Низушка айсберга

– Сон, что ли?

– Ну… свеженький…

– Слушай, ну на хрена ты так потратился?

– А мне для тебя ничего не жалко…

– Ой, ну спасибо… слушай, я тут для тебя тоже сон припасла… не такой шикарный, конечно…

– Это-то называется не такой шикарный? Да я о таком полжизни мечтал…

– Говорят, праздник сонный запретить хотят…

– Я им запрещу… идиотищи…

– Вроде как не наш, неправославный, церковь сны не жалует…

– Я им не пожалую…

Смотрю на ребенка.

То есть, это еще не ребенок, это где-то через полгода будет ребенок.

Убиваю.

Взглядом.

Смотрю на следующего.

Убиваю.

На следующего.

Убиваю.

На следующего.

Уби…

Нет, этого оставляю.

Знали бы власти, чем я здесь занимаюсь, сам бы уже лежал в утилизаторе в растворе кислоты.

Перебираю аминокислоты, а-тэ-цэ-цэ-тэ-а-гэ-а-це-а-гэ-цэ-а-а-цэ-цэ…

Может, на этот раз получится.

Должно получиться.

Обязано.

Смотрю на очередной зародыш, проверяю, ну же, ну…

Есть.

На голове крохотный зачаток третьего глаза.

Получилось.

Засыпаю, умиротворённый, обессиленный. Даже странно, сколько было поражений, и ничего, терпел, а тут первый раз победа, такая победа – и из меня как будто все соки высосали. Дочиста.

Подбадриваю себя, что это еще не победа, это еще только начало пути, долгого, тяжелого, если не бесконечного.

До самых звезд…

Через приоткрытое окно приходят сны. Я знал, что они придут, нарочно насыпал на столике у изголовья кровати свои детские мечты. Сны прилетают, опускаются на кровать, осторожно поклевывают голову.

Отключаюсь.

Вижу сны.

Будущее. Такое далекое, что даже толком непонятно, то ли это наше будущее, то ли чье-то другое будущее, то ли это наше будущее и чье-то прошлое, впрочем, так оно и есть…

Миры. Бесконечно далекие, до которых не то что три года скачи – не доскачешь, а века и века лети – не долетишь, поколения и поколения сменятся, пока доберутся люди до дальних миров.

Миры. Бесконечно далекие в пространстве и во времени.

И люди. Там. В тех мирах. Люди, настолько не похожие на людей, что еще вздрогнешь, когда проползет, проковыляет такое мимо тебя, проползет, прохромает, еще обернешься во сне, посмотришь – да точно ли человек, да быть того не может, чтобы человек… Да нет, все-таки человек, узнаешь какие-то знакомые черты, посмотрит на тебя живой любопытный глаз. И в свою очередь недоумевает, смотрит на тебя, да кто это, да откуда это, да вроде как на нашего брата похож, и в то же время не похож, вы чей будете, господин хороший…

Люди. Люди, сплющенные в блин и растянутые в линию, люди, дышащие серной кислотой, люди в кратерах вулканов и на дне морском, люди в открытом космосе….

Спросишь их о земле, руками разводят, если есть у них руки, а если нет, то и не разводят, смотрят недоуменно, это что такое, не знаем такого… вроде как ученый такой был, что открыл, не помню…

Смотрю дальше. Сны. Далекие сны. Такие далекие, что вообще непонятно, как дошли, как не затерялись на почте, не ошиблись адресом, не сбились с пути. Последние часы вселенной, большой разрыв, наш мир разлетается в прах, уже погибли звезды и галактики, рвутся на куски планеты. Остаются только люди. Люди, ставшие электромагнитными импульсами…

Просыпаюсь. Долго не могу отодрать себя от подушки, надо работать, надо что-то делать. Выходной день, значит, надо работать. Это у меня всегда так, если выходной, надо работать, это в будни в лаборатории задницу просиживаешь, ждешь, сколько до конца дня осталось…

Еще радуйся, прикроют лабораторию, вообще в Макдональдс пойдешь, две картошки и колу с собой…

А в будни можно и поработать. Люди ждут. Те, которые еще не люди, те, которые еще только горсточки клеток, которые станут людьми…

Смотрю на ребенка.

Не пойдет. Что-то среднее между жителем земли и жителем планеты с десятикратной гравитацией. Настолько среднее, что не выживет ни там, ни там.

Убиваю.

Смотрю следующего. Человек, который будет жить в кратере на раскаленной планете и купаться в магме.