Ключи от ландышей

Обращаюсь к нашим.

Ко всем.

В отчаянии кричу в пустоту, как добраться до дома, где он вообще – дом, мир слишком быстро меняется, вертится волчком, бешеным лабиринтом, все города превращаются в город из древней сказки, до которого три года скачи – не доскачешь…

А мы тебе говорили, – говорит Хлебоград.

А мы тебе говорили – говорит Часоград.

Молчу.

Зализываю раны.

Я до сих пор не понимаю, что произошло, почему город набросился на меня, почему он хотел растерзать меня…

…и у меня так же было – говорит кто-то из наших, от волнения я даже не могу понять, кто именно.

Кто-то рассказывает, как его чуть не сожрал город, кто-то жалуется, как три года, три месяца, три недели, три дня и три ночи шел к городу, и еще три часа, три минуты и три секунды, упал в изнеможении у врат града обетованного, но град закрыл золотые врата.

Они нас боятся, – говорит кто-то из наших.

Они нас боятся, – говорит еще кто-то из наших.

А мы тебе говорили, – говорит Луноград.

А мы тебе говорили, – говорит Соноград.

И хлопочут вокруг меня, сам, сам виноват, чего не сиделось, вот теперь вишь, чего оно случилось, говорили тебе, чудища там живут…

– Говорили, – у меня даже нет сил сопротивляться.

– Ну, вот то-то же…

Дома… пробую на языке это сладкое слово, дома, и ничего, что у меня своего дома еще нет, я построю свой город, я буду таскать его на себе, как улитка ракушку, я…

…не понимаю.

Что значит – явиться в пункт призыва, что значит – немедленно…

…и самое главное – что значит – война…

Отчаянно перебираю сводки новостей, пытаюсь понять, что случилось, не понимаю, информация путается сама в себе. Осторожно спрашиваю у наших, что случилось, – вздрагиваю, когда меня обжигают болью и ненавистью.

Не верю себе.

Не понимаю.

– А… а что? А в чем дело?

Снова поток ненависти, сильнее, сильнее, сильнее. Сквозь бурю негодования еле-еле пытаюсь понять, что происходит, почему они все, разом, возненавидели меня, люто, бешено, отчаянно, обжигают, кусают, жалят…

– Нет… нет… – еще пытаюсь возразить, – Часоград, и Луноград, и Времяград… они ни на кого не нападали, они никого не…

…снова буря негодования, да это же все они, они, они…

И снова не понимаю.

Что значит – явиться в пункт призыва.

Что значит – Таймург напал, Таймбурга вообще не было возле наших границ…

Что значит – Атемпус хочет повернуть наше время вспять, Атемпус вообще про нас не знает…

Отчаянно напрягаю сознание.

Вижу – все пять граней нашего мира, сто городов на каждой грани, по двадцать городов подходят к каждой границе, грохают выстрелы, рушатся шпили, охваченные пламенем, храмы проваливаются сами в себя, пепел, подхваченный ветром…

Холодеет сердце.

Там города, говорю я себе, там Клокбург, которому я расписывал купол в соборе, там Таймбург, которому я выстраивал шпиль, там Атемпус, которому я делал кованую решетку, и Мунсити…

Бежать.

Бежать туда.

Спасти хоть что-нибудь, что еще успею спасти.

Замираю на границе, смотрю на города, которые виднеются на горизонте, вспоминаю костры, окруженные метелями, сказки Часограда и Сонограда, хлеб, который надо не резать, ни в коем случае не резать, только ломать…

Падаю на песок.

Хочется выть, выть, выть, – во весь голос, как наши дикие предки, которые еще не умели строить города.

Выть – чтобы услышали…

Делаю то, что делал всегда – бросаю в информационное пространство образы городов, городов, городов, памятник Хлебу на площади Хлебограда, памятник Прянику в сквере Джинджербурга, картину-зеркало в картинной галерее Дримбурга, флюгер в Таймбурге, который показывает не потоки ветра, а потоки времени, Мунсити, который спас меня от верной смерти в пустыне, ночные огни Звездограда, песни бессмертия в Инфинити, город такой на берегу вечности…

…пусть видят.

Пусть знают.

Пусть.

Отчаянно сигналю своим, пусть делают то же самое, – я уже не верю, не надеюсь, что они услышат меня, что они поймут меня, я жду нового всплеска боли, гнева, ненависти…

…понимают.

Бросают в пустоту эфира песни Клокбурга и колокольные звоны Светограда, запах жареных фантазий на площадях Букбурга, танцующие памятники Смогбурга, театр Тенеграда…