Ключи от ландышей

Понимаю, что учел не все, далеко не все, что не все я могу увидеть и понять на расстоянии…

«Иду… уже иду в город…»

Спешу к городу, через полдня пути уже вижу в отдалении исполинский мегаполис, закрученный в спираль, в ракушку, в которой прячется создатель города. Он как всегда недоуменно смотрит на меня, он не может понять, кто я, и что я, как такое возможно, чтобы сам по себе…

Настраиваю шпиль, все и правда оказалось сложнее, чем я думал, – первый раз за столько лет чувствую настоящее воодушевление, попалась действительно сложная задача…

…не сразу спохватываюсь, что так и не рассмотрел город как следует, – что-то неуловимо знакомое в этих краях, что-то, что-то…

– Вы родом отсюда, – говорит город.

Он не спрашивает. Он утверждает. Когда я разламываю хлеб, не режу – разламываю, сам не знаю, почему – разламываю, да потому что, потому что так делали там, где я родился и вырос, так делает этот город…

– Вы родом отсюда, – говорит город.

Вечер.

Сумерки ноября.

Шорохи подступающей ночи.

Свет фонарей.

Города собираются в круг, разжигают костер, греют озябшие руки у очага, рассказывают друг другу страшные истории о далеких краях. Снова вспоминается что-то давно отжившее, забытое, как грелись у костра в сумерках подступающей зимы, говорили о чем-то страшном, от чего хотелось придвинуться поближе к огню…

Там чудища, говорит Часоград.

Там чудища, говорит Луноград.

Там чудища, говорит Времяград.

Их имена кажутся мне рычащими, спотыкающимися о самих себя, родными – и в то же время непривычными, так бывает, когда не слышишь их много лет, когда они уходят куда-то в глубину памяти, а потом вскрываются, как старые раны, кровоточат…

Понимаю, что ничего не знаю про мир, в котором я родился и вырос.

Ничего…

Они там людей едят, говорит Сонград.

Они там людей едят, вторит ему Хлебград.

Там нет городов, говорит Звездоград.

Там нет городов, вторит Часоград.

Там ужасы, говорит Времяград.

И смотрит вопросительно на меня, ждет, когда я скажу – там ужасы.

Мотаю головой, говорю – быстро, отрывисто, нервно, что там, там, там, за горизонтом, за краем земли, там города, такие, же как, вы, у них тоже раковины закручены в спираль, у них тоже свои дома и улицы, свои колокольни, свои лестницы и мосты…

Надо мной посмеиваются, хорош завирать в самом-то деле…

Я не выдерживаю, я показываю им копии городов, которые натащил со всего мира, вот, смотрите, это Таймбург, город времени, да, Времяград, а это Темпополис, он тоже… тоже город времени, а это Луневилль, да, господин Луноград, там тоже месяцы на башнях, а это…

Они смотрят. Они не верят мне. Они изумлены, они даже и представить себе не могут, что где-то там, за горизонтом, куда не заглянуть, такие же города, и улицы, и дома, и жители, и часы, бьющие на башне, и изящные ограды мостов…

Они нас не любят, наконец, говорит Сонград.

Они нас не любят, подхватывает Звездоград.

Я снова показываю копии – имбирный пудинг, которым кормил меня Пудигн-сити, пряники от Таймбурга, уютная постель в половинке луны, куда устроил меня на ночлег Старбург.

Показываю купола и шпили, мосты и туманы, туманы над мостами, мосты над туманами, Туманоград не верит, так это же я, не-е-е, это Смогбург…

Потрескивает пламя костра.

Города с завистью смотрят на горизонт, где там, там, там…

Часоград с тоской говорит, вот бы тоже поехать куда-нибудь, посмотреть мир, так это же как трудно, где это видано, чтобы города так далеко ходили, да еще и через границы, где это видано, неприлично просто, да и как этот город исполинский на себе потащишь…

Звездоград с тоской говорит.

Туманоград с тоской говорит.

Так говорят города.

Мне уже и самому неловко, что я был там, я видел города, я ходил по улицам, я писал картины на стенах, я ел луну, запеченную в соусе из погасших звезд, я пил рассветы первого вешнего дня, я был там, где не бывает снега, а бывает безнег, а они – нет.

Враки все это, – не сдается Сонград.

Враки, – вторит ему Хлебград.

Остальные думают, подхватить про враки, или нет.

Не подхватывают.

Нас пятеро.

По числу стран.

Вернее, это я уже потом спохватился – что нас пять человек, по числу стран, раньше я об этом не размышлял.

«…я помогу вам», – говорю я городу.

«А?»

Город пугается, я понимаю – этот город раньше не видел меня, он первый раз слышит мой голос издалека, он еще боится. Я пытаюсь объяснить ему, кто я, и что я, – тут же понимаю, что это бесполезно, он не может понять, он должен увидеть…