не смог бы сказать с уверенностью, верил ли Марк в идею освобождения от тоталитаризма и торжества демократии или же просто любил деньги. Во всяком случае, Калныньш никогда не подводил патрона, какие бы деликатные поручения ему ни приходилось выполнять.

– Вот характеристика из «Саюдиса», – Марк раскладывал бумаги перед шефом, – вот из школы. Данные о родителях, о подружке. В Вильнюсе за прошедший месяц не появлялся, это можно сказать с уверенностью…

– Я думаю, и не появится, – ответил Келлер, – если он не совсем дурак, то должен представлять, до какой степени мы пустили корни в Прибалтике.

– Я бы начинал с того, что попытался определить, с какой целью он скрылся – либо из опасения за свою жизнь, либо из угрызений совести, это разные мотивы…

– Совесть – это химера, – возразил Келлер, – не зря нас этому учили в Третьем Рейхе.

– Разумеется, – согласился Калныньш, – но эту химеру нельзя недооценивать как мотив поведения нашего подопечного. Я Вам ещё раньше советовал поручить это дело профессионалам, а не использовать втёмную дурачков-идеалистов из «Саюдиса», с которыми теперь хлопот не оберёшься…

Келлер поджал губы.

– Профессионалы – товар штучный, – ответил он, – и ими, в отличие от дурачков, разбрасываться нет возможности. Расходного материала же можно набрать много. Хотя есть определённый риск, как в данном случае. Впрочем, мы отвлеклись. Продолжайте, Марк.

– Если бы наш подопечный отправился в советские органы, милицию или КГБ, об этом было бы уже известно, – продолжил Калныньш, – поскольку у нас нет стопроцентного контроля над всеми сотрудниками советских силовых структур на местах, и такой контроль вряд ли достижим в ближайшее время. Поэтому же я сразу отбросил идею организовать розыск через наших людей там, сочинив материал на какое-нибудь совершённое преступление. Это было бы эффективнее, имей мы возможность задействовать советские оперативные каналы, но информация просочилась бы неизбежно, и пошли бы слухи. Кроме того, его явка поставила бы под сомнение официальную версию о разгильдяйстве строителей, могла бы привести к каким-нибудь дополнительным проверкам, а это ни к чему. Далее. Даже если предположить, что объект явился с повинной и его, в силу фантастичности его рассказа с точки зрения среднего человека, отправили в психбольницу, – всё равно в условиях гласности информация появилась бы в том или ином виде. Сейчас я практически уверен, что с повинной он не являлся. Вероятность того, что явится в будущем, крайне низка уже сейчас и продолжает уменьшаться – чем дальше, тем сложнее человеку совершить такой шаг и расстаться со свободой. Это психология.

Он сделал вопросительную паузу.

– Я Вас внимательно слушаю, – отозвался Келлер.

– Попробуйте поставить себя на его место. Куда бы Вы пошли, если бы хотели скрыться и если хотели бы отомстить или предать огласке случившееся? Помимо правоохранительных органов, я рассматриваю ещё варианты редакций телепередач, которые объявляют себя рупорами перестройки и гласности. «Взгляд», например, или «Пятое колесо», или «600 секунд». Если человек достаточно наивен – а было бы это не так, он вообще не оказался бы в этой истории – он мог бы довериться так называемым независимым журналистам. Не в райком же КПСС ему идти, в самом деле!

Арнольд усмехнулся.

– Но об этом мы, разумеется, узнали бы в тот же день. Поэтому, скорее всего, объект скрылся, почувствовав угрозу своей жизни. В Прибалтику ему очевидно путь закрыт, так что я полагаю, что искать его следует в РСФСР.

– В Союзе не четыре республики, Марк, – возразил Келлер.

– Я это учёл. Но в его положении я выбрал бы республику с большой численностью населения и более-менее пёстрым национальным составом. Легче затеряться. Особенно человеку, который по-русски говорит с акцентом. То есть РСФСР или на худой конец Украина. Украину я тоже отбрасываю.

– Почему?

– Тамошние националы ещё с прошлой войны в тёплых отношениях со своими прибалтийскими коллегами. Более вероятна Белоруссия, хотя тоже вряд ли, но на всякий случай представители БНФ в курсе, – Келлер едва заметно одобрительно кивнул, – а в других республиках литовец будет слишком заметен. Поэтому я считаю, что наш подопечный не покидал пределов РСФСР… Но так или иначе, мы его найдём, мистер Келлер, – голос Калныньша сделался жёстче, – никуда не денется, голубчик.

* * *

Марта Жемайте хорошо училась в школе, но никогда не состояла в «Саюдисе», не ходила на его митинги и вообще была полностью равнодушна к политике, в том числе и по пресловутому национальному вопросу. В доме старого Жемайтиса не было принято обсуждать проблемы, выходящие за рамки уютного семейно-соседского мирка. Политическим активистом был Юозас – но она никогда не вмешивалась в его дела.

На акцию «Балтийский путь», где жители трёх прибалтийских республик должны были выстроиться в живую цепь в знак протеста против «советской оккупации», она пришла не из политических соображений.

Она хотела найти кого-нибудь, кто хоть что-то знал о Юозасе. Он не писал ей уже который месяц. Он никогда не исчезал так надолго.

Оказавшись на месте сбора, Марта растерялась. Она впервые видела такое количество людей. Тем не менее, беспорядка не наблюдалось, участники акции действовали слаженно, направляемые бригадирами с нарукавными повязками «Саюдиса».

– Простите, Вы не знаете Юозаса Турманиса? – обратилась Марта к какому-то мужчине. Тот отрицательно покачал головой. Девушка обратилась ещё к нескольким людям – безрезультатно.

Да, это была глупая затея, всё равно что искать иголку в стоге сена, она просто не представляла себе масштабов проекта…

– Ты откуда, красавица? – подбежал к ней какой-то десятник. – Из чьего звена?

– Я… сама по себе, – потерянно ответила Марта, – Вы не знаете Юозаса Турманиса? Я его ищу…

– Сама по себе – давай в восемнадцатый автобус, – властно бросил ей саюдисовец, – потом своих найдёшь, здесь если потерялась, то уже бесполезно…

Толпа несла Марту в какой-то автобус, она не видела, восемнадцатый это или нет.

– Сегодня, в пятидесятую годовщину пакта Молотов-Риббентроп, существование которого от нас скрывали… – доносились до неё обрывки чьего-то крика в мегафон.

«Мы же этот договор в школе проходили», – подумала девушка, но эта мысль тут же вылетела у неё из головы, и больше она не отвлекалась от своих безнадёжных поисков.

* * *