Ключи от ландышей

…и почувствовать.

«Я сделаю вам ограду», – говорю я.

«А?»

«Я сделаю вам красивую кованую ограду. Больше никто не упадет за край земли».

«А вы…»

«…умею».

«А…»

«…умею», – я торопливо показываю городу эскизы моих оград, это вот в Таймбурге делал, это в Сонграде, это в Мунсити, это…

Городу нравится – я это чувствую, но город все еще сомневается, он не знает меня, он…

Тут, главное, не торопиться. С одной стороны – не хватать за горло, не торопить, пусть он подумает – но не сильно, надо бы поднажать, намекнуть, другие дороже возьмут, да и сделают поплоше, не то, что вот, например, я…

Он задумывается. Я подбрасываю ему пару писем из других городов, отличный парень, что есть, то есть, жалко, мало у нас пожил, столько бы еще сделал…

Город замирает.

Ну же, ну же, ну…

Наконец, осторожно замечает, ну, мы бы были рады вас видеть при определенных обстоятельствах…

Я плохо понимаю язык города, я хватаюсь за это – рады видеть, я даже не обращаю внимания на какие-то там обстоятельства, я даже толком не перевожу эту фразу – она переводится как-то коряво, неумело, спотыкается сама об себя.

Ладно.

Главное – рады видеть…

Я спешу к городу – я здорово вымотался за последние дни, но я спешу к городу, ведь он ждет меня, он волнуется, он нетерпеливо смотрит на часы, которые высоко на башне, в которых живут летучие мыши и летучие совы.

Легкая пыль клубится на горизонте пустыни.

Еще не верю, что вижу.

Еще не верю себе.

Нет.

Никакой ошибки.

Город спешит мне навстречу.

Сжимается сердце – первый раз вижу, чтобы город сам шел ко мне навстречу, чтобы вышел встречать меня…

Взмахиваю крыльями, сильнее, сильнее, к черту усталость, к черту всё, я должен поспешить к нему…

…пуля прожигает крыло.

Еще одна.

Еще.

Еще.

И снова – не верю себе, не понимаю, взмахиваю белыми крыльями, распускаю за плечами белый плащ, белый флаг, что им еще нужно, чтобы понять…

…это уже потом, потом – что ничего он не понимал, этот город, что боялся, что он стрелял, потому что хотел стрелять, что…

…мир заливается кровью.

Песчаная пустошь бьет по лицу, ломает крылья.

Лететь.

Бежать.

Ползти.

Если это можно назвать – лететь, бежать, ползти, прочь от смерти, прочь от выстрелов, прочь от города, который хочет убить меня, – что-то темнеет там, впереди, обрыв, пусть это будет не обрыв, пусть это будет граница, города не ходят через границы, если я дотащу свое тело, такое тяжелое, такое будто бы не мое, холод, холод, как холодно, красные дорожки уходят в песок…

Граница…

Граница…

…грани…

Хватаюсь за грань, переползаю через острый угол, мне кажется, что сейчас развалюсь пополам – падаю на песок.

Стихают выстрелы.

Он не погонится за мной.

Я знаю.

Не погонится.

Заставляю себя поднять голову, заставляю себя посмотреть на пустыню передо мной, на два города поодаль – поднимаю руки, падаю на колени, ору что-то, что я не виноват, за что меня, за что, за что, за что…

Города испуганы ничуть не меньше, города утешают меня, что вы, что вы, все хорошо, все в порядке, позвольте пригласить вас в гости…

Я хочу домой, говорю я себе.

Первый раз за столько десятков лет я говорю себе – я хочу домой, первый раз вспоминаю, что у меня есть какой-то дом, где снег прячется от языков костра, где черное небо утыкано звездами, где страшные истории у очага, про то, что там, там… мне тоже теперь будет что рассказать, что там, там…